Ничего не произошло. Она повторила еще раз, громче, чувствуя себя одновременно глупой и испуганной:
– Ройбен от Зимнего Двора нуждается в твоей помощи.
На поверхность вынырнула лягушка и поплыла к Кайе. Какое отношение это имело к келпи? И какую помощь можно получить из мелкого грязного ручья?
Но затем девушка поняла, что ошиблась. То, что она приняла за лягушачьи глаза, на самом деле было углублениями, которые расширялись и сжимались, в то время как нечто подплывало к ней все ближе. Кайе хотелось убежать, но очарование сбывшейся сказки вместе с чувством долга заставили ее замереть на месте. Углубления оказались ноздрями черного коня, который медленно поднялся из черной воды. Мох и ил падали с его мокрых боков; существо повернуло голову и уставилось на Кайю светящимися белыми глазами.
Девушка не могла двинуться. Сколько времени прошло, пока она рассматривала мощное тело водяного коня, гладкое, словно тюленья шкура, пока она глядела в эти невозможные мерцающие глаза? Существо чуть изогнуло шею.
Кайя отступила назад и попыталась заговорить, но слова не шли с языка.
Конь, фыркнув, двинулся к ней, его копыта утопали в грязи, под ними с хрустом ломались веточки. От него пахло солоноватой водой. Кайя сделала еще один осторожный шаг назад и оступилась.
Она должна что‑нибудь сказать.
– Туда, – выдавила она наконец, указывая в сторону рощицы. – Он там.
Конь двинулся в указанном направлении, переходя на рысь, и Кайя последовала за ним, дрожа от волнения. Когда она выбралась на прогалину, Ройбен уже восседал на спине водяной твари. Его нагрудник был небрежно пристегнут. Кайя облегченно выдохнула – она даже не заметила, что сдерживает дыхание.
Фейри увидел, как она появилась из‑под нависших ветвей вязов, и улыбнулся. В лунном свете его глаза казались более темными, чем раньше.
– На твоем месте я бы впредь держался подальше от волшебного народа. Мы непостоянны и не очень‑то считаемся со смертными.
Кайя снова окинула его взглядом и заметила на доспехах царапины, которых прежде вроде не видела. Неужели на Ройбена напали? Четверть часа назад он едва поднимал голову – невозможно поверить, что он снова способен сражаться.
– Что‑нибудь случилось?
Его улыбка сделалась озорной, прогоняя с его лица изнеможение. Глаза фейри сверкнули.
– Не трать свои вопросы впустую!
Затем конь сорвался с места и поскакал среди деревьев, двигаясь со скоростью и изяществом, недоступными ни одному живому существу. От ударов его копыт опавшая листва разлеталась в сторону. Шкура странного существа блестела под луной.
Прежде чем Кайя собралась с мыслями, она осталась в лесу одна. Одинокая, дрожащая и полная гордости. Она пошла забрать свой плащ, и отблеск света коснулся ее глаз. Стрела.
Девушка опустилась на колени и подняла ветвь с железным наконечником. Ее палец пробежал по грубой коре и коснулся неестественно теплого металла. По телу Кайи пробежала дрожь, и она уронила стрелу обратно в грязь. Лес неожиданно стал угрожающим и темным, и Кайя пошла обратно к шоссе. Ей казалось, что если она сейчас побежит, то уже не сможет остановиться.
Кайя поставила ногу на скользкий земляной бортик, отмечавший границу лужайки перед бабушкиным домом, и перелезла через него. Она проскользнула мимо переполненного мусорного контейнера, потрепанного автомобиля и ржавых жестянок из‑под кофе, связанных проволокой и служащих изгородью для запущенного цветника.
В доме, похоже, горели все лампы, подсвечивая изнутри грязные шторы на окнах. В гостиной мерцал голубой свет – там работал телевизор.
Кайя открыла дверь черного хода и вошла в кухню. В мойке громоздились кастрюли и сковородки, покрытые засохшими остатками пищи. Предполагалось, видимо, что их должна мыть Кайя. Но вместо этого она залезла в шкафчик, достала миску, налила в нее молока и положила сверху черствый ломтик белого хлеба.
Это нужно сделать, думала она, осторожно открывая дверь и ставя миску на ступени крыльца. Пусть даже единственными ценителями этого угощения будут соседские коты.
Затем Кайя прокралась в гостиную. По другую сторону от ведущей наверх лестницы сидела перед телевизором Эллен. Она ела один из миниатюрных сникерсов, которые бабушка купила, чтобы раздавать ряженым в Хэллоуин.
– Блин, да оставь меня в покое, – пробормотала Эллен с набитым ртом.
– Ты думаешь, я ничего не знаю. Хорошо, что ты у нас умница, верно? – произнесла Кайина бабушка сладеньким тоном, который так бесил Кайю. – А если ты такая умница, то как вышло, что ты одна? Как вышло, что мужики тебя просто используют, а потом бросают? Как вышло, что тебе больше некуда податься, кроме как к старой глупой матери?
– Я слышала эту долбаную песню уже миллион раз.
– Ну так послушай еще раз, – не сдавалась бабушка. – Где носит твою дочь? Уже почти час ночи! Тебя вообще волнует, что она околачивается невесть где и невесть с кем, делая все возможное, чтобы стать такой же, как…
– Даже и не заговаривай о моей дочери! – с неожиданной яростью ответила Кайина мать. – С ней все в порядке. Не лезь к ней со своими гадостями.
Кайя наклонила голову пониже и попыталась как можно быстрее и тише проскользнуть наверх.
Она заметила свое отражение в зеркале. Тушь и блестящие тени стекли на скулы и щеки, образовав черные и цветные потеки, как будто она долго и горько плакала. Помада с губ почти стерлась, зато на левой щеке красовался жирный мазок – должно быть, задела рукой, когда вытирала лицо.
Повернувшись, Кайя снова украдкой покосилась на гостиную. Мать перехватила ее взгляд, закатила глаза и незаметным взмахом руки дала ей понять, что лучше сейчас не показываться на глаза бабушке.
– Пока она в этом доме, она будет жить по моим правилам, по которым когда‑то жила ты. Мне плевать, что последние шесть лет она провела в крысиных гостиницах с бандитами, которых ты туда водила. Отныне эта девочка будет получать должное воспитание.
Кайя прокралась по лестнице и вошла в свою комнату, бесшумно закрыв дверь.
Крошечный белый туалетный шкафчик и короткая кровать словно принадлежали кому‑то другому. Две ручные крысы, Исаак и Армагеддон, возились в старом аквариуме, водруженном поверх коробки со старыми игрушками.
Девушка содрала плащ и, не удосужившись принять душ, залезла в кровать, завернулась в одеяло и подобрала ноги, чтобы не упираться ими в спинку кровати. Кайя знала, что такое одержимость: она видела, как страстно ее мать желала известности, как вилась она вокруг мужчин, которые обращались с ней хуже, чем с дерьмом. Кайя не хотела иметь несбыточных желаний и хотеть кого‑либо, кого никогда не сможет заполучить. Но сегодня вечером она позволила себе думать о нем и его торжественных и церемонных словах; он говорил с ней так не похоже ни на кого другого! Она позволила себе думать о его мерцающих глазах и странной улыбке.
А потом Кайя погрузилась в сон, словно в темную теплую воду.
Папиросы – это совершеннейший вид высшего наслаждения, тонкого и острого, но оставляющего нас неудовлетворенными. Чего еще желать?..
Оскар Уайльд. «Портрет Дориана Грея»
Кайя стояла в ручейке, держа куклу Барби за белокурые волосы и чувствуя, как прохладная вода щекочет ступни. Солнце жарко светило в спину, вокруг пахло зеленью и нагретой землей. Кайе было девять лет.
У нее осталось чудесное ощущение сна, хотя она знала, что все происходило не совсем так. Зеленое теплое воспоминание пришло из более раннего времени. Но в этом лоскутном сне Шип сидел на моховом ковре, устилавшем берег ручья. Люти обнимала за талию куклу Кена; ее радужные, как у бабочки, крылья слегка подрагивали, когда она пела непристойную песенку, заставлявшую девятилетнюю Кайю одновременно хихикать и краснеть.