Извилина серого вещества без всякого побуждения рождает ужасную идею, ошеломляющую мысль - и в течение секунды навсегда покончено со спокойствием мозга. Вирус начинает действовать. Затормозить его невозможно.
Тогда вынужденный действовать человек выходит из своего оцепенения. На ужасный и не сформулированный вопрос, который атаковал его, он ищет и находит тысячу неадекватных ответов. Он начинает ходить, разговаривать и адаптироваться к сотне бесполезных отношений, при помощи которых он надеется найти выход.
Он не только его не находит, но ухудшает свое положение. Чем больше он говорит, тем меньше он понимает, и чем больше он ходит, тем больше он стоит на месте. Очень скоро он пожалеет о своем личиночном состоянии, но не осмелится признаться в этом.
Существуют, однако, создания, на которых не действует закон эволюции, и которые не претерпевают фатального происшествия. Это клинические овощи. Врачи склоняются перед их случаем. На самом деле, они - это то, чем мы хотели бы быть.
Это жизнь, которую следовало бы задержать за скверное использование.
Это был обычный день. Ничего особенного не произошло. Родители осуществляли свое ремесло родителей, дети выполняли свою миссию детей, труба сконцентрировалась на своем цилиндрическом предназначении.
И, однако, это был самый важный день в ее истории. Как таковой он не оставил о себе никакого следа. Кажется, не сохранилось ни одного архива о дне, когда человек впервые принял вертикальное положение, или о дне, когда человек, наконец, познал смерть. Самые фундаментальные события человечества прошли почти незамеченными.
Внезапно, дом огласился воплями. Мать и гувернантка, вначале ужаснувшись, бросились искать источник этих криков. Может обезьяна забралась в жилище? Или сумасшедший сбежал из клиники?
Отчаявшись найти причину, мать решила зайти в комнату. То, что она увидела, ошеломило ее: Бог сидел в своей кроватке и вопил так, как только мог вопить двухлетний ребенок.
Мать приблизилась к мифологической сцене: она больше не узнавала того, что в течение двух лет представляло собой такую мирную картину. У него всегда были большие сосредоточенные глаза, серо-зеленый цвет которых можно было легко распознать; теперь же зрачки его были абсолютно черными, как пейзаж после пожара.
Что такого могло с ним произойти, что выжгло его бледные глаза и сделало их черными как уголь? Что ужасного могло случиться, чтобы разбудить его от столь долгого сна и превратить в орущую машину?
Единственное, что было очевидно, ребенок был в ярости. Баснословная ярость вывела его из оцепенения, и если никто не понимал ее происхождения, мотив должен был быть достаточно серьезен, учитывая ее размах.
Очарованная мать взяла своего отпрыска на руки. Однако, она была вынуждена тут же снова положить его в кровать, так как он брыкался и толкался руками и ногами.
Она побежала в дом, крича: "Растение больше не растение!" Она позвонила отцу, чтобы тот явился на место обнаружения феномена. Брат и сестра были приглашены выразить свой восторг святой ярости Бога.
Через несколько часов он перестал вопить, но его глаза оставались черными от гнева. Он очень сердито смотрел на окружающее его человечество. Потом, утомленный долгим недовольством, он вытянулся и уснул.
Семья аплодировала. Это было расценено как великолепная новость. Ребенок был живым.
Как объяснить это запоздалое рождение спустя два года после родов?
Ни один врач не нашел ключа к разгадке тайны. Словно ребенок нуждался в этих двух дополнительных годах внеутробной беременности, чтобы начать действовать.
Да, но откуда эта ярость? Единственной причиной, которую можно было предположить, было ментальное происшествие.
Что-то появилось в его мозгу, что показалось ему невыносимым. И в одну секунду серое вещество пришло в движение. Нервный импульс пробежал по этой инертной плоти. Его тело начало двигаться.
Так великие империи могут обрушиться по совершенно неизвестным причинам. Очаровательные детишки, неподвижные словно статуи, одним щелчком могут превратиться в горланящих чудовищ. Самое удивительное то, что это восхищает их семью.
Sic transit tubi gloria3.
Отец был возбужден так, словно у него родился четвертый ребенок.
Он позвонил своей матери, которая жила в Брюсселе.
- Растение пробудилось! Садись на самолет и прилетай!
Бабушка ответила, что перед приездом она сошьет себе несколько новых костюмов: это была очень элегантная женщина. В связи с этим ее визит оттянулся на многие месяцы.
Тем временем, родители начали сожалеть об овоще былых времен. Бог не выходил из состояния ярости. Приходилось почти кидать ему его бутылочку из страха получить удар. Он мог успокаиваться на несколько часов, но никогда не было известно, что это предвещало.
Новым сценарием был следующий: пользоваться моментом, когда ребенок был спокоен, чтобы взять его и посадить в манеж. Вначале он отупело рассматривал окружавшие его игрушки.
Мало-помалу в нем поднималось сильное недовольство. Он замечал, что предметы существовали вне его, не нуждаясь в его царствовании. Это ему не нравилось, и он кричал.
С другой стороны, он наблюдал, что родители и их спутники производили своими ртами членораздельные звуки, что позволяло им контролировать предметы, взаимодействовать с ними.
Он захотел сделать то же самое. Не это ли одна из основных божественных прерогатив - давать имена всему во вселенной? Тогда он указывал пальцем на игрушку и открывал рот, чтобы назвать ее: но звуки, которые он произносил, не складывались в связное продолжение. Он сам первый этому удивлялся, так как чувствовал себя вполне способным говорить. Как только удивление проходило, ситуация начинала казаться ему унизительной и нетерпимой. Ярость охватывала его, и он в бешенстве вопил.
Таков был смысл его воплей:
- Вы двигаете губами, и из них выходит речь, я двигаю своими, но получается один шум! Эта несправедливость невыносима! Я буду орать пока это не трансформируется в слова!
Таково было объяснение его матери:
- Это ненормально - оставаться младенцем в два года. Он понимает, что запоздал, и это нервирует его.
Неправда: Бог абсолютно не чувствовал себя опоздавшим. Кто говорит об опоздании, тот сравнивает. Бог не сравнивал себя. Он чувствовал в себе гигантскую силу и возмущался невозможностью ее применить. Его рот предавал его. Он ни секунды не сомневался в своей божественности и негодовал, что его собственные губы, казалось, не знали об этом.
Мать подходила к его кроватке и произносила четко артикулируя:
- Папа! Мама!
Бог был вне себя от того, что ему предлагали так глупо подражать: она что, не знает, с кем имеет дело? Он сам был хозяином речи. Никогда бы он не опустился до повторения "папа" и "мама". В отместку он вопил что есть мочи.
Мало-помалу, родители начали вспоминать о своем бывшем ребенке. Выиграли ли они от этой перемены? У них был загадочный и спокойный ребенок, а теперь они оказались один на один с отвратительным доберманом.
- Ты помнишь, какая она была красивая, Растение, со своими большими безмятежными глазами?
- А какие спокойные были ночи!
Отныне со сном было покончено. Бог был воплощенной бессонницей. Ночью он едва ли спал два часа. А когда он не спал, то проявлял свой гнев в виде криков.
- Хорошо, хорошо, - отчитывал его отец, - мы знаем, что ты продрыхла два года, но это не значит, что не надо теперь позволять другим спать.