И каждый луг выглядел по-своему для тех, кто с детства знал каждую их особенность: осененный шепчущимися деревьями пруд в конце одного, где трава была особенно густой и зеленой, а посреди другого развесистый дуб, в тени которого трава почти не росла; пригорок с высокими ясенями; рыжий откос над заброшенным карьером, отличный фон для густых зарослей репейника; крыши и риги фермы, куда как будто не вело никакой дороги; серые ворота и забор, опоясывающий опушку соседнего леска, и ветхая лачужка, чья старая кровля словно сложена из мшистых холмов и долин, чарующих удивительной игрой света и теней, - вырастая, мы отправляемся в дальние путешествия, чтобы увидеть такие же холмы и долины, правда, много больших размеров, но не более красивые. Все это слагается в ландшафт Средней Англии, радующий душу ее уроженцев - они гуляли здесь, едва научившись ходить, а может быть, запомнили каждую подробность, стоя между колен отца, правящего неторопливо трусящей лошадью.
Однако дорога, хотя и проселочная, была превосходна, ибо Лоуик, как мы уже убедились, не был приходом с ухабистыми проселками и бедными арендаторами, а Фред и Розамонда, проехав две мили, оказались в пределах Лоуика. До Стоун-Корта оставалась еще миля, но уже через полмили они увидели дом, который словно бы не вырос в каменный дворец только потому, что с левого его бока вдруг появились хозяйственные службы и ему пришлось остаться просто добротным жилищем джентльмена-фермера. С этого расстояния он производил особенно приятное впечатление, так как группа островерхих хлебных амбаров создавала симметричное дополнение к аллее прекрасных каштанов справа.
Вскоре на кругу перед парадным крыльцом уже можно было различить какой-то экипаж.
- Ах! - воскликнула Розамонда. - Неужели это кто-нибудь из ужасных дядюшкиных родственников?
- Ты совершенно права. Это двуколка миссис Уол - последняя желтая двуколка на свете, думается мне. Когда я вижу миссис Уол в ее двуколке, я начинаю понимать, почему желтый цвет где-то считается траурным. У этой двуколки, по-моему, более похоронный вид, чем у любого катафалка. Впрочем, миссис Уол всегда носит черный креп. Как это она умудряется, Рози? Ведь не может быть, чтобы ее родственники непрерывно умирали.
- Не имею ни малейшего представления. Она даже не евангелистка, сказала Розамонда задумчиво, словно принадлежность к этому религиозному толку могла объяснить вечный черный креп.
- И ведь она не бедна, - добавила Розамонда после некоторого молчания.
- Еще бы! Они богаты, как ростовщики, и Уолы, и Фезерстоуны. То есть они из тех, кто скорей удавится, чем потратит лишний фартинг. И тем не менее они кружат возле дядюшки, точно вороны, и трепещут при мысли, что хоть один фунт уплывет мимо их рук. Но по-моему, он их всех терпеть не может.
Миссис Уол, которая вызывала у своих дальних свойственников чувства, столь мало напоминающие восхищение, в это самое утро заявила (отнюдь не решительно, а тихим, ничего не выражающим голосом, словно сквозь вату), что не хотела бы, чтобы они были о ней "доброго мнения". Она напомнила, что сидит у очага собственного брата и что прежде, чем стать Джейн Уол, двадцать пять лет была Джейн Фезерстоун, а потому не может молчать, когда именем ее брата злоупотребляют те, кто не имеет на него никакого права.
- На что это ты намекаешь? - спросил мистер Фезерстоун, зажав трость между колен и поправляя парик. Он бросил на сестру проницательный взгляд и закашлялся словно его обдало ледяным сквозняком.
Миссис Уол пришлось ждать с ответом до тех пор, пока Мэри Гарт не подала ему смягчающий сироп и приступ кашля не прошел. Поглаживая золотой набалдашник трости, мистер Фезерстоун угрюмо смотрел на огонь.
Огонь пылал ярко, но лицо миссис Уол сохраняло лиловатый знобящий оттенок - лицо это с глазами-щелочками не выражало ничего, как и голос, и даже губы почти не шевелились, когда она говорила.
- Где уж врачам вылечить такой кашель, братец. Вот и я так же кашляю, ведь я ваша сестра и по конституции и во всем остальном. Но, как я уже говорила, очень жаль, что дети миссис Винси такие распущенные.
- Пф! Ничего подобного ты не говорила. Ты сказала, что кто-то злоупотребляет моим именем.
- Да так оно и есть, недаром ведь люди говорят. Братец Соломон сказал мне, что в Мидлмарче только и разговоров, какой шалопай молодой Винси - не успел вернуться домой, а уже день и ночь в бильярд денежки просаживает.
- Чепуха! Бильярд не азартная игра, это развлечение джентльменов. Да и молодой Винси - не какой-нибудь мужлан. Вот вздумай твой сыночек Джон играть на бильярде, так был бы он дурак дураком.
- Ваш племянник Джон ни в бильярд, ни в какие другие азартные игры не играет, братец, и не проигрывает сотни фунтов, которые, если люди правду говорят, он не от папаши, не от мистера Винси получает. Он, говорят, уже много лет одни убытки терпит, хоть это никому и в голову не придет, глядя, как он роскошествует и держит открытый дом. И я слышала, что мистер Булстрод очень осуждает миссис Винси за то, что у нее ветер в голове и детей своих она совсем избаловала.
- А мне какое дело до Булстрода? Я в его банке денег не держу.
- Да ведь миссис Булстрод родная сестра мистера Винси и все говорят, что мистер Винси ведет дело на денежки из банка, да и сами посудите, братец, когда женщине за сорок, а она вся в розовых лентах и смеется как ни попадя тут ничего хорошего нет. Только одно дело баловать детей, а искать денежки, чтобы платить за них долги, совсем другое. А все прямо говорят, что молодой Винси занимал под свои ожидания. А уж чего он там ожидает этого я сказать не могу. Вот мисс Гарт меня слышит, и пусть на здоровье повторяет, кому хочет. Я знаю, молодежь всегда стоит друг за друга.
- Благодарю вас за разрешение, миссис Уол, - сказала Мэри Гарт. - Но я так не люблю слушать сплетни, что повторять их, конечно же, не стану.
Мистер Фезерстоун погладил набалдашник трости и испустил короткий судорожный смешок, столь же искренний как улыбка, с какой старый любитель виста смотрит на скверные карты, которые ему сдали. По-прежнему не отводя глаз от огня, он сказал:
- А кто это утверждает, что Фреду Винси нечего ожидать? Такому молодцу, как он?
Миссис Уол ответила не сразу, а когда ответила, ее голос словно увлажнился слезами, хотя лицо осталось сухим.
- Так или нет, братец, а мне и братцу Соломону горько слышать, как вашим именем злоупотребляют, раз уж болезнь у вас такая, что может унести вас в одночасье, а люди которые такие же Фезерстоуны, как зазывалы на ярмарке, в открытую рассчитывают, что ваше состояние перейдет к ним. А я-то, ваша родная сестра, и Соломон, ваш родной брат! Так для чего же тогда всевышний даровал человекам семьи? - Вот тут миссис Уол пролила слезы, хотя и в умеренном количестве.
- Говори прямо, Джейн! - сказал мистер Фезерстоун, повернувшись к ней. Ты намекаешь, что Фред Винси занял у кого-то деньги под залог того, что он якобы должен получить по моему завещанию?
- Этого, братец, я не говорила (голос миссис Уол вновь стал сухим и бесцветным). Так мне сказал братец Соломон вчера вечером, когда заехал на обратном пути с рынка, чтобы посоветовать, как мне быть с прошлогодней пшеницей: ведь я же вдова, а сыночку моему Джону всего двадцать три года, хотя серьезен он не по летам. А он слышал это от самых надежных людей - и не от одного, а от многих.
- Бабьи сплетни! Я ни слову из этого не верю. Одни выдумки. Подойди-ка к окну, девочка. Как будто кто-то едет верхом. Не доктор ли?
- Только не мной это выдумано, братец, и не Соломоном.