Графиня Уиндхэмская сидела между двумя чопорными матронами и при приближении мужа нервно улыбнулась. Она пригладила парик, поправила кружева на шее: несчастная женщина ожидала, что муж на людях примется критиковать ее внешность, и ее глаза молили о пощаде. Но тот прошел мимо, взглянув на жену так, словно та была садовым слизняком. Бедная женщина расстроилась еще больше.
Имя леди Уорвик было у всех на устах. На балу весь вечер только о ней и говорили. После первого танца принц Уэльский не отпустил свою даму, и Руперту оставалось только издалека наблюдать, каким успехом пользовалась Октавия у подхалимов и распутников из окружения принца.
Октавия была уверена, что, пока она будет рядом с принцем Уэльским, общество может ее осуждать, но никогда не отвергнет. Для выполнения плана ей необходимо было прослыть женщиной с авантюристической жилкой, пренебрегающей общепринятыми правилами поведения. Окружение принца очень подходило для этих целей. Уже к концу вечера Октавия отклонила несколько туманных намеков и четыре прямых предложения, одно из которых исходило от его высочества.
— Как не стыдно, ваше высочество, я замужняя женщина, — мягко упрекала она, а принц Уэльский меж тем, удерживая ее руку, не мог оторвать от Октавии взгляда.
Он громко расхохотался, но по всему было заметно, что он разочарован:
— Любезная мадам, я вам бы ничего и не предлагал, если бы вы не были замужем. Мужчине не пристало развлекаться с незамужней девчонкой. Только не говорите, что лорд Руперт будет вас ревновать.
— Не знаю, сэр, он муж мне совсем недавно, — скромно ответила Октавия. — Но я думаю, мне рановато бежать от брачной постели. Мы поженились только две недели назад.
Принц усмехнулся и потрепал ее по щеке.
— Люблю откровенных женщин. Но ничего, моя дорогая леди, посмотрим, через сколько времени загуляет ваш муж. Вот тогда и вы взглянете на вещи по-другому.
— Может быть, и нет, сэр.
Но где же Руперт? Было уже два часа ночи, и Октавия заглянула в роскошную столовую, где собралась большая часть общества, чтобы отведать пирожков с устрицами, хлеба с маслом и запить все это шампанским.
Руперт, стоя в оконной нише, разговаривал с накрашенной дамой в платье из темно-красной тафты. Лиф ее платья был так низок, что, когда дама протянула руку за кусочком хлеба, из выреза показался сосок. Дама ни в малой степени не смутилась, когда Руперт длинным указательным пальцем ловко вернул беглеца на место, — лишь рассмеялась и шутливо ударила Руперта по щеке веером.
— Вот видите! — послышался рядом голос принца. — Он не из тех мужчин, кто тратит время даром. Уорвика знают как большого повесу. Неужели вы полагаете, что брачные клятвы изменят характер человека?
Октавия улыбнулась и пожала плечами.
Принц усмехнулся и обнял ее; его пальцы поглаживали шею под кружевным платком.
— Сама скромность, — бормотал он. — Неужели нельзя открыть на наше обозрение что-нибудь побольше. Вот хотя бы как у леди Дрейтон? А?
— Леди Дрейтон имеет передо мной большое преимущество, — возразила Октавия.
— Ив чем же? — Мутные глаза принца уставились ей в лицо. — Уж не в том ли, что у нее здесь побольше? — И он с ухмылкой показал на зад.
— Нет, сэр. Ее преимущество в годах. — Октавия сделала шаг в сторону, освобождаясь от монарших объятий.
— Злючка! Кошечка показывает коготки! — грохнул принц своей собственной шутке. — Предупреждаю, мадам. — Он погрозил ей пальцем. — Если бы Маргарет Дрейтон вас слышала, она выцарапала бы вам глаза.
— Я трепещу, сэр.
Октавия чувствовала явное раздражение. Мадам Дрейтон для него ничего не значит. Руперт просто играет свою роль, как она свою. Но как естественно выглядело его удовольствие, когда он трогал ее грудь. И что из того? Какое дело до этого Октавии? И все же из самых глубин ее души поднималось возмущение.
Они продолжали смотреть на воркующую парочку. Руперт наклонился к самому уху женщины, и пронзительный смех леди Дрейтон перекрыл монотонный шум голосов.
— Недурно развлекаются. — Суховатый голос рядом высказал вслух то, что Октавия думала про себя. Она обернулась: за спектаклем у противоположной стены наблюдал Филипп Уиндхэм. На его губах играла улыбка, от которой по спине Октавии пробежал холодок.
Они встретились взглядами, и Октавию неожиданно поразила странная двойственность его лица — словно это красивое лицо было совсем не тем, чем казалось. Будто за гладким широким лбом, ясными серыми глазами и почти идеальными чертами таилось нечто злобное.
— Да, — холодно ответила она, разворачивая веер. — Развлекаются, как и все здесь. Уверяю вас, сэр, с тех пор как я приехала в Лондон, у меня не было вечера интереснее.
— Самая главная достопримечательность в этом городе, мадам, — вступил в разговор принц. — Подписываетесь на десять гиней, и пожалуйста — еженедельный развеселый бал в течение всего сезона… да еще с таким изысканным ужином! — Окружение его высочества принужденно рассмеялось неуклюжему сарказму. Октавия улыбнулась.
— Мне здесь все в новинку, сэр, и мои вкусы еще не сформированы.
— Бьюсь об заклад, что это ненадолго, — вмешался в разговор какой-то молодой щеголь. — Надеюсь, мы можем вас навестить на Довер-стрит?
— Почту за честь. — Октавия повернулась к принцу. — Прошу прощения, сэр, уже поздно, и я должна возвращаться к мужу.
— Позвольте мне вас проводить. — Филипп Уиндхэм с поклоном предложил ей руку.
— Спасибо, милорд. — Октавия положила ладонь на его расшитый кружевами рукав, и они покинули кружок его высочества.
— Кажется, вы покорили принца. Поздравляю вас, мадам.
— Стоит ли это поздравлений? — вкрадчиво ответила Октавия. — Скорее наоборот. Мне сдается, что его высочество не слишком разборчив в своих симпатиях.
В серых глазах графа мелькнуло удивление и появились ростки интереса. Он улыбнулся с такой теплотой, что, казалось, затопил Октавию одобрением. Она заставила себя вспомнить, что перед ней враг Руперта.
— Рад, что вы так проницательны. Принц — глупец, но может быть полезен, если им правильно управлять.
— Я так и поняла, сэр.
Смех графа резко оборвался, когда они приблизились к нише, где оживленно болтали, стоя слишком близко друг к другу, Руперт и леди Дрейтон.
— У вас, сэр, несносный язык, — визгливо упрекала лорда Руперта дама, игриво похлопывая веером по руке. Она повернулась к вновь подошедшим, и стало заметно, как блестят ее глаза и под румянами раскраснелись щеки.
— Граф Уиндхэм, а я и не заметила, что вы сегодня здесь. С лордом Рупертом было так интересно, что я не видела никого вокруг.
Филипп поклонился.
— Значит, среди ваших поклонников раздастся плач и зубовный скрежет. — Он сказал это таким тоном, что стало ясно: себя он к их числу не относит. Фарфоровые голубые глаза леди Дрейтон сверкнули.
— Вы ведь не знакомы с моей женой, мадам? — Руперт словно нехотя вышел из ниши. — Октавия, познакомься с леди Дрейтон.
— Твоя старинная знакомая? — Октавия слегка наклонила голову.
— Нет, совсем недавняя.
— А мне показалось, что вы знаете друг друга с пеленок. Надеюсь, леди Дрейтон из хорошего отношения к тебе поможет мне войти в общество. Опыта у нес намного больше, чем у меня.
Руперт подавил одобрительный смешок, а Маргарет пронзила взглядом хорошенькую молодую женщину, которая так невинно ей улыбалась.
— У вашего мужа, милая, достаточно опыта, чтобы оказать вам эту услугу. Удивляюсь, почему он вам не объяснил, как принято одеваться в свете. Позволить жене появиться в обществе в таком наряде… знаете, это уж слишком жестоко. — Она стрельнула глазами в сторону Руперта.
— Так-таки уж и жестоко… — пробормотал тот. — Просто я считаю, что каждый должен учиться на ошибках. Как вы думаете, граф Уиндхэм?
Вопрос был поставлен в обычной манере Руперта — с некоторой ленцой в голосе, но очень неожиданно, и Октавия, подавив раздражение, с нетерпением ждала ответа. В душе она рассчитывала, что Руперт станет ее защищать, а не согласится с леди Дрейтон.
— Полагаю, леди Уорвик прекрасно знает, что ей идет, — отозвался Филипп. — Оригинально мыслящая женщина всегда вносит свежую струю. И так при дворе нас окружает какое-то стадо баранов. — Он выдержал паузу, продлившуюся несколько дольше, чем того требовали приличия, и добавил:
— Присутствующие, конечно, не в счет.
— Конечно, — согласился Руперт и повернулся к Октавии. — Дорогая, если ты готова покинуть эту арену развлечений, я к твоим услугам.
Леди Уорвик устало оперлась на его руку и, прощаясь, обратилась к Филиппу:
— Вы были очень любезны, сэр.
— Я говорил лишь правду. — Он поднес ее руку к губам. — Надеюсь, вы позволите мне посетить вас?
— Почту за честь… Леди Дрейтон. — Церемонный полупоклон в сторону Маргарет Дрейтон, и Октавия под руку с мужем покинула гостиную.
Спустившись по парадной лестнице в вестибюль, супруги остановились в ожидании кареты. Повисло неловкое молчание. Октавия чувствовала необъяснимое раздражение. Что-то не давало ей покоя — она сама не знала что. Руперт же, как всегда, был спокоен. Постукивая по мраморному полу ногой в такт музыке, доносившейся из бального зала, он лениво разглядывал толпу отъезжающих гостей.
— О, милейшая леди Уорвик покидает нас так рано! — Пошатываясь, по лестнице тяжело спускался принц Уэльский. — Поедемте играть в карты, мадам. Сегодняшней ночью обещаю вам отличную игру у леди Эдтекомб. — Он заговорщически подмигнул Руперту. — Готов поспорить, ваш муж не откажется перекинуться в очко. Как, Уорвик?
— Как-нибудь в другой раз, сэр. Я бы с радостью, но моя жена устала.
— О конечно, конечно… — кивнул понимающе принц. — Вы ведь недавно в брачной постели. Что… что? — Он шутовски изобразил отца и сам покатился со смеху, вслед за ним грохнуло и все его окружение.
— Надеюсь, мы сумеем убедить ваше высочество как-нибудь поиграть на Довер-стрит, — предложил Руперт, когда пароксизм всеобщего смеха прошел.
— Хотите основать собственный игорный дом? — Глаза принца округлились. — Станем играть в фараон, и леди Уорвик войдет в сонм его дочерей?
— По крайней мере обещаю вам интересный вечер, — вступила в разговор Октавия. — Не смею и думать соревноваться с леди Букингемшир или виконтессой Эдгекомб, но думаю, ваше высочество не будет скучать и в нашем доме.
— О столица… столица. — Принц захлопал в ладоши. — Слышали, ребята, леди Уорвик вступает в ряды дочерей фараона. — Он нежно поцеловал ее в щеку. — Пришлите карточку, дорогая, когда застелете столы сукном.
— Карета лорда Руперта Уорвика! — Руперт повел Октавию к экипажу, а компания принца Уэльского шумно направилась прочь.
На Кинг-стрит было множество карет и портшезов, ожидающих своих хозяев. Туда и сюда сновали мальчишки, подняв высоко над головой масляные лампы. На аллее, ведущей к королевскому дворцу, появились две женщины — платья в беспорядке, волосы растрепаны.
Принц Уэльский, вывалившийся в это время вместе со своей шумной компанией на улицу, с воем побежал к этим дамам.
— После всего этого респектабельного безобразия у меня появилось настроение посетить ваш монастырь! — что есть мочи заорал он. — Так что отведите меня к аббатисе, дорогуши. — И под руки с проститутками удалился по улице. Свита охотно последовала вслед за ними.
— Мерзкий сифилитик? — с чувством воскликнула Октавия.
— Вероятно, им станет, если спутается с этими шлюхами, — ответил Руперт. — В районе Королевской площади и на Ковент-Гарден есть чистые, пристойные дома, но по необъяснимой причине наш уважаемый наследник предпочитает развлекаться в притонах. — Он отступил в сторону, помогая Октавии подняться в карету.
В это время в дверях бального собрания показалась дородная дама. Неловко ступив на мостовую, она упала. Выпустив руку Октавии, Руперт бросился на помощь.
— Вы не ушиблись, мадам? — помогая ей подняться, заботливо спросил Руперт.
— Нет, сэр, спасибо… Как я по-глупому неуклюжа!
— Как обычно, — раздался позади ледяной голос. Филипп Уиндхэм презрительно смотрел на жену. Глупа и неуклюжа, как корова. — Вы хотите что-то возразить мне, мадам?
Легация опустила глаза и мечтала только об одном: чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Вокруг стояли люди, которые видели и слышали, с каким холодным презрением обращается с ней муж.
— Так как же, мадам? — с упорной жестокостью настаивал граф Уиндхэм.
— Да, да, Филипп, — пробормотала Летиция, — прости. — Из глаз закапали слезы.
— Портшез давно к твоим услугам, — холодно обронил граф.
— Прошу прощения, — снова извинилась Летиция и направилась к портшезу. Свободные юбки лишь подчеркивали ее неловкость.
Руперт ждал, что брат предложит руку жене, но тот неподвижно стоял на месте, и лишь презрительная улыбка кривила его губы. Дверца за Летицией захлопнулась, носильщики подняли на плечи портшез и, уворачиваясь от экипажей, затрусили по Кинг-стрит.
Филипп круто повернулся и направился в противоположную сторону. Когда он проходил мимо Руперта, свет масляной лампы озарил его лицо, и граф Уиндхэм предстал таким, каким Руперт знал его только в детстве. Истинное лицо больше не скрывала красивая маска — на нем отразились порывы извращенной души: глаза сузились, губы злобно усмехались. Он только что причинил другому боль и от этого испытывал удовольствие.
Руперт направился к застывшей Октавии. Она не слышала, что сказали друг другу граф Уиндхэм и его жена, но по тому, что видела, поняла смысл происходившего. И теперь выражение лица Руперта поразило ее до глубины души: каждая черточка была пронизана болью; но не это заставило заледенеть в ее жилах кровь — дикий гнев затмевал призрак муки.
— Что он тебе сделал? — сама того не ожидая, тихо спросила она.
Руперт взял себя в руки.
— Этого тебе знать не нужно, — сухо ответил он, подсаживая ее в экипаж.
— В нем есть зло, — упрямо продолжала Октавия, усаживаясь на кожаных подушках. — Я это чувствую. Ты ничего мне не говоришь, а между тем хочешь. чтобы я этого человека соблазнила. Разве это справедливо, Руперт?
Он нахмурился:
— Справедливость к этому не имеет никакого отношения. Да, Филипп Уиндхэм — человек злой. Но я не позволю, чтобы он тебе навредил. Тебе вовсе не обязательно знать то, что знаю я. И нечего бояться. Филипп опасен лишь для тех, кто оказывается в его власти, а ты в его власти не будешь.
— Откуда ты знаешь?! — воскликнула Октавия. — Я же должна соблазнить его? Какую силу имеет женщина в подобных обстоятельствах?
— О, ты сама поразишься, узнав, какую. — Теперь его голос звучал легкомысленно.
— Не понимаю, почему это тебя так веселит, — посерьезнела Октавия. — Ведь ты отлично знаешь, что я имею в виду… Я буду очень уязвима, а ты сам сказал, что этот человек привык играть слабыми.
— Дорогая, ты не будешь уязвимой тем единственным образом, который так устраивает Филиппа. — Руперт откинулся назад. — Ему нравится ранить души, а не тела. А твоя душа не будет в его власти. К тому же вовсе не обязательно, — он запнулся, подбирая слова, — вовсе не обязательно жертвовать собой до конца.
Как он мог над этим шутить? Неужели ему в самом деле безразлично, будет она близка с Филиппом Уиндхэмом или нет? Вероятно, он просто смотрит на вещи по-другому. Как и все в этом испорченном обществе, где каждый играет свою маленькую игру.
Руперт закрыл глаза, как бы давая Октавии понять, что разговор окончен. На перекрестках карета замедляла ход и в окошко проникал свет от масляных фонарей: всполохи и тени пробегали по его вдруг ставшему отчужденным лицу — волевому рту, сжатым губам.
Руперт выглядел таким непреклонным, что Октавия поняла; этого человека, человека, с кем она делит ложе и чье тело познала почти так же хорошо, как и свое, убеждать бесполезно. В мгновение ока он переходит от теплого дружелюбия к ледяной властности и становится чужим. Она не умеет противостоять его воле, когда он направляет ее по выбранному им пути, не принимая при этом во внимание ее чувства. Она не в силах бороться с магнетизмом его личности, не может оттолкнуть его, когда серые глаза загораются страстью.