Внезапно на лице викария появилась улыбка, и он спросил:
— Что будем теперь делать, мой друг? Похоже, ваша пташка упорхнула…
— Я сам собираюсь ее похитить. И если мне это удастся… — Ричард стиснул зубы. — Непременно удастся.
Викарий снова улыбнулся.
— Готов биться об заклад, что вы немедленно отправитесь к сэру Эйдану, чтобы пожелать ему доброго здравия. Угадал?
Ричард кивнул:
— Конечно, угадали. Пора нанести визит любимой сестренке. Она будет рада со мной увидеться. Она всегда мне рада.
Несколько секунд спустя Ричард скрылся за дверью спальни, где намеревался провести брачную ночь с похищенной невестой. Он хотел побыстрее собраться, чтобы подъехать к Раткеннону еще до наступления сумерек.
Эйдан с трудом поднимался по ступенькам лестницы замка. Наконец-то он у себя в замке. А ведь в какой-то момент казалось, что он уже никогда сюда не вернется…
От ударов Гилпатрика, нанесенных тупым концом косы, грудную клетку разрывало от боли, а резаная рана на плече горела огнем, причем боль с каждым мгновением усиливалась.
Однако телесные страдания не шли ни в какое сравнение с душевными муками. Оказалось, что Раткеннон, куда он привез Кассандру, чтобы защитить ее, никакой защиты не гарантировал — ведь именно здесь девочку едва не похитили. И самое ужасное в том, что малышке по-прежнему грозила опасность…
Миновав коридор, Эйдан остановился у комнаты Норы. Немного помедлив, отворил дверь, осторожно переступил порог и замер, ошеломленный открывшейся картиной.
Освещенная мерцающими свечами, Нора лежала на кровати. Она спала и во сне прижимала к лицу его белый галстук — Эйдан тотчас же узнал этот галстук.
Стараясь ступать как можно тише, Эйдан приблизился к кровати. Теперь он увидел, что его жена плакала, перед тем как уснуть. Эта женщина проливала по нему слезы, прижимая к лицу его галстук. Она плакала из-за него, хотя он не стоил ни одной ее слезинки…
Сердце Эйдана пронзила боль, еще более острая, чем та, что обожгла плечо, когда его задела коса Гилпатрика.
Собравшись с духом, Эйдан наклонился и, прикоснувшись к руке жены, прошептал:
— Нора…
Она вздрогнула и тут же открыла глаза. Несколько мгновений она молча смотрела на него — смотрела так, словно видела впервые. Потом вскрикнула и с рыданиями бросилась ему на грудь. Эйдан обнял ее и крепко прижал к себе. Его плечо тотчас пронзила острая боль, но сейчас он не думал о боли.
Внезапно отстранившись, Нора посмотрела ему в глаза и прошептала:
— О, Эйдан, слава Богу… — Она снова всхлипнула. Он судорожно сглотнул и прошептал в ответ:
— Не плачь, дорогая, со мной все в порядке.
— А ты нашел людей, пытавшихся похитить Кассандру? О, тебя так долго не было, и я…
— Я нашел Гилпатрика. Но он ни в чем не виноват. Он только пытался нас предупредить.
Нора с удивлением посмотрела на мужа:
— Я полагала, что вы враги…
— Нас сделали врагами. Но все же он хороший человек, Нора. Я бы хотел, чтобы такой был со мной рядом, если бы мне пришлось отправиться на войну. Такому я бы доверил свою жизнь. Он сделал все, что мог, чтобы спасти мою дочь.
— О, Эйдан… — Она вдруг нахмурилась, и он понял, что ее что-то тревожит.
— Но это еще не все, дорогая. Я должен найти того, кто замыслил злодеяние. Гилпатрик кое-что сообщил мне и пообещал, что и впредь будет сообщать обо всем, что узнает. Тот, кто затеял со мной эту игру, — хитрый мерзавец. Он заключил пари, что уничтожит меня. Якобы существуют три ставки… Одна — это Кассандра, а вторая — ты.
— Три ставки? Что это за ставки?
— Я ничего не знаю, но в одном убежден: этот человек очень опасен.
— Он должен ненавидеть тебя. Ты кого-то подозреваешь? Может, догадываешься?..
— Нора, таких негодяев очень много. И любой из них из-за карточного долга с радостью перережет мне горло.
Я долгие годы провел среди этих людей и прекрасно их знаю.
— Эйдан, я не верю…
— Не веришь, что я общался с подобными мерзавцами? Но я сказал тебе об этом в первый же день твоего появления в замке. О Боже, я и сам почти ничем от них не отличаюсь, поверь мне, Нора. Я вел такой образ жизни… Ты совсем меня не знаешь, дорогая. И я молю Бога, чтобы никогда не узнала.
Тут Эйдан вдруг отодвинулся от жены, словно боялся, что, прикасаясь к нему, она испачкается. О, как же он ненавидел себя в эти мгновения, ненавидел и презирал…
Нора же вскрикнула в ужасе и побледнела. Уставившись на плечо мужа, она прошептала:
— Эйдан, ты ранен…
Он покосился на свое плечо — рубашка была пропитана кровью — и с невозмутимым видом проговорил:
— Это всего лишь царапина, не беспокойся.
Но Нора вскочила с постели и, строго глядя на мужа, заявила:
— Я с таким трудом поставила тебя на ноги, после того как ты отравился цыганским зельем, а ты снова подвергаешь себя опасности?!
Она принялась стаскивать с Эйдана рубашку. Увидев рану, снова вскрикнула. Затем увидела ужасные синяки на груди и на ребрах и до боли закусила губу.
Эйдан улыбнулся и пробормотал:
— Дорогая, рана не опасная. Она просто так страшно выглядит. Поверь, у меня бывали и более серьезные ранения.
На глаза Норы навернулись слезы, и губы ее задрожали. С трудом сдерживая рыдания, она спросила:
— Эйдан, но почему же тебя ранили? Ведь ты сказал, что Гилпатрик хотел помочь…
— Видишь ли, некоторые из разбойников не разделяют взгляды своего предводителя. А что касается поединка с Гилпатриком, то я сам вынудил его со мной драться. Так получилось… И повторяю, дорогая, не беспокойся. Надо только промыть рану, потом перебинтовать ребра, и все будет в порядке.
Он подошел к кувшину с водой и поднял его, чтобы наполнить тазик. Боль острой стрелой пронзила грудь, и Эйдан тихо застонал. Нора тут же выхватила у него кувшин и сама налила в таз воду. Потом взяла мужа под руку и усадила в кресло.
Он сидел, откинув назад голову, а нежные пальчики Норы осторожно обрабатывали его рану.
«О Господи, какое же это блаженство — ощущать ее прикосновения, — думал Эйдан. — Какое блаженство чувствовать ее любовь…»
Она верила в него, хотя он этого не заслуживал. Она любила его, хотя он ничего не мог дать взамен. Она дарила ему волшебство, в то время как в его душе царили мрак и ужас.
Нора — подлинное сокровище, которое следовало беречь. И ей ничто не угрожало бы, если бы у нее был другой, более достойный мужчина.
При мысли о том, что жене грозит опасность, Эйдан вздрогнул и в ярости стиснул зубы. Она внимательно посмотрела на него и спросила:
— Дорогой, о чем ты думаешь?
Он промолчал, и Нора вновь заговорила:
— Ты сказал, что я совсем тебя не знаю. Но я хочу узнать. Мне это необходимо. Расскажи о себе.
Ему захотелось вскочить и накричать на нее, сказать, что правда о нем ее уничтожит и что ей нужно держаться от него подальше, во всяком случае, не заглядывать ему в душу, ибо то, что она там увидит… Господи, что она может там увидеть?
Но тут он посмотрел в ее чудесные глаза и вдруг почувствовал, что ему хочется выговориться, хочется открыть свою душу — впервые в жизни Эйдан ощутил такую потребность. И тотчас же на него нахлынули воспоминания, и полились слова — слова, которые он прежде не посмел бы произнести.
— Нора, у меня временами возникает такое чувство… мне кажется, что я впервые вышел на поле боя и меня уносят в темноту потоки крови… Я задыхаюсь, я не в силах слышать стоны умирающих, которым ничем не могу помочь. О Господи, что, если я не смогу спасти тебя или Кассандру? Что, если я…
— Тебя за храбрость возвели в рыцарское достоинство, Эйдан. Ты спас всех, кого мог спасти.