Краем глаза она видела, как Абрахам освятил красное вино в маленькой чашке, вновь произнеся молитву на том диковинном иностранном языке. Девушка не знала, что это был иврит. Старший Каллински отхлебнул глоток вина и прочел молитву над халой, которую Эмма сама же спасла на улице.
– Отец прочел молитву, и теперь, преломив хлеб, мы можем поесть, – опять пояснил ей Дэвид. Глава семьи преломил хлеб и пустил его по кругу, а Джанесса поставила на стол дымящиеся чашки с супом, пахнувшим необычайно вкусно. И трапеза началась.
Пока все ужинали, Эмма прониклась гармонией и безмерной любовью, царившей в этой семье. Девушка отдыхала душой, ведь вся обстановка была такой теплой и благожелательной, и Эмма чувствовала себя так свободно и была окружена такой заботой и добрым вниманием, что ее переполнила благодарность и горло перехватило от нахлынувших чувств. Одна мысль не давала ей покоя: „Почему же евреев ненавидят? Ведь они такие чуткие и кроткие люди, и добрые, и деликатные. Это неслыханно, как к ним относятся!” И эти чувства Эмме Харт предстояло пронести через всю жизнь, стойко защищая своих друзей-евреев, то и дело возмущаясь и скорбя от крайних проявлений неприкрытого расизма, как язва, поразившего Лидс на долгие годы.
Жареная курица, как и суп, была безупречно приготовлена и изумительно вкусна. И Эмма впервые с тех пор, как уехала из Фарли, почувствовала, что наелась и даже переела. Девушка вдруг поняла, что ела очень мало всю эту неделю, что жила в Лидсе. Она решила исправить это, поскольку понимала, что должна поддерживать свои силы.
За столом много говорили о самых разнообразных вещах, пленивших Эмму. Больше всего рассказывали говорливый Дэвид и его чуть менее словоохотливый отец. Изредка Джанесса тихо роняла несколько слов и кивала Эмме в знак согласия или отрицательно качала головой и все время мягко улыбалась, радуясь тому, что рядом с ней, дома, все любимые ею люди, наслаждаясь той ощутимой любовью, что разлилась вокруг нее, и праздничным настроением семейного ужина. Виктор едва вымолвил и слово, но он иногда улыбался Эмме, и его карие глаза глядели ласково, дружелюбно и застенчиво.
Чуть позже, подавая на стол медовые лепешки и чай, Джанесса обратилась к Эмме, подмигивая своими синими глазами:
– Надеюсь, вам понравилась наша еврейская еда, ведь правда, Эмма Харт?
В глазах Эммы тоже так и плясали огоньки.
– Да-да, очень, миссис Каллински. Было очень вкусно. И, пожалуйста, зовите меня просто Эммой.
Все согласно кивнули и улыбнулись ей в ответ.
– Почтем за честь, – сказал Абрахам, как всегда, степенно и учтиво.
Когда они пили чай, Дэвид краем глаза наблюдал за Эммой, сидевшей рядом с ним. Как и все остальные, он заметил благородную осанку и хорошие манеры Эммы, а также и то, что ее платье, хоть и хлопчатобумажное, было прекрасно сшито. Юноша сгорал от любопытства. Наконец он спросил:
– Я не хочу показаться излишне любопытным или невоспитанным, но скажите, что же вы все-таки делали сегодня днем на Норт-стрит? Слава богу, что вы там оказались. Но все же это не самый подходящий район для прогулок.
В ответ на проницательный взгляд Дэвида Эмма одарила его светом своих сверкающих глаз.
– Я искала работу, – негромко сказала она. Воцарилась полнейшая тишина, и четыре пары глаз уставились на Эмму. Молчание нарушила Джанесса:
– Такая девушка, как вы?! Искала работу в том ужасном районе! – Она задохнулась, как громом пораженная.
– Да, – тихо подтвердила Эмма. Поскольку все они в изумлении не сводили с нее глаз, она сочла необходимым объясниться и принялась рассказывать ту же самую историю, что выдумала для Рози и повторила госпоже Дэниел.
Эмма завершила свой рассказ словами: – И за прошедшую неделю я побывала во всех галантерейных магазинах Лидса. Я искала место продавщицы, но безуспешно. И потому сегодня я решила попытать счастья на Норт-стрит в швейных мастерских. Но и там я ничего не нашла. Я как раз вышла от Коэна и направлялась домой, когда увидела, что мальчишки нападают на мистера Каллински.
Три пары глаз семьи Каллински тотчас оторвались от Эммы и воззрились на Абрахама, и снова именно Джанесса сказала:
– Абрахам! Абрахам! Ты должен что-нибудь сделать для Эммы.
– Конечно, должен и сделаю, – ответил тот, широко улыбаясь Эмме, сидящей рядом с ним. Он похлопал ее по руке: – Вам не нужно больше утруждать себя поиском работы. Приходите в понедельник утром, ровно в восемь часов, в мою швейную мастерскую, и я дам вам работу, Эмма. Уверен, мы сможем подыскать что-нибудь подходящее. – Он взглянул на Дэвида. – Разве ты не согласен, сын?
– Согласен, отец. Для начала Эмма может поработать метальщицей петель. Это не так уж трудно, – ответил тот.
Эмма так удивилась, что почти лишилась дара речи, но быстро обрела его вновь:
– Ах, благодарю вас, мистер Каллински! Это было бы чудесно! – Она внимательно на него посмотрела. – Я быстро научусь и буду усердно работать. – Девушка помедлила и покачала головой. – Я и не знала, что у вас есть швейная мастерская.
Абрахам хохотнул:
– Откуда ж вы могли узнать? Как бы то ни было, а она стоит на улице Рокингем, около Кэмп-роуд. Дэвид напишет вам точный адрес. Это не очень большая мастерская. У нас работает около двадцати человек. Но мы неплохо преуспеваем, раскраивая.
– Что значит „раскраивая”? – спросила Эмма, сбитая с толку этим выражением и, как всегда, стремясь выяснить все непонятное.
Абрахам добродушно улыбнулся:
– Ну да, конечно, вам незнакомо это слово, поскольку вы не знаете портняжного ремесла. Это означает, что мы, как и большинство еврейских швейных мастерских в Лидсе, выполняем работу для крупных торговцев мужской одеждой, таких как Бэрран и другие. Мы сторонние подрядчики.
– Понятно, – откликнулась Эмма. – Вы шьете костюмы для крупных торговцев, а они уже продают их. Я правильно поняла?
– Не совсем, но пусть объяснит Дэвид. Он один из тех в этой семье, кто живет и дышит, ест и спит с мыслями о портновском ремесле.
Дэвид заразительно засмеялся:
– Это не совсем верно, папа. – Он откинулся на спинку стула, вполоборота повернувшись к Эмме. – Мы не шьем костюмы целиком. Мы раскраиваем и сдаем определенную часть костюма, положим, рукава, или борта пиджака, или лацканы, или спинки пиджака, а иногда и брюки. Мы кроим и шьем все, что только ни закажут нам на данную неделю большие фабрики.
Эмма, как всегда живо, поинтересовалась:
– Но почему так? Мне кажется, это странный метод. Разве не проще сшить костюм целиком в одной мастерской?
Дэвид ухмыльнулся:
– Нет, этот метод довольно необычен, но он не усложняет дела, потому что все очень хорошо организовано. К тому же так дешевле и быстрее. Используя этот метод, крупные производители могут изготавливать гораздо больше костюмов. Они на своих фабриках просто собирают из разрозненных частей единое целое. Эта идея была разработана маленьким портным-евреем по имени Герман Фрэнд. Она произвела переворот в легкой промышленности и способствовала тому, что Лидс стали отмечать на картах как крупнейший в мире центр по производству готового платья. И эта отрасль расширяется с каждым годом. – Его глаза заблестели от возбуждения. – Я утверждаю, Эмма, что портновское ремесло однажды сделает Лидс еще более известным и безмерно богатым. Это действительно так, и я собираюсь участвовать во всем этом.
– Вот такие у него мысли, у этого сына моего, – удивленно произнес Абрахам, с недоверием качая головой.