Ей далеко не все было понятно в философских произведениях, но эти книги занимали ее, и она могла подолгу сидеть над каждой фразой, пока смысл прочитанного не становился ясен. Эмма жаждала учиться, и одной из немногих покупок, которые она себе позволила, стал словарь. Но ее самой любимой книгой оставался томик стихотворений Уильяма Блейка. Она регулярно перечитывала его, громко декламируя полюбившиеся строфы и тщательно выговаривая трудные слова, особое внимание уделяя развитию и улучшению своей речи. Так или иначе, Эмма Харт ни минуты не теряла зря, постоянно занимаясь самосовершенствованием.
В свои первые несколько недель в Лидсе Эмма почти не спала, ибо все ее мысли были заняты будущим ребенком. Но в один прекрасный день она вдруг поняла, что совершенно бессмысленно переживать из-за события, которое произойдет не раньше следующего марта. Это была пустая трата времени, а его Эмма ценила превыше всего. У нее еще будет время думать о нем тогда, когда он родится, и только тогда ей придется решать, как жить дальше. Эмма надеялась, что родит девочку, так как боялась, что мальчик будет похожим на Эдвина Фарли, и она его за это возненавидит. Бедное дитя не виновато, убеждала она себя, но все равно каждый день про себя повторяла: „Я знаю – это будет девочка”, и это успокаивало ее.
Эмма дважды навещала Рози в пивной „Грязная утка” и в последний раз оставила ей конверт с вложенной туда запиской для Блэки, в которой сообщала ему, как ее можно найти. Написала она и отцу. В письме она сообщила, что еще не подыскала подходящее место в Брэдфорде, хотя и надеется, и пообещала вскоре дать знать о себе. Разумнее всего было бы отправить письмо именно из Брэдфорда, а не из Лидса. Конечно же, ей было безумно жаль тратить деньги на билет, однако инстинкт самосохранения победил в ней, и она отправилась в Брэдфорд, проштемпелевала конверт на тамошнем главном почтамте и ближайшим поездом возвратилась в Лидс.
И вот субботним октябрьским утром Эмма уселась за стол в своей мансарде и принялась за очередное, полное новой лжи письмо отцу. Почерк у нее был острый, аккуратный. Необходимость лгать на первых порах очень угнетала Эмму, но она убедила себя, что это – ложь во спасение, чтобы успокоить отца, защитить его от той ужасной правды, которая заставила бы его стыдиться за нее. На этот раз она решила сочинить для него самую простую историю.
„Дорогой папа! – тщательно вывела Эмма. – Мне очень, стыдно что с сентября я ни разу тебе не написала. Все это время я усердно искала работу и теперь рада сообщить, что мне удалось получить место у… – здесь Эмма остановилась, подыскивая фамилию, достаточно распространенную для того, чтобы ее владельца было нелегко отыскать. – … у миссис Смит. Я ее личная гувернантка. Сегодня мы с нею уезжаем в Лондон и вернемся не раньше чем через месяц. Когда я попаду обратно в Брэдфорд, то обязательно постараюсь навестить вас. Не беспокойся обо мне, папа. У меня все в порядке. Люблю тебя, Фрэнка и Уинстона. Остаюсь всегда твоей любящей дочерью. Эмма. P. S. Вкладываю фунт для вас”. Эмка вложила однофунтовую купюру в письмо, тщательно его заклеила и налепила почтовую марку.
Она торопливо оделась, выбрав черное платье, бывшее когда-то ее вечерней униформой в доме Фарли, а теперь кокетливо украшенное снежно-белыми кружевными воротничком и манжетами. В свое время Эмма долго колебалась, имеет ли она право забрать платье с собой, покидая Фарли.
„Не будет ли это воровством?” – не раз она спрашивала себя. В конце концов с чистой совестью она уложила его в чемодан Эдвина. „Семейство Фарли свое уже получило, а платье все равно не налезет на тупую Энни”, – решила она. Стоило Эмме выйти из дома, как настроение у нее изменилось к лучшему. Был чудесный осенний день, стояло настоящее бабье лето.
Сияло солнце, по голубому, словно отполированному небу скользили легкие шелковистые облака. Какой волшебный день, подумала Эмма, вдыхая свежий, но необыкновенно мягкий для октября воздух. Она быстро дошла до городской площади, пересекла ее и, зайдя на городской вокзал, купила билет до Брэдфорда. Ей повезло – поезд стоял у перрона, и Эмма немедленно забралась в него. Когда поезд не спеша допыхтел наконец до Брэдфорда, Эмма выпорхнула из вагона, добежала до почты и с такой быстротой вернулась на вокзал, что успела вскочить на обратный поезд до Лидса.
Отправив письмо, Эмма почувствовала облегчение. Теперь еще месяц она сможет не писать отцу, и у нее будет достаточно времени, чтобы сочинить для него еще какую-нибудь новую историю. И хотя лживость была противна ее характеру, Эмма знала, что вплоть до рождения ребенка ей придется пользоваться разными уловками, чтобы не волновать отца. Он все равно будет тревожиться за нее, но не так сильно, как если бы она сохраняла полное молчание. Она должна будет и дальше регулярно подавать ему весточки о себе, и тогда, возможно, отец не станет пытаться отыскать ее. Да он и не знает, где ее искать. Отец верит, что она в Брэдфорде, а там могут быть сотни миссис Смит. Как всегда, думая об отце, Эмма ощутила острое чувство вины.
Путешествие в Брэдфорд и обратно заняло несколько часов, и, сходя с поезда на городском вокзале в Лидсе, Эмма почувствовала голодные спазмы в желудке. Чувство голода было таким сильным, что у нее даже закружилась голова. Она направилась прямо на рынок, где купила большую порцию мидий, буквально плавающих в уксусе и перце, утолив проснувшуюся у нее с запозданием тягу к чему-нибудь остренькому. Проглотив мидии, она перешла к прилавку пирожника и раскошелилась на только что испеченный мясной пирог, пышущий жаром, источающий чудесный аромат, нежный и пышный. Самозабвенно поглощая его на ходу, Эмма совершила беглый обход рынка и направилась к центру города. Субботними вечерами она имела обыкновение бродить по главным улицам Лидса, разглядывая витрины и запоминая выкладку товаров. Она зашла в несколько шикарных магазинов полюбоваться интерьером и посмотреть, что покупают люди. Как всегда, заходя в магазин, она ощутила внутреннюю дрожь. Ей нравились суета, яркие краски, множество искусно выставленных товаров, щелканье кассовых аппаратов, ухоженные лица элегантных покупательниц. Она была просто не в силах ждать, когда у нее появится собственный магазин. „Нет, не магазин, а магазины”, – поправила она себя, рассматривая коллекцию зимних шляп, ни одна из которых, кстати, не пришлась ей по вкусу. Не понравилось Эмме и то, как они были выставлены.
Пробродив несколько часов, Эмма решила, что ей пора домой. Ее ждала штопка и другие неотложные дела, уставшие ноги горели. Едва она вошла в парадную дверь, как перед ней выросла миссис Дэниел, появившаяся из-за поворота узкого, плохо освещенного коридора, ведущего в заднюю кухню. Ее острые глазки насмешливо блеснули, когда она воскликнула:
– А вас спрашивал какой-то джентльмен!
Эмма окаменела, сердце ее бешено забилось. Отец? Уинстон? Боже, им удалось ее отыскать? „Не глупи, – успокоила она себя, – скорее всего, это Дэвид Каллински. Он уже был здесь однажды, когда принес послание ей от своей матери. Тогда миссис Дэниел не было дома, и она его не видела. Да, должно быть, это приходил Дэвид,” – решила Эмма и как можно более спокойно спросила:
– О, это правда? Он не назвал себя, миссис Дэниел?
– Нет, но он оставил вот это. – Миссис Дэниел извлекла конверт из кармана передника.
– Спасибо. – И Эмма решительно шагнула на лестницу.
– А вы разве не собираетесь вскрыть его? – спросила миссис Дэниел. Ее откровенное разочарование позабавило Эмму.
– Ну конечно, собираюсь, – холодно улыбнувшись, ответила та.