На нем был его лучший синий сюртук и белоснежная рубашка, безукоризненно завязанный галстук цвета темно-красного вина, заколотый булавкой с искусственной жемчужиной, виднелся в прорези жилета. Тщательно отглаженный костюм и начищенные до зеркального блеска черные башмаки придавали ему вид безупречно одетого человека. Густые темные волосы Дэвида блестели, как агат, его красивое, гладко выбритое и надушенное лавровой настойкой лицо сияло в предвкушении встречи с Эммой.
Он прошел через красивые чугунные ворота парка, украшенные городским гербом, и двинулся дальше по главной аллее с широкой проезжей частью для экипажей, которая привела его к фонтану, построенному в классическом стиле. Дэвид в непринужденной позе, заложив руки в карманы, постоял у фонтана, любуясь мощными струями воды, возносящимися высоко вверх и падающими каскадами обратно в фонтан, сияя тысячами брызг, блестевшими как крошечные бриллианты в солнечном свете. Заинтересовавшись конструкцией фонтана, Дэвид подошел к нему поближе и прочитал надпись на табличке, гласившую:
«Установлен Уильямом Готтом из Армли-Хаус в ознаменование шестидесятилетнего царствования Ее Величества королевы Виктории, 1837—1897». Готты были известной семьей очень богатых фабрикантов, которые установили немало скульптур в Лидсском Сити. «Когда я разбогатею, то буду делать пожертвования нуждающимся людям, – подумал про себя Дэвид, – это лучше, чем вкладывать деньги в статуи и фонтаны, которые, может быть и красивы, но совершенно бесполезны».
Он повернулся и прошел через сад, разбитый в итальянском стиле. Дорожки были усажены липами, вязами и тополями, дававшими тень в этот знойный день. Великолепные цветы украшали собой сад. Стилизованные цветочные клумбы утопали в веселой бело-розовой цветущей герани, темно-фиолетовых и ярко-желтых бархатистых анютиных глазках, белых, розовых и бледно-лиловых цветах высоких и стройных наперстянок. Видневшиеся в отдалении лужайки манили к себе сочной зеленью, расцвеченной кустами армерии, усыпанных белорозовыми цветами. Очаровательные мелкие настурции горели огнем среди холодной синевы ирисов. Сад окаймляли деревья и кустарники разных пород, по числу которых парк в Армли не знал себе равных среди других парков Лидса.
По дорожкам сада двигались няни в накрахмаленных форменных одеяниях, толкая перед собой детские коляски, гуляли семейные пары – дамы в нарядных платьях в сопровождении строго одетых мужей. Дэвид смешался с гуляющими, подумав про себя, какая идиллическая картина открывается здесь в этот чудесный летний день. Он радовался жизни и с оптимизмом смотрел в будущее, где ему предстояло столько узнать и совершить. Успех манил его, и он не меньше Эммы был уверен, что когда-нибудь его бизнес будет процветать. А почему, собственно, ему не быть уверенным в будущем? Ведь шел 1907 год, когда правление короля Эдуарда достигло своего расцвета и ничто не угрожало его популярности в народе. Шел год, когда под выдающимся и благосклонным управлением своего короля общество развлекалось, как только могло, люди охотились и плавали под парусом, веселились с утра и до вечера и так каждый день; год, когда аристократия славила Господа и не обращала внимания на суровые реалии войны или мира, когда позорное поражение в африканской войне было забыто, а в Европе воцарился прочный мир. Короче говоря, в 1907 году правящий класс жил в свое полное удовольствие, забыв про остальной бедный мир за пределами славной и непобедимой Англии. Каждого англичанина убаюкивало обманчивое чувство полной безопасности, и Дэвид Каллински был в их числе. Будущее обещало так много! В воздухе веяло переменами.
Только к лучшему, а как же могло быть иначе! Все смотрели в будущее с надеждой.
По мере того, как Дэвид приближался к эстраде для оркестра, он ускорял шаг. Это похожее на пагоду сооружение, по-видимому, символизирующее необъятность Британской империи, вносило экзотичный восточный дух в этот типичный английский парк и казалось в нем чужеродным, совершенно не гармонируя с его мягким и спокойным обликом. Это особенно бросалось в глаза именно сейчас, когда эстраду занимал военный оркестр гвардейского гренадерского полка, облаченный в свою великолепную форму и начищенный с головы до пят, как нельзя лучше демонстрировал пресловутый «идеальный порядок», которым так гордится Британская армия. Он казался совершенно неуместным в этой странной, вычурной копии чайного домика китайских мандаринов.
Дэвид внимательно осмотрел места для слушателей перед эстрадой и, не обнаружив следов своих друзей, уселся на один из небольших железных стульев. Оркестр закончил настройку инструментов и после фанфар начал свое выступление с исполнения национального гимна. По мере того, как продолжался концерт, мысли об Эмме полностью захватили Дэвида. Эти мысли последнее время редко оставляли его, и Дэвид обнаружил, что испытывает к Эмме не просто деловой интерес, но что она волнует его и как женщина. Нежное и одновременно страстное чувство к Эмме так незаметно подкралось к нему, что Дэвид сам удивился этому. Интересно, а какие чувства испытывает к нему Эмма? Неужели только привязанность и дружеское расположение? Или она так погружена в свою работу, что вообще не допускает его в свои мысли? Кроме того, она, оказывается, замужем, вот еще одно препятствие, с которым он столкнулся. Говорят, что мрачные перспективы ждут мужчину, имевшего несчастье влюбиться в замужнюю женщину, а именно это с ним и произошло. «И где этот ее чертов муж? – спрашивал сам себя Дэвид. – Ведь бывают же отпуска у моряков?» Но отсутствующий муж вообще не появлялся на сцене, даже когда родился ребенок. Это было очень странно, но у Дэвида все еще не хватало смелости расспрашивать Эмму об ее муже или, тем более, спросить, любит ли она еще его. Сам Дэвид в этом не был уверен. Эмма никогда не вспоминала о муже, и не было заметно, чтобы она скучала по нему. Дэвид вздохнул. Он был вынужден смириться с тем, что руки у него связаны. Откровенно говоря, не мог же он навязываться Эмме, учитывая ее положение замужней женщины.
– Вот ты где, парень!
Дэвид вздрогнул. Голос Блэки, раздавшийся у него за спиной, вывел его из задумчивости. Дэвид быстро взглянул вверх и был сильно разочарован, увидев, что с ним только одна Лаура Спенсер. Дэвид встал, поздоровался за руку с Блэки, а потом по-дружески поцеловал Лауру в щеку.
– А что случилось с Эммой? Где она? – в голосе слышалось разочарование.
– Дэвид, мне очень жаль, но Эмма отклонила наше приглашение. Будь уверен, я пытался уговорить ее пойти с нами, но она, как всегда, заупрямилась. Сказала, что должна закончить какое-то чертово детское платьице для одной дамы из Тауэрса, и все тут. Но она сказала, что будет рада увидеть тебя позже за ужином у Лауры. Так что не расстраивайся, дружище. Через несколько часов мы вернемся домой, а она к тому времени закончит свои дела.
Он повернулся к Лауре.
– Ну, а мы что будем делать? Чем бы ты хотела заняться, моя дорогая?
– Если Дэвид не против, давайте прогуляемся, – нежно проворковала Лаура.
– Я согласен, – ответил Дэвид, и они втроем побрели прочь от эстрады, провожаемые торжественными звуками известной патриотической песни, прославляющей Британскую империю. Дэвид внимательно разглядывал Лауру. Она выглядела потрясающе в простом платье из дешевого светло-желтого муслина, украшенного букетиком из маргариток.