О горе, горе нам!..» – вспомнилось в эти мгновения Габриэле).
– Что ты здесь делаешь? – прошипела Элоиза прямо в лицо девочке, и та отшатнулась. Черные волосы матери были собраны в такой тугой пучок на затылке, что казалось, будто кожа на лице натянута и уголки ее глаз приподняты. Коварный и злобный демон смотрел на Габриэлу, застывшую от ужаса.
– Я же запретила тебе выходить из комнаты! Как ты посмела, отвечай!
– Я… я просто… – пролепетала девочка. Она знала, что снова не послушалась маму и что ей нет прощения.
Но Габриэла не просто вышла из комнаты – она разговаривала с Марианной Маркс и даже примеряла ее диадему. Если мама узнает, она…
К счастью, об этих ее преступлениях Элоизе пока не было известно.
– Не лги мне, дрянь!.. – процедила сквозь зубы Элоиза и так крепко сжала запястье дочери, что кисть у Габриэлы почти мгновенно онемела и ее закололи тысячи иголочек. – И не смей оправдываться! – добавила она потише и почти волоком потащила девочку по коридору второго этажа. Если бы кто‑нибудь случайно увидел ее перекошенное, пошедшее красными пятнами лицо и сверкающие злобой глаза, этот человек, наверное, остолбенел бы от изумления. Но все гости были внизу, и главное было – не привлечь их внимания. Снова наклонившись к девочке, Элоиза прошипела с угрозой:
– Ни слова, маленькое чудовище! Молчи, иначе я тебе оторву руку!
Габриэла сразу поняла, что это не пустая угроза. Элоиза была вполне способна оторвать ей руку или ногу – в этом она не сомневалась. В свои семь лет девочка твердо усвоила, что у ее матери слово не расходится с делом.
Какими бы карами, какими бы наказаниями ни грозила Элоиза своей непослушной дочери, она непременно приводила их в исполнение.
На пороге детской Элоиза с такой силой дернула дочь за руку, что Габриэла почувствовала, как ее ноги отрываются от пола. И действительно, следующие несколько футов она пролетела по воздуху и неловко упала на пол возле своей кроватки, подвернув при этом лодыжку.
Было очень больно, но Габриэла не закричала. Инстинктивно подтянув колени к подбородку, она осталась лежать на полу в темной детской и только закрыла глаза, ожидая почти неминуемого удара.
– Сиди здесь и не смей никуда выходить, ясно? Я не желаю, чтобы ты бродила голышом по всему дому и надоедала гостям. Если я увижу тебя на лестнице, Габриэла, или еще где‑нибудь в доме, ты об этом очень пожалеешь. Посмей только снова изображать из себя маленькую сиротку!.. Заруби себе на носу: ты никому здесь не нужна, и никто не хочет тебя видеть. Твое место в детской, и только в детской. Ты поняла?
Ответа не было. Габриэла беззвучно плакала от боли.
Она не могла произнести ни слова.
– Ты поняла?! – снова спросила Элоиза, на полтона повышая голос.
– П‑поняла, мамочка, – прошептала Габриэла, испугавшись, что Элоиза может пнуть ее ногой. Она частенько поступала таким образом, когда ей казалось, что до Габриэлы слишком долго доходит.
– Перестань ныть! – рявкнула Элоиза. – Ступай в Постель.
С этими словами она с грохотом захлопнула дверь и ушла. Спеша по коридору к лестнице, Элоиза все еще хмурилась, но, прежде чем она спустилась вниз, ее лицо претерпело разительные изменения. Элоиза как будто выбросила из головы инцидент с дочерью; во всяком случае, когда она шагнула в холл, где стояли трое собравшихся уходить гостей, на лице ее играла самая любезная улыбка.
Проводив их, Элоиза как ни в чем не бывало вернулась в гостиную. Она снова шутила, танцевала и болтала с гостями, словно на свете никогда не существовало никакой Габриэлы. Для Элоизы это действительно было так. Дочь не значила для нее ровным счетом ничего – она вспоминала о ней только тогда, когда девочка попадалась ей на глаза.
Для Элоизы это действительно было так. Дочь не значила для нее ровным счетом ничего – она вспоминала о ней только тогда, когда девочка попадалась ей на глаза.
Примерно часа через полтора засобирались домой и супруги Маркс. Прощаясь с Элоизой, Марианна попросила ее передать привет «маленькой Габриэле».
– Я обещала перед уходом ненадолго подняться к ней в детскую, – сказала она с искренним сожалением. – Но сейчас девочка, наверное, спит…
По лицу Элоизы пробежала какая‑то тень.
– Хотелось бы надеяться, – проговорила она неожиданно суровым тоном. – А разве ты сегодня с ней виделась?
– Да, – кивнула Марианна. Она совершенно забыла о словах Габриэлы насчет того, что ей не разрешают выходить к гостям. Впрочем, Марианна с самого начала не придала этому большого значения – она и представить себе не могла, чем это грозит девочке. Кто, в самом деле, мог всерьез рассердиться на такого ангелочка?
Увы, Марианна плохо знала Элоизу, которую считала своей близкой подругой.
– Как я тебе завидую, дорогая!.. – вздохнула она печально. – Габриэла – прелестный ребенок. Когда мы приехали, она сидела на верхней ступеньке лестницы и смотрела вниз. Я поднялась к ней, и мы немножечко поболтали. Знаешь, эта розовая рубашечка ей очень к лицу…
– Мне очень жаль, Марианна, – с трудом сдерживая раздражение, проговорила Элоиза. – Ей не следовало выходить из комнаты. Я не хочу, чтобы ребенок надоедал гостям.
И она посмотрела на Марианну, словно извиняясь перед гостьей за наверняка сказанную маленькой мерзавкой дерзость или какой‑то иной непростительный промах. И с ее точки зрения дерзость действительно была!
Габриэла посмела показаться гостям, и они нашли ее «прелестной»… В глазах Элоизы это был тягчайший грех, но Марианна Маркс не могла этого знать.
– О, это была моя вина! – отмахнулась она. – Когда я ее увидела, то просто не смогла удержаться. У нее такие красивые глазки, такие чудные мягкие волосы… Девочке хотелось посмотреть мою диадему – представь, она решила, что это корона, – умилялась Марианна, приглашая и Элоизу разделить ее чувство.
– Надеюсь, ты не позволила ей хватать твою диадему руками?
Во взгляде и голосе Элоизы было что‑то такое, что Марианна не решилась сказать правду. Вместо этого она, переменив тему, заговорила о чем‑то постороннем. Когда они с Робертом вышли из дома Харрисонов и сели в такси, Марианна неожиданно сказала:
– Ты знаешь, Боб, по‑моему, Эл слишком сурова с девочкой. Тебе не кажется?.. Когда я ей рассказала, как мы сегодня болтали с Габриэлой, она вдруг повела себя так, словно малышка могла чуть ли не украсть мою диадему!..
– Может быть, она придерживается устарелых взглядов на воспитание, – рассеянно отозвался Роберт. – Я думаю, на самом деле Элоиза боялась, что ребенок надоест гостям. Не всем, знаешь ли, нравится общаться с маленькими девочками, да и дети не всегда хорошо разбираются, что к чему.
– Не представляю, кому может не понравиться эта очаровательная крошка, – улыбнулась Марианна. – Габриэла очень мила и прекрасно воспитана. В ее годы дети редко бывают такими серьезными. Конечно, она могла бы быть и поживее, но… – Она вздохнула и закончила:
– Как бы мне хотелось, Боб, чтобы у нас была своя девочка!
– Я знаю… – Роберт тоже вздохнул и, сочувственно похлопав Марианну по руке, отвернулся к окну, чтобы не видеть печального лица жены. Они были женаты уже девять лет, но детей у них не было. Недавно они узнали, что у Марианны вряд ли вообще когда‑нибудь появится малыш, И теперь им оставалось только смириться с неизбежностью.