– У меня нет другого объяснения, чем то, которое я дал. Я понимаю, что обстоятельства против меня, – признается теоретик движения анархистов, снова поправляя очки в роговой оправе.
– Хорошо. Я вызываю главного свидетеля.
Афина заглядывает в свои записи, словно забыла, как меня зовут.
– Мишель Пэнсон.
Я спускаюсь по ступеням. Снова в мозгу всплывает фраза, которая сопровождает меня всю жизнь: «Что я, собственно, тут делаю?» Странно, но я не зол на Прудона. Возможно, потому, что я счастлив с Матой Хари. Удивительно, но я совершенно не чувствую гнева.
Прудон опускает голову. Теперь, когда я узнал его предыдущую жизнь, он стал выглядеть в моих глазах более человечным. Сын бедняка сам встал на ноги, выучился и хотел бороться за свободу всего человечества. И, хотя его борьба была довольно сомнительной, он все-таки шел своим путем. Путем анархии.
Я встаю напротив Афины, а Прудона сажают на скамью, стоящую сбоку.
– Свидетель Пэнсон, поклянитесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
– Я буду говорить правду. Во всяком случае, ту ее часть, которая мне известна, – уточняю я.
– Изложите нам факты.
– Я был в постели. Услышал шум в гостиной. Там я столкнулся с кем-то, кто рылся в моих вещах. Он украл «Энциклопедию». На нем была маска из греческой трагедии. Он убежал.
В зале снова шум.
– Я схватил анкх и бросился в погоню. Я смог прицелиться и задел его плечо. Потом я потерял его в тупике. Я стал искать и нашел подземный ход, который ведет под стеной к лесу.
– Вы узнаете в подсудимом нападавшего?
– Я уже сказал, он был в маске. Я не видел его лица.
Афина благодарит меня и приглашает прокурора Деметру произнести обвинительную речь.
Богиня плодородия поднимается и приглашает всех присутствующих в свидетели:
– Я считаю преступление Прудона истинным деянием духа злобы. Прикидываясь циничным снобом, этот ученик был одержим одним желанием – устранить конкурентов и стать единственным, победившим в Игре. Уже в ходе Игры «Y» мы могли заметить его тягу к убийству.
Деметра перекидывает край тоги через плечо. Она указывает на подсудимого пальцем.
– Его народ такой же, как он. Крысы, служащие богу-крысе. Так же, как и крысы, он ценит только силу. Ему известен только язык насилия. Он хладнокровно убивал, и, если бы мы не остановили его, он продолжал бы убивать учеников – одного за другим, пока не остался бы единственным выжившим.
Эти слова производят сильное впечатление на присутствующих.
– Этот человек последователен в своих действиях. Бог-преступник создал народ преступников.
– Я невиновен, – шепчет Прудон.
– Более того, он преступил законы Олимпии и нарушил правила Игры «Y». Я требую, чтобы он был сегодня же осужден. Я требую от присяжных признать его виновным. Что же касается мук Прометея…
– Я не богоубийца, – повторяет обвиняемый.
Афина стучит молотком, чтобы призвать присутствующих к порядку.
– Я считаю это наказание недостаточным, – продолжает Деметра, – ибо оно слишком мягко.
Афина кивает.
– Преступление Прудона намного серьезнее, чем то, которое совершил Прометей. Прудон нарушил порядок в классе, он совершил убийство на священной территории, он бросил вызов Старшим богам, прекрасно понимая, чем он рискует. Он бросил нам вызов, более того, он насмехался над нами. Таким образом, госпожа судья, я бы хотела, чтобы было найдено иное наказание, более соответствующее совершенным преступлениям. Я бы хотела, чтобы этот процесс послужил уроком как для этого выпуска, так и для следующих. Я бы хотела, чтобы весь мир узнал о том, что здесь произошло и какое наказание понес виновный. Мы должны придумать для Прудона наказание, которое у любого отобьет желание пробовать себя в роли богоубийцы.
– Что вы предлагаете, Деметра?
Богиня плодородия в нерешительности.
– Сейчас я не могу предложить ничего особенного. Я полагаю, что нужно объявить конкурс на самое страшное наказание.
– Благодарю вас, госпожа прокурор. Слово предоставляется защите.
Арес выходит вперед.
– Мне кажется совершенно естественным, что ученики пытаются найти хоть какое-то развлечение в школе, где царит такая скука.
В зале раздается свист.
– Я отлично понимаю господина Прудона. Когда он был смертным, он боролся с отжившей системой того времени. И абсолютно закономерно, что ему захотелось и здесь устроить небольшую встряску. Следует признать: Олимпия все больше напоминает клуб старых дам, которые пьют чай, оттопыривая мизинец и обсуждая войну и рецепты пудинга.
Некоторые преподаватели возмущены.
– Я не боюсь открыто заявить об этом. Иногда мне кажется, что я нахожусь в курятнике с облезлой домашней птицей. Время не имеет власти над их внешностью, зато разрушает мозг.
Новый взрыв возмущения. В это время входят несколько Старших богов, которые опоздали к началу. Афродиты нет среди них.
Афина, чтобы не прерывать речь защитника, жестом приглашает их садиться.
– Я сказал, что понимаю Прудона. Он прибыл со своей родной земли. Что он видит? Остров, затерянный в космосе, удивительный, волшебный мир. Он ожидает, что этот мир… извините за выражение, госпожа судья, окажется «прикольным». И видит, что здесь всем управляет вялая, обрюзгшая, медлительная администрация. Тогда он говорит себе, что должен встряхнуть этот мир, изменить принятый здесь образ мыслей. Он ведет себя как волк в овчарне или, воспользовавшись выражением Деметры, как крыса. Как крыса в птичьем гнезде.
Прудон морщится. Защита Ареса кажется ему опаснее обвинительной речи Деметры.
– Он убивает. Хорошо, допустим, он убивает. Но его преступления наполнили смыслом эти последние дни. Черт побери! Я утверждаю, Прудон оказал нам большую услугу. Благодаря ему мы получили зрелище, напряженное развитие событий, театральные эффекты. Каждая его выходка заставляла нас вести расследование, думать. Даже облава на него была одним из самых удивительных событий в истории Эдема! Такое масштабное мероприятие, а в результате мы нашли его под кроватью. Какая насмешка! Какой театральный прием! Я говорю: «Браво, господин Прудон! Вы великолепны». А его народ, его люди-крысы! Стильно. Красиво. Смело. Я вижу не просто бога, покровительствующего народу-завоевателю, но великого режиссера, постановщика сцен грабежа. Мы все с восхищением наблюдали, как орды его фанатиков накатывали на мирные города, жители которых были в ужасе.
Арес улыбается, вспоминая сцены, о которых он говорит:
– Как они рубили топором! Как насаживали на копья! Как надрали задницу амазонкам! Да еще вождь крыс женился на их царице! Отличный фильм. Будем честны, набеги Прудона заставили остальные народы вооружаться чем только можно, чтобы отражать его атаки. Возможно, без Прудона сама идея войны не возникла бы на «Земле-18»!
В зале царит гробовая тишина.
– Господа присяжные, вы представляете себе мир без войны? Вы представляете peace and love на «Зем-ле-18»? Все уважают чужие границы, живут без оружия, орды детей, поголовье которых не регулируется резней? Прошу прощения, но меня тошнит от одной мысли об этом.
В зале начинается шум. Судья стучит молотком.
– Будьте любезны, дайте защитнику закончить речь. Продолжайте, господин Арес.
– Мой клиент убийца. Очень хорошо. Он кому-то перерезал горло. И даже получил от этого удовольствие. И что? Что в этом плохого?
На этот раз присутствующие не могут больше сдерживать возмущения. Афина колотит по столу молотком.
– Если вы будете продолжать в том же духе, я прикажу очистить помещение. Дайте защите закончить речь. А вы, мэтр Арес, постарайтесь воздержаться от дешевых провокаций.
– Благодарю вас, госпожа судья, что призвали к порядку этих мещан, – говорит Арес, презрительно улыбаясь.
– Да, Прудон – бог народа, уничтожавшего другие народы. Да, его смертные убивали пленников и насиловали пленниц. Но пусть бог, чьи люди никогда никого на грабили, первый поразит его молнией.
Эти слова приводят в чувство Старших богов и учеников. Действительно, за исключением меня, большинство богов прибегали к бессмысленному насилию, чтобы навязать соседям свой взгляд на мир.
– Гермес, может быть, ты никогда не убивал? Или ты, Деметра? А вы, госпожа судья? Мне кажется, я припоминаю, что вам случалось истреблять смертных, отстаивая свои интересы.
– Это не имеет отношения к делу, которое мы сейчас рассматриваем. Не злоупотребляйте своими правами, мэтр Арес.
– Вы правы. Иногда не достаточно просто спорить, нужно действовать. Жозеф Прудон действовал. Как и все мы. Если моего клиента ждет обвинительный приговор, то я считаю, что того же заслуживают все боги, которые, как и он, совершали убийство, чтобы выйти из сложной ситуации или найти лекарство от скуки.
Деметра опоминается первой.
– Но Прудон мошенничал! Он не соблюдал правила игры, в соответствии с которыми проигравшие и так выбывают. Он решил, что вправе вмешиваться в ход вещей.
Бог войны делает примирительный жест.
– Согласен, он мошенничал. Но считаю, что он поступил правильно. Вы не ослышались – мошенничать можно. Но нельзя попадаться. Итак, единственное, в чем можно обвинить Прудона, – это в том, что он попался.
– Это все, что вы можете сказать в защиту обвиняемого? – нетерпеливо спрашивает Афина.
– Еще не все. Я бы хотел привлечь внимание к одному этапу расследования. Только что Мишель Пэнсон сказал, что буквально столкнулся с вором, пытавшимся украсть «Энциклопедию», но тот бросился бежать. Я хочу задать вопрос: почему Прудон, который якобы пришел, чтобы убить его, не сделал этого?
– Возможно, его все-таки остановил голос совести, – предполагает Афина. – К чему вы клоните?
– В таком случае, – говорит бог войны, – мой клиент, обвиняемый, виновен главным образом в неловкости. Если бы ему удалось задуманное, если бы он убил всех остальных учеников, никому бы даже в голову не пришло судить его. Он бы победил в игре и был бы, напротив, окружен почетом и уважением.
– Вы закончили, мэтр? – спрашивает Афина.
– Конечно, – перебивает ее Арес, – адвокат – профессия не для меня, но, право же, жаль, что мой клиент попался только потому, что в последнюю минуту в нем заговорила совесть.
– Кто-нибудь еще хочет высказаться? – спрашивает Афина. – Нет? Тогда мы обсудим все вышесказанное с присяжными.
– Я, – вдруг говорит Прудон, – я хочу сказать. Афина приказывает поставить его перед собой.
– Я оказался здесь, потому что мне удалось создать первый народ, не поклоняющийся богам.
– Конечно. Но ваши атеисты поклонялись молнии, которая помогала им в трудные моменты, – напоминает Деметра.
– Я собирался научить их обходиться без этих глупостей.
Бог людей-крыс снова поправляет очки, которые сползают с носа, блестящего от пота. Одно из стекол треснуло.
– Мне не нравится, когда надо мной стоит что-то, что управляет мной – Папа, Профессор, Патрон, Пантеон. От этих «П» веет только «Пафосом».
Он смотрит вокруг едва ли не с гордостью. У него длинный нос, и его лицо вдруг напоминает мне крысиную морду. Неужели мы становимся похожи на тотемы, которым поклоняются наши народы?
– Я знаю, что буду осужден. Потому что это проще всего. Самое простое решение, которое устроит всех. Анархист, отвергающий «бога и хозяина», и есть богоубийца. Да это все шито белыми нитками! Послушать вас, так я просто демон.
Он очень волнуется и нервно сглатывает.
– Я хотел бы напомнить вам, что так же, как и вы, был освобожден от цикла перерождений. Так же, как и вы, я спасал души своих подопечных. Я тоже был ангелом. Я бог. Если вы убьете меня, богоубийцами станете вы.
Его взгляд становится суровым. Он тяжело дышит.
– Я еще кое-что хочу сказать. Я не совершал того, в чем меня обвиняют, и я жалею об этом. Если бы можно было вернуть время назад, я бы сделал это. Я отвергаю это кастрированное цензурой образование, которое готовит нас к тому, чтобы стать богами, покорными, как рабы. Я отвергаю себе подобных, я подвергаю сомнению необходимость существования этого острова. Будучи смертным, я всю жизнь боролся с системами, превращающими человека в раба. И я всегда буду это делать.
– Вы были, однако, суровым и деспотичным богом. «Борцы против рабства» обычно бывают другими, – иронизирует Афина.
– Потому что с самого начала я знал, что у меня нет выбора. Я хотел поразить систему ее же собственным оружием. Подчиниться несправедливым законам вашей игры, чтобы разрушить ее изнутри. Я потерпел поражение, в этом вся моя вина. Действительно, мне хотелось создать огромную армию, которая разгромила бы другие народы, чтобы подчинить их воле одного-единственного владыки. После этого я бы объявил, что единственный закон этого владыки – отсутствие законов.
– Как же вы сумеете примирить идею анархии с концепцией владыки-анархиста? – интересуется Афина.
– Система развивается поэтапно. Я бы создал такую диктатуру, что анархия возникла бы спонтанно, как реакция на нее. Такова была моя утопия. До конца пройти по ложному пути, чтобы добиться спасительной реакции.
– Не глупо, – комментирует Арес. – Этот парень – новатор.
– Многие тираны выдвигали этот лживый аргумент, – возражает Деметра. – Но создав диктатуру, они увязали в ней. И вопреки вашему утверждению, не было никакой «спасительной реакции». В качестве доказательства я могу привести хотя бы коммунизм, который во имя всеобщего равенства создал Верховный Совет, назначил Председателя Верховного Совета, подобного царю, и партийные кадры, подобные средневековым баронам и князьям. Они называли это «диктатурой пролетариата», но это была самая обычная диктатура.
Обвиняемый втягивает голову в плечи.
– Я ненавижу коммунизм, – говорит Прудон. – В Империи ангелов я видел, что натворила эта идеология после моей смерти. В России больше всего анархистов убили при коммунистах. Больше, чем при царском режиме.
Внезапно в зале раздаются протестующие крики.
Афина призывает к порядку. Прудон нервничает.
– Послушайте, меня судят как богоубийцу или как основателя анархизма, который вы считаете пагубной теорией?
– Анархизм пока не подходит человеку, так как человек не готов жить без законов, полиции, военных и правосудия, – резко говорит Деметра. – Анархизм – это награда для самостоятельных, сознательных людей. Но достаточно, чтобы один человек в таком обществе начал играть не по правилам, чтобы анархия оказалась невозможной. Кроме того, посмотрите, из-за вас здесь, на Эдеме, пришлось усилить меры безопасности и систему правосудия. Вы – наихудший гарант свободы. Если бы вас здесь не было, надзор, осуществляемый кентаврами, был бы ослаблен и каждый сам отвечал бы за свои действия. Но нет, из-за вас ко всем богам-ученикам мы вынуждены относиться как к безответственным, непослушным детям.
Прудон хочет возразить, но богиня-прокурор жестом приказывает ему молчать.
– История Земли показала, что идея анархии всегда искажалась такими, как вы. Вы считаете, что боретесь за прекрасную идею, но вы лишь дискредитируете ее. Насилием ничего нельзя добиться, независимо от того, к кому вы его применяете – к сознательным гражданам или к тем, кому неизвестны принципы общежития.
Но Прудон не собирается так легко сдаваться.
– Напротив, я уже победил. Тем самым, что я нахожусь в суде, где могу свободно высказать свои мысли. Я помню процесс над участниками Коммуны, и даже в то время…
Афину все это начинает раздражать.
– Мы здесь не для того, чтобы пересматривать историю «Земли-1». Вы сами признали, что хотели разрушить общество Олимпии, уничтожить Старших богов и богов-учеников. Этого вполне достаточно.
– Мне уже нечего терять, я знаю, что меня признают виновным. И я скажу вам, госпожа судья… (взгляд Прудона становится еще более суровым). Я не богоубийца, но я жалею, что это не так. Если бы я был им, я бы попытался убить не только учеников, но и богов.
В зале и на скамье присяжных начинается невообразимый шум.