Она высыпает в суп сухарики. Потом приносит книгу, метр в длину на шестьдесят сантиметров в ширину. На обложке написано «ЗЕМЛЯ-18».
– Что это?
– Семейный фотоальбом. Чтобы не забывать лица тех, кого любил.
Я хочу есть, но не прерываю урока.
Гера открывает книгу, и я вижу фотографии первых пещерных людей. Мне кажется, я узнаю людей-черепах Беатрис. Она первая научила своих смертных прятаться в пещерах.
– Человек, пара, семья, деревня, город, царство, нация, империя. Каждый раз это просто новые состояния трех энергий.
Она переворачивает страницы, и я вижу людей-крыс, ведущих первые войны, открывающих принцип террора как рычага воздействия на общество. Снимки сражений. Люди-муравьи Эдмонда Уэллса, запечатленные за повседневными делами. Женщины-осы, гордые амазонки, люди-скарабеи, люди-львы – все проходят перед нами на страницах этой книги.
Гера на минуту отвлекается от альбома и помешивает длинной ложкой светло-оранжевый суп. По дому плывет тонкий аромат.
Я продолжаю перелистывать страницы. Я вижу моих людей, спасающихся бегством от людей-крыс на последнем корабле. Вижу остров Спокойствия, университеты, созданные в землях людей-скарабеев, вижу мой народ, принятый людьми-китами. Вот мой полководец Освободитель переходит горы на слонах и щадит людей-орлов. Вот Просвещенный, проповедующий перед толпами. И Просвещенный, посаженный на кол.
– Я слежу за тем, что происходит с тобой и твоим народом. Мы, боги, всегда с замиранием сердца следим за цивилизациями учеников. Несколько Старших богов болеют за тебя, многие настроены против, но… – Гера улыбается. – Во всяком случае, никто не остался к тебе равнодушен. Мы считаем, что ты очень…
Гера ищет подходящее слово и, не найдя ничего лучше, говорит:
– Ты очень забавный.
Вот повезло. Боги считают, что я забавный бог.
– С развлечениями здесь хуже всего. Как говорил один из ваших философов XXI века, некий Вуди Аллен, «вечность тянется очень долго, особенно под конец».
Она откидывает назад рыжую прядь, упавшую ей на лицо.
– Первые века проходят на автопилоте, запущенном в нашей земной жизни. Мы тратим время на чтение, слушаем музыку, играем, любим друг друга. Но в конце концов все обрастает условностями, все повторяется. Наступает момент, когда, едва перевернув первую страницу книги, ты уже знаешь, что будет в конце. Лишь прозвучит первый аккорд, а ты можешь спеть всю песню. Первый поцелуй, и уже ясно, каким будет расставание. Нечему больше удивляться. Все повторяется.
Я слушаю Геру, но не могу отвести глаз от посаженного на кол Просвещенного. Рядом фотография, на которой какой-то человек стирает со стены изображение рыбы, – вероятно, для того, чтобы нарисовать Просвещенного на колу.
Гера захлопывает книгу «ЗЕМЛЯ-18».
– Ты никогда не испытывал ощущения дежа-вю? Например, глядя на историю «Земли-1»?
Она встает и достает другую книгу. Огромную, похожую на предыдущую, но более древнюю. На ней разноцветными буквами красиво написано «ЗЕМЛЯ-1». Гера переворачивает первые страницы и открывает альбом на серии фотографий разноцветных домов, женщин со сложными прическами и открытой грудью. Мне кажется, я узнаю – это критяне до того, как их завоевали греки.
Гера снова помешивает суп и пробует его. Она видит, что мне тоже хочется, и подает полный половник.
– Не пересолено? – спрашивает она.
Вкус потрясающий. Я страшно голоден, и, может быть, поэтому мне кажется, что этот суп похож на ароматный овощной ликер. Первым чувствуется основной вкус – это тыква, за ним проявляется вкус репчатого лука и лука-порея. Пир для вкусовых рецепторов, ощущающих тончайшие оттенки чабреца, лавра, шалфея, перца. Мои ноздри жадно впитывают аромат.
– Восхитительно.
Я протягиваю тарелку.
– Еще не готово, пусть суп немного настоится.
Гера возвращается к книге о «Земле-1».
– У вас, на «Земле-1», уже была сила D. Ее последователи наступают, убивают, грабят, насилуют, силой обращают в другую веру. Они господствуют. У силы А тоже есть свои приверженцы. Они исследуют, строят порты, открывают торговлю в других странах, прокладывают пути для караванов. Они устанавливают связи.
– А сила N?
– Это те, кто не имеет собственного мнения. Они просто хотят, чтобы их оставили в покое. Они не любят насилие, они бы хотели узнать что-то новое, но страх перед насилием оказывается сильнее. Чаще всего они в конце концов подчиняются силе D. Это логично.
Гера показывает мне фотографию греческого храма.
– Однако у всех был свой шанс. Ты правильно выбрал тотем. Ты знал, что пифия в Дельфах испускала короткие пронзительные крики, подражая дельфинам? А раньше, в самом начале, там действительно был бассейн с дельфином.
Как у моих людей-дельфинов.
Гера листает альбом назад.
– Даже глаз Гора – это изображение дельфина в профиль. Это форма человеческого глаза. Дельфин был символом первых христиан, затем его сменило изображение рыбы. Но еще раньше дельфин был символом первых евреев. Дельфины всегда стремились побороть рабство, они борются против него и поныне, восставая против диктатуры и требуя освобождения человека.
Дельфин, Delphinus, Дельфы. Боже мой, во главе самого страшного движения против дельфинов был А-Дольф. Адольф Гитлер, Анти-Дельфин.
Гера показывает мне снимок из концлагеря. Истощенные люди смотрят в объектив из-за колючей проволоки.
Гера цитирует наизусть:
– Это было во время Второй мировой войны. Один протестантский пастор сказал:
«Когда они начали хватать евреев, я промолчал, потому что не был евреем.
Когда они стали хватать масонов, я промолчал, потому что не был масоном.
Когда они стали хватать демократов, я промолчал, потому что политика меня не интересовала.
И вот они внизу, пришли за мной, и я понимаю, что теперь слишком поздно».
Гера устало поправляет прядь, влажную от пота или пара, поднимающегося над котелком.
– Почему они никогда не видят, откуда приходят беды?
– Потому что верят в то, что им говорят, и не думают сами.
– Не только поэтому, – отвечает Гера. – Им удобно верить в то, что им говорят, потому что они боятся. Нельзя забывать о страхе. Если приходится выбирать, поблагодарить ли того, кто помог, или подчиниться тому, кто грозит расправой, люди редко колеблются. Вспомни, кому ты отдавал полдник? Тому, у кого списывал на экзаменах, или тому, кто угрожал тебе ножом? Всем хочется, чтобы их немедленно оставили в покое.
– Значит, все дело в этом?
– Нет. Есть и другие, еще более странные вещи, которые даже я не могу объяснить. Геббельс, гитлеровский министр пропаганды, говорил примерно следующее: «Когда завоевываешь страну, ее население автоматически делится на тех, кто оказывает сопротивление, тех, кто готов сотрудничать, и огромную массу колеблющихся. Чтобы страна дала себя разграбить, необходимо убедить массу колеблющихся перейти на сторону тех, кто готов сотрудничать, а не тех, кто хочет сопротивляться. Этого очень легко добиться. Достаточно найти козла отпущения и свалить всю вину на него. Это всегда работает».
Гера снимает с огня котелок и наконец наливает мне полную тарелку супа. Я с наслаждением ем. Она протягивает мне кусок хлеб, я впиваюсь в него зубами. Суп теплый, одновременно соленый и сладкий, нежный, тает на языке. Я разделался с хлебом, и Гера протягивает мне еще кусок. Я и ем, и пью этот суп.
– Угощайся. Я хочу, чтобы у тебя хватило сил защищать силу А. Ценности, которые относятся к ней, хрупкие, над ними с разных сторон постоянно нависает опасность. Они нуждаются в защите. Твоя миссия здесь намного важнее, чем ты думаешь.
Снова этот груз ответственности, который я ненавижу. Я бы предпочел умыть руки. Пусть выпутываются без меня.
– Но ведь я уже не могу спуститься и вернуться в игру.
Гера продолжает, словно не слышала того, что я сказал.
– Ты можешь показать, что существует линия развития истории, которая не подчиняется сторонникам силы D.
Пользуясь анкхом как пультом, Гера включает телевизор. Я узнаю выпуск новостей с «Земли-1».
Звук выключен, на экране люди молча убирают останки женщин, детей, мужчин после того, как террорист-смертник подорвал себя в автобусе. Повсюду кровь и куски разорванной плоти.
В другом месте толпа скандирует лозунги, вскидывая вверх сжатые в кулак руки и топоры, испачканные красной краской. Манифестанты держат портреты смертника.
– Я долго думала, почему люди так ведут себя. Почему они создают прекрасные вещи, картины, фильмы, музыку, а потом промывают мозги своим детям. С единственной целью – быть уверенными, что привили им желание убивать друг друга, как можно больше убивать. И почему целые народы находят оправдание этому. Или обвиняют жертв в том, что творят палачи.
Я смотрю телевизор. Теперь показывают фрагменты прений в ООН.
– У меня нет ответа, – говорю я в ответ. – Может быть, все это происходила из-за страха, о котором вы только что говорили.
– Из-за страха смерти? Нет, души знали, что перевоплотятся. Значит, они не боялись смерти. Все намного сложнее. Думай.
– Не знаю.
– Я долго думала и, кажется, начала понимать. Души боятся не выполнить миссию. И тогда начинают мешать другим. Им кажется, что если неудачу потерпят не только они, то им будет не так одиноко.
Я никогда не думал об этом.
– Они все портят. Люди «Земли-1» живут в переходную эпоху. Они рискуют вместо трех шагов вперед сделать три шага назад. Они уже начали замедлять ход, скоро они пойдут назад. Наши детекторы сознания работают четко, общий уровень человечества перестал повышаться, он замер, а во многих точках планеты снижается. Люди возвращаются к варварству, к владычеству мелких князьков, к потере понимания ценности жизни, сотрудничества, открытости. В тени начинают появляться мелкие тираны. У них теперь новый облик. Они играют на контрастах. Это расисты, выступающие против расизма. Сторонники насилия, выступающие за мир во всем мире. Они убивают во имя любви к Богу. Они просты, едины и солидарны, в то время как силы, защищающие свободу, сложны, разобщены и слабы. Ближайшее будущее человечества – возврат к варварству. Ты видел это на «Земле-17». Все может очень легко сломаться.
Передо мной встают картины «Земли-17» в 2222 году. Мир в стиле фильма «Безумный Макс», где каждый борется за выживание, а вся территория поделена между бандами и их предводителями. Нет правосудия, нет полиции, науки, сельского хозяйства. Только насилие, люди ведут себя как загнанные животные.
– Почему вы не вмешаетесь? Если вы можете наблюдать за людьми при помощи анкхов, значит, вы можете влиять на них, как я влиял на моих подопечных.
– Помнишь шутку твоего друга Фредди Мейера? Про парня, который попал в зыбучие пески и отказывается принимать помощь спасателей. Он говорит: «Я не боюсь, мне поможет Бог».
Гера фыркает. Она смеется и повторяет:
– «Мне поможет Бог»…
Она улыбается.
– Почему мы не вмешаемся? Дорогой Мишель Пэнсон, мы постоянно вмешиваемся. И Моисей, и Христос, и высадка в Нормандии, которой не помешала буря, и…
– Но эти ужасные теракты?
– Мы предотвратили сотни терактов! Вы знаете о тех, которые удались. А сколько было покушений, когда бомба взорвалась в руках ее создателя или когда смертник не смог войти в универмаг, роддом или на дискотеку? Поверь, если бы мы ничего не делали, все было бы еще хуже. Ты никогда не слышал о ядерном реакторе, который французы подарили Ираку в 80-х? Об «Озираке»? Ирак производит нефть, ему не нужна ядерная энергия. Если бы «Озирак» не был разрушен, уверяю тебя, начало Третьей мировой войны на «Земле-1» было бы не за горами.
Я понимаю всю степень своей неблагодарности. Действительно, боги тысячу раз предотвращали худшее. Действительно, мир уже давно мог скатиться в пропасть. Гитлер мог победить.
Гера наливает мне еще тарелку супа.
– Кроме того, мы не можем нарушать первое правило: у человека есть свобода выбора. Заслугой человека можно считать только то, что он делает по собственному выбору.
– И вы не можете помогать человеку больше, чем вы это делаете?
– Что же еще мы можем? Послать пророка, который скажет: «С этой минуты шутки с Любовью кончены. Любите друг друга или… получите в лоб»?
Я рассеянно ем. Механически зачерпываю оранжевый густой суп.
– Мы, боги, следуем негласному правилу: как можно меньше чудес и пророков. Смертные должны сами находить ответ и учиться понимать себя. Это ключ к развитию человечества.
Я беру пульт у богини.
– Я могу посмотреть кое-что… личное?
97. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ЭНОТЕИЗМ
Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V
98. СМЕРТНЫЕ. 24 ГОДА
Юн Би ушла из анимационной компании и работает теперь в японском филиале «Пятого мира» – корейской фирмы, принадлежащей ее другу Корейскому Лису. Как это ни странно, она до сих пор не встретилась с ним, они общаются при помощи компьютера.
Юн Би 24 года, и она все еще девственница.
Она пишет и в сотый раз переписывает свой роман о дельфинах. Наконец, она совершенно забрасывает книгу, чтобы заниматься только тем искусством, которое она выбрала первым, – рисованием. Она либо создает фоновые рисунки для Пятого мира, либо пишет маслом огромные полотна у себя в мастерской.
– Что такое Пятый мир? – спрашивает Гера.
– Это придумали смертные, – объясняю я, развеселившись. —
1-й мир – реальный;
2-й мир – сны;
3-й мир – романы;
4-й мир – фильмы;
5-й мир – виртуальный мир компьютеров.
Гера заинтересована.
– А ее роман о дельфинах?
– Она никогда не закончит его, – отвечаю я. – Это бочка Данаид. Чем больше она наполняет свой роман, тем больше он пустеет. Романы были ее основным способом выражения в прошлой жизни. Когда ее душа была Жаком Немро, она написала огромную сагу о крысах, но теперь слово уступило место живописи.
Я переключаю на другой канал.
Теотим открыл спортивный клуб для туристов. Он устроил зал для релаксации и стал проводить сеансы аутотренинга в промежутке между накачиванием мышц. Посетителям очень нравятся эти занятия. В это же время Теотим становится ловеласом. Чуть не каждую неделю у него новая подружка. Одна из них помогает ему открыть в себе неведомую до сих пор любовь к современным танцам. То, что он искал в боксе и йоге, он нашел в новом способе выражения эмоций при помощи тела.
Куасси-Куасси играет на ударных в джаз-группе, с которой его познакомила подруга. Джаз стал для него совершенно неожиданным открытием. Когда заканчиваются занятия в университете, Куасси-Куасси отправляется в магазины грампластинок, чтобы слушать эту сложную музыку.
Похоже, Гера заинтересовалась увиденным.
– Я бы хотел с ними поговорить, – говорю я.
Гера смотрит на меня, и вдруг начинает смеяться.
– Со смертными с «Земли-1»? И что ты им скажешь?
Я скажу им, что бог присматривает за ними и помогает им, и этот бог – я. Нет. Да что же это! Даже став богом, я не очень-то верю в себя. Эта мысль просто чудовищна. «Даже став богом, я не верю в себя». У меня появляется другая идея. Я бы хотел сказать им: «А что бы сделали вы, если бы стали богом?» В самом деле, все обращаются к высшей сущности с просьбами, молитвами, горем. А как бы вы повели себя, оказавшись по ту сторону зеркала?