Не рановато ли?
— Полагаю, сэр, такое время было назначено, учитывая интересы юного мистера Дуайта. Будет праздноваться день его рождения, о котором я вам вчера говорил.
— Ну да, конечно. А потом будут выступать негры-менестрели. Ведь они точно придут?
— Да, сэр. Они приглашены.
— Вот бы мне встретиться с музыкантом, который играет на банджо. У них есть особые приемы, хочется их перенять.
— Без сомнения, сэр, это можно будет устроить.
Он произнес это довольно сдержанно, чувствовал, что разговор принимает нежелательное направление, я это понимал. Старая рана все еще болела.
Что ж, в таких случаях, я считаю, лучше всего действовать прямо и открыто.
— А я, Дживс, делаю большие успехи на банджо.
— Вот как, сэр?
— Хотите, я сыграю вам «Кто разгадает любовь»?
— Нет, сэр.
— Ваше отношение к этому музыкальному инструменту не изменилось?
— Нет, сэр.
— Жаль, что у нас здесь вкусы не сходятся.
— Очень жаль, сэр.
— Нет так нет. Я не обижаюсь.
— Надеюсь, что нет, сэр.
— Но все равно обидно.
— Чрезвычайно обидно, сэр
— Ладно, передайте старику Стоукеру, что я буду ровно в семь, в парчовом камзоле и пудреном парике.
— Передам, сэр.
— Может быть, мне следует написать ему короткий вежливый ответ?
— Нет, сэр. Мне поручили принести от вас устный ответ.
— Тогда ладно.
— Благодарю вас, сэр
Соответственно в семь ноль-ноль я ступил на борт яхты и отдал шляпу и легкий плащ проходящему мимо морскому волку. Сделал я это со смешанными чувствами, потому что в душе бушевали противоборствующие настроения. С одной стороны, беспримесный озон Чаффнел-Реджиса вызвал у меня добрый аппетит, а Дж.Уошберн Стоукер насколько я помнил по своим визитам в его дом в Нью-Йорке, кормит своих гостей на славу. С другой стороны, всегда чувствовал себя в его обществе немного настороженно и вовсе не надеялся, что сегодня от этой настороженности избавлюсь. Если хотите, можно выразить это так земной, плотский Вустер с удовольствием предвкушал роскошный ужин, а вот его духовную ипостась все это слегка коробило.
Судя по тому, что я знаю о пожилых американцах, их существует два вида. Старик-американец первого вида — дородный, в роговых очках, само дружелюбие. Встречает вас, как родного сына: не дав вам опомниться, принимается трясти шейкер для коктейлей, с веселым смехом наливает вам один бокал, другой, третий, хлопает вас по спине, рассказывает анекдот про двух ирландцев, Пэта и Майка, — словом, жизнь для него сплошной праздник.
В американце второго вида преобладают холодные глаза стального цвета и квадратная челюсть, и он относится к английскому кузену с подозрением. Никаких шуток и прибауток. Он все время поглощен собственными заботами. Говорит мало. Судорожно вздыхает. И время от времени вы ловите на себе его взгляд, и тогда вам кажется, будто на вас глядит из приоткрытых створок раковины холодная и скользкая устрица.
Дж. Уошберн Стоукер был от рождения несменяемым вице-президентом этого второго вида, или, если угодно, класса.
Потому, увидев, что сегодня он не такой мрачный, как всегда, я почувствовал большое облегчение. Конечно, приветливой его манеру никто бы не назвал, но было видно, что он изо всех сил старается быть приветливым — в той мере, в какой ему это доступно.
— Надеюсь, мистер Вустер, вы не возражаете против тихой семейной трапезы? — спросил он, пожав мне руку.
— Ничуть. Очень рад, что вы пригласили меня, — ответил я (дескать, знай наших, мы в куртуазности никому не уступим).
— Только вы, Дуайт и я. Моя дочь не выйдет. Голова разболелась.
Удар прямо поддых. Значит, моя экспедиция лишилась всякого смысла, если называть вещи своими именами.
— Вот как? — отозвался я.
— Боюсь, она слегка переутомилась ночью, — проговорил папаша Стоукер, и в глазах у него мелькнуло знакомое рыбье выражение, так что я, читая между строк, догадался: Полину наказали и отправили спать без ужина. Старик Стоукер не принадлежал к современным отцам с широкими взглядами. Как я уже имел повод отметить, ему была явно свойственна пуританская суровость отцов-пилигримов, высадившихся некогда на диких берегах Америки. Короче говоря, он считал, что свою семью надо держать в ежовых рукавицах.
Поймав этот взгляд, я почувствовал, что мне трудно сформулировать вежливый вопрос:
— Значит, вы… э-э… значит, она… э-э…
— Да. Вы оказались правы, мистер Вустер. Она плавала ночью в заливе.
В его глазах снова плеснулась рыба. Так, Полина нынче вечером в большой немилости, это ясно, хорошо бы замолвить словечко за беднягу, но ничего не приходило в голову, на языке вертелось «Кто поймет этих девушек», но я не решится произнести это вслух.
В этот миг стюард объявил, что кушать подано, и мы двинулись в столовую.
Должен признаться, я несколько раз сожалел во время ужина, что из-за событий, значение которых никак не следует преуменьшать, за столом не присутствуют обитатели Чаффнел-Холла. Вы, конечно, усомнитесь в искренности этого моего заявления, ведь общеизвестно, что, если за столом отсутствуют сэр Родерик Глоссоп, вдовствующая леди Чаффнел и отпрыск последней, Сибери, вечер пройдет необыкновенно приятно. И тем не менее я предпочел бы их общество. Обстановка была такая гнетущая, что вся еда приобретала вкус золы. Если бы этот грубиян Стоукер не совершил столь диковинный поступок и сам не пригласил меня на яхту, я бы заключил, что его от одного моего вида тошнит. Он сосредоточенно жевал в мрачном молчании, явно поглощенный собственными тайными мыслями. А если что-то и произносил, то вроде как через силу и ужасно свысока. Можно сказать, сквозь зубы цедил, во всяком случае, очень близко к этому.
Я изо всех сил старался поддерживать разговор. И только когда этот мальчишка Дуайт удалился из-за стола и мы стали закуривать сигары, я наткнулся на тему, которая вызвала у хозяина интерес, он оживился, даже настроение поднялось.
— Славная у вас яхта, мистер Стоукер, — сказал я.
В первый раз за все время в его лице появились признаки жизни.
— Одна из лучших в мире.
— Я мало плавал на яхтах. И никогда не был на такой большой, если не считать яхт-клуба на острове Уайт.
Он знай себе дымит. Зыркнул в мою сторону глазом и шарнире, потом снова заговорил:
— Удобная вещь яхта.
— Еще бы.
— Можно разместить массу друзей
— Да уж.
— И отсюда им не так просто удрать, не то, что на суше.
Странное представление о гостеприимстве, но, думаю гости от такого мрачного зануды, как Стоукер, буквально разбегаются, он наверняка не раз от этого страдал. Вот уж поистине дурацкое положение: вы приглашаете кого-то погостить к себе в загородный дом на недельку, а назавтра перед ленчем обнаруживается, что гость тихонько улизнул на поезде.
— Желаете осмотреть судно? — спросил он.
— С удовольствием.
— Буду рад показать его вам. Сейчас мы находимся в салоне.
— А-а.
— Я покажу вам каюты.
Он встал, и мы пошли по коридорам и переходам. Подошли к какой-то двери. Он открыл ее и включил свет.
— Одна из наших самых больших кают для гостей.
— Здесь очень славно.
— Войдите, посмотрите хорошенько.
Я не понимал, чего тут, собственно, рассматривать, все и с порога видно, но спорить в таких случаях не принято.
Я прошелся по каюте, потыкал пальцем матрас.
И в эту минуту дверь захлопнулась. Я быстро обернулся — старик исчез.
Странно, решил я. Более чем странно. Я подошел к двери и повернул ручку.
Дверь, будь она трижды проклята, была заперта.
— Эй! — крикнул я.
Никакого ответа.
— Эй! Мистер Стоукер!
Тишина, и какая глубокая.
Я сел на кровать. Что ж, надо все основательно обдумать.
ГЛАВА 12.