Были все 9 членов, включая и Сашу Певцова, который попал в число свежеиспеченных инженер-механиков и должен через два дня отправиться по назначению во Владивосток.
Мы хотели принять принципиальные решения в связи с новой обстановкой военного времени, чтобы установить свое поведение и образ действий на будущее в изменившихся условиях. Наш кружок единомышленников организовался уже почти три года назад, и за это время мы привыкли делиться друг с другом мыслями и сомнениями в поисках ответов на те тревожные вопросы, которые жизнь со все большей остротой ставила перед молодым поколением.
Первоначальные задачи нашего кружка ограничивались политическим самообразованием, подбором и привлечением новых членов и сношениями со студенческими организациями Петербурга.
В прошлом году один из наших товарищей, сибиряк Леня Потылицын, был исключен из училища за резко оппозиционное отношение к требованиям военной дисциплины: он не хотел отдавать честь офицерам на улице. Потылицын поступил в Петербурге рабочим на завод и там вступил в социал-демократическую организацию большевиков. Навещая его во время поездок в Петербург, мы через него связались с социал-демократами-большевиками и начали регулярно получать листовки, газеты и подпольные издания, которые давали читать в училище надежным товарищам, примыкавшим к нашему кружку.
Во время летней практики кораблестроители направлялись на петербургские судостроительные заводы. Они имели возможности сближаться с широкой рабочей средой, могли вести общеполитическую пропаганду, используя при этом собранную за зиму нелегальную литературу.
Механики же на все лето уходили в плавание на судах учебного отряда и там старались завязать надежные связи среди команды, для чего при совместной работе в машинах и кочегарках была весьма благоприятная обстановка.
В марте прошлого года наш тайный кружок получил извещение через студенческие организации о предстоящей политической демонстрации на Невском проспекте у Казанского собора. В назначенный воскресный день наша группа в четыре человека отправилась из Кронштадта в Петербург. Она успела пройти Невский, причем у Казанского собора попала в самый разгар свалки с казаками и полицией, но счастливо избежала казачьих плетей и шашек. Эта расправа со студенческой и рабочей молодежью подняла активные настроения нашего кружка и послужила толчком к более решительным действиям.
Но в это время в кружке произошел частичный провал, который принудил нас законспирироваться более надежно.
В работе своего кружка внутри училища мы опирались на автономную читальню, существовавшую на добровольные, взносы всех воспитанников. Все члены нашего конспиративного кружка оказались избранными в число старшин читальни, которая приобрела значение легальной базы для общей подготовки политического уровня воспитанников.
Передовые периодические журналы и левые газеты получались в нашей читальне. Отделы беллетристики и научной литературы включали все издания, которые пропускала цензура. В разделе общественных наук были труды Маркса, Ленина и Плеханова.
В прошлом году я был избран председателем совета старшин читальни. Будучи уверены в своем составе, мы в одном из шкафов, ключи от которого были у меня, стали хранить нашу нелегальную библиотеку.
Однажды вечером в проектировальный класс пришел помощник инспектора Пио-Ульский и сказал, что начальник училища генерал Пароменский требует меня к себе. Я сразу заподозрил в этом что-то необычное. Пио-Ульский повел меня на квартиру Пароменского и оставил наедине с начальником училища в его кабинете.
Пароменский начал со мной такой разговор:
— Я сам был молод, в свое время увлекался идеями, тоже думал перестроить Россию, но с годами убедился, что все это — юношеский бред. Я знаю, что ваши товарищи по гимназии — студенты, и, очевидно, вы подпали под влияние их среды. Поэтому я не осуждаю вас, но в военно-учебных заведениях политике нет места. Если же хотите заниматься политикой, переходите в гражданские институты. Я мешать вам не буду. Но пока вы в училище, это недопустимо. Когда кончите училище и станете инженером, будете сами отвечать за себя. Сейчас же я отвечаю за вас. Поэтому сдайте мне добровольно имеющиеся у вас запрещенные книги. Откуда они у вас — это меня не касается: я не полиция.
Из слов Пароменского я сделал вывод, что он знает не все, а основывается на доносе кого-то из черносотенных воспитанников, заметивших у меня нелегальные издания. Поэтому все его подозрения сосредоточились на мне лично, а о существовании нашего конспиративного кружка и характере его работы у него никаких данных нет.
Я не стал запираться и признался, что действительно у меня есть несколько брошюр, которые хранятся в моем столе проектировального класса.
Пароменский немедленно пошел со мной в класс. Там я вручил ему случайно бывшие у меня на руках брошюры Либкнехта, Лассаля, Амичиса и Эрфуртскую программу германской соц.-демократии.
Но наш основной склад литературы, включавший последние номера «Искры», «Пролетария» и «Революционной России», хранившийся в библиотечном шкафу, остался нетронутым. Однако через десять дней ротный командир потребовал ключи от шкафов и все их осмотрел. Вася Филипповский, дежуривший в этот день в читальне, успел вынести из-под самого носа ротного всю пачку нелегальной литературы.
Это происшествие многому нас научило. Мы увидели, что училищное начальство кое-чем встревожено и нам нельзя полагаться на непроверенных воспитанников. Если мы будем вести агитацию широким фронтом по примеру других высших учебных заведений, то нас быстро ликвидируют. Поэтому необходимо немедленно перейти от широкой работы к более углубленной, но законспирированной.
Зная, что за мной установлено тщательное наблюдение, наш кружок постановил, чтобы я временно изолировался от политической работы и сдал все дела Филипповскому.
Это вынужденное бездействие весьма тяготило меня. Оставаться далее в училище — значило принять условия Пароменского, т. е. уйти от всякой политической работы. Поэтому у меня возникло желание перейти на кораблестроительный факультет Петербургского политехнического института, который был открыт в 1902 г. Бросать свою избранную специальность я ни за что не хотел.
В ближайшую поездку в Питер я пришел на квартиру к декану кораблестроительного факультета К. П. Боклевскому. Он очень любезно принял меня и проговорил со мной часа два. На мой вопрос, смогу ли я рассчитывать на прием в институт, он мне сказал:
— Вы должны кончить Инженерное Морское училище уже весной 1904 года и сразу попадете на весьма интересную практическую работу, а из института вы не сможете выйти, даже в лучшем случае, ранее 1908 года. Несомненно, за потерянные вами четыре года вы на службе во флоте почерпнете гораздо больше, чем сможет дать вам наш институт.
После совещания с училищными друзьями я решил взять себя в руки и скорее кончить Инженерное училище, так как вся обстановка убеждала нас, что приближается время, когда всюду потребуются люди, готовые идти с народом.
2 февраля. Вчера, наконец, мы проводили механиков, уехавших на Восток через Москву. Наш выпускной курс кораблестроителей получил разрешение отправиться в Петербург и принять участие в проводах товарищей.
Ряд первых неудач на Востоке создал в военных кругах и близких к ним слоях общества жажду и потребность реванша.