Оглушающий лай овчарок, стремительная пробежка между двух шеренг, ускорительные тычки конвойных, поверхностный шмон перед грузовиком - и вновь дорога. В одном из горных поселков двадцать человек высадили. В кузове осталось пятеро: я, Витя, Язва, Алкан и Акула.
Лагерь, в который мы прибыли на этот раз, располагался в живописнейшем месте. Со всех сторон обступившие его заснеженные горы создавали иллюзию глубокого колодца. Дном ему служила небольшая долина. Домики примостившегося рядом с лагерем поселка безмятежно дымили трубами. Дым из них столбиками поднимался прямо вверх к тучам, которые покоились своими темными и мягкими округлостями на вершинах гор. Никакого шевеления воздуха. Мир и покой царили в этом, казалось, полностью оторванном от остальной Вселенной месте. Правда, экзотическое название поселка - Вакханка - и вызывало некую ассоциацию с разгульной вакханалией, безудержным весельем и полухмельным образом бога вина и виноделия, но сам поселок, в сущности, являл собой полную противоположность.
Массу положительных эмоций подарила нам роскошная баня, довольно сносный ужин и, самое главное, полнейшее отсутствие на зоне воров в законе. Эту несколько эгоистичную радость мы испытывали потому, что устали вариться в собственном соку. Потому что тюремная элита без соответствующего окружения перестает быть таковой. Как помещику необходимы дворовые люди, генералу - солдаты, художнику - зрители, музыканту - слушатели, так и уголовный мир не может продолжительное время существовать без определенного естественного баланса в своей среде, который в последнее время был грубо нарушен. Наконец-то мы попали в нормальную зону, где сможем не только реализовывать свои обязанности, но и пользоваться определенными привилегиями, определяемыми тюремной этикой. Мужики, окружив нас со всех сторон, наперебой интересовались всем, чем могут интересоваться люди, отгороженные от внешнего мира не только с помощью правосудия, но и самой природой.
Нас же в свою очередь интересовали чисто меркантильные вопросы. В частности, какое здесь производство, кормежка, бытовые условия? Кто побывал здесь из воров? Что из себя представляет начальство? И прочее. Особенно словоохотливым оказался мужичок по имени Валера. Он тут же рассказал, что производств здесь два: касситеритовый рудник, который находится на вершине горы, и обогатительная фабрика у подножия.
На руднике добывали касситеритовую руду, которую грузили на вагонетки и по канатно-рельсовой дороге спускали вниз на фабрику. Здесь эту руду дробили, промывали и отделяли породу от искомого компонента. Затем после просушки полученный порошок упаковывали в кожаные мешки и куда-то увозили. Что такое касситерит, никто из зеков не знал. В зоне была хорошая библиотека, клуб, медпункт. Правда, глядя на обитателей нашего нового пристанища, нельзя было сказать, что их организмы насыщены отменным здоровьем. Скорее всего наоборот. Странные замедленные движения, постоянное почесывание, неуверенная походка. По существующей традиции тем, у кого подходит конец срока, начальство разрешает начинать отращивать волосы. Нелицеприятную картину представляли собой эти люди. Отросшие волосы вываливались у них клочьями, как шерсть, оставляя куски совершенно голого черепа.
Я, Витя и Язва разместились в одном из четырех бараков зоны. С нами вместе поселились Алкан и Акула. Мы решили жить одной «семьей». Воров в законе до нас на зоне не было. Всего в бараке проживало около пятидесяти человек. Многие, сгруппировавшись «семьями», отгородили от остальных свои койки простынями, устроив себе обособленное жилье. Эти импровизированные ширмы разгораживали барак на множество секций.
Мужики снабдили нас всем необходимым для комфортного обустройства, притащив разрисованные зонными умельцами простыни, веревки, необходимые крючки.
Когда все это было развешено, мы оказались в окружении красочных ландшафтов. На одном полотне был изображен пляж с загорающими на песке под ярким южным солнцем колоритными, с рубенсовскими пышными формами, молодыми женщинами. На другом - великолепный горный пейзаж с выделяющейся заснеженной двугорбой вершиной, напоминающей Эльбрус. Третье полотно представляло собой натюрморт, изображающий расставленные на старинном, с гнутыми фигурными ножками, столе хрустальные вазы, наполненные различными экзотическими фруктами. Надо признаться, что мастерство, с которым были выполнены презентованные нам произведения искусства, весьма незначительно отличались от полотен знаменитых мастеров живописи, с которыми мне пришлось познакомиться в детстве, посещая вместе с отцом Третьяковскую галерею.
Гостеприимные соседи сдвинули поплотнее свои кровати, чем существенно увеличили площадь нашего жизненного пространства. Установив туда пару дополнительных тумбочек и повесив на окно красивые занавески, они завершили благоустройство нашего нового, уютного и комфортабельного жилища. После этого на тумбочках появилась бутылка спирта, сыр, колбаса, рыба и другая дефицитная закуска. Надо заметить, что первоначально появление горячительного напитка вызвало у нас негативную реакцию. Еще свежи были воспоминания о недавнем бредовом загуле, диком побоище и бессмысленной гибели наших товарищей. Но искушение было слишком велико. На протяжении долгих лет неволи далеко не каждый день возникает возможность расслабиться подобным образом, и после недолгих колебаний мы сдались.
Усевшись на кроватях в обществе четырех наиболее общительных мужиков, с аппетитом принялись за трапезу. После принятия очередной дозы Валера сбегал в клуб и притащил оттуда гитару. Я всегда с завистью смотрел на людей, владеющих этим очаровательным инструментом. В детстве родители предпринимали попытки учить меня игре на скрипке. Отец великолепно владел этим инструментом, виртуозно исполняя произведения Паганини, Брамса, Баха. В его руках скрипка творила чудеса. Но как только она попадала в мои руки, струны начинали издавать отвратительный, раздражающий барабанные перепонки, скрип. Слушать это было невозможно, тем более воспроизводить. Само слово «скрип» ассоциировалось у меня со словом скрипка. Видя мое отвращение к занятиям, отец принял решение прекратить эту пытку.
Пробежав пальцами по ладам, Валера запел приятным, с легкой хрипотцой баритоном. Он пел одну за другой лагерные песни. Простенькие, но идущие от сердца слова, такие же нехитрые, похожие одна на другую мелодии и сочный аккомпанемент уносили мысли в ту далекую, призрачную и прекрасную жизнь, в которой нет места тюремным решеткам, колючей проволоке, нарам и прочей мерзости, окружающей нас со всех сторон. В жизнь, где превалируют любовь и нежность, щедрость и доброта, чуткость и понимание. В жизнь, которой никто из нас, по всей вероятности, больше уже никогда не увидит. И мои друзья начинали отворачиваться, тереть носы, демонстративно кашлять, чтобы никто не смог увидеть на глазах у этих крепких духом мужественных людей невольно наворачивающиеся слезы…
На следующее утро совместно с нарядчиком решался вопрос о работе. Работать по идейным соображением наша пятерка не могла. Но выходить на работу из-за жесткой позиции администрации лагеря было необходимо. Нарядчик пытался распределить нас по бригадам таким образом, чтобы создавалась видимость работы, а также ежедневное выполнение нормы выработки на сто процентов.