На лицах усталых после долгого марша солдат появилось радостное изумление, иные начинали прихлопывать в такт, а другие, подбоченясь и не в силах устоять, с гиканьем, присвистом выскакивали из толпы. Уже пять или шесть человек отчаянно били каблуками влажную землю, выворачивая с корнем траву, стараясь переплясать друг друга.
"И считают нас разбитыми, - думал Андрей, глядя на солдат. - Наверное, в самом деле так можно оценивать по картам. Но вот они, живые солдаты, которые составляют дивизии, обозначенные на картах условными значками, знают совсем другое, то, что нельзя понять, глядя на карту. И я это хорошо знаю..."
Андрей тихонько отошел, думая уже, что скоро вот с этими солдатами будет опять там, где его могут убить.
Но теперь эта мысль не вызывала, как прежде, ощущения собственной беспомощности.
И опять вспомнилась Ольга, какой была она у ерика.
Он точно заново ощутил и запах трав, и бледный свет звезд на ее груди. И понял: все это время как бы чувствовал ее рядом.
- С чего бы это? - вслух пробормотал он.
Между двумя яблонями Лютиков сушил над костром портянки. Худенький черноволосый курсант с большой родинкой на подбородке кидал в огонь солому.
- Ты, Осинский, меня слушай, - важно говорил ему Лютиков, - не пропадешь... С девками целовался уже?
- Как-то, в школе... один раз.
- И на войне так же, - заверял его Лютиков. - Когда еще не целовался, то и думать боязно. А потом уж...
Андрей пошел к маленькому шалашу, где Солодяжников по-петушиному наскакивал на рослого, широкоплечего танкиста:
- Хотите атаковать, не зная, что перед вами? Вы здесь с утра и обязаны знать!
- Когда пойдем, узнаем что, - отвечал танкист, передразнивая этим "что" маленького ротного, глядя на него сверху неприязненно и даже с угрозой. Казачий чуб, выбившийся из-под его шлема, прилип к потному лбу, щеки и квадратный подбородок были запачканы копотью. - Ты явился в мое распоряжение, твое дело маленькое. Посадишь людей на танки... да чтоб задницы о моторы не жгли.
- Но как вы не побеспокоились узнать? - Солодяжников приподнялся на носках.
- Пусть ганс беспокоится! - вскипел танкист. - Яйца курицу не учат... Мы четыреста километров за три дня прошли, чтобы сюда успеть. А тебя вот ждали...
Сейчас пехота наступать будет, и мы рванем.
- Но будут лишние потери.
- О потерях беспокоишься? - спросил танкист. - На то и война. Гнилую интеллигентность тут разводишь!
- Да, но... - Солодяжников не договорил и растерянно умолк.
- Зови своих командиров, - бросил танкист и, видимо считая разговор оконченным, зашагал к машинам.
- Вот, - Солодяжников развел руками. - Этот капитан Горбов... У него, видите ли, приказ! Но так прорывать оборону - это лишь эффектное самоубийство.
Где, спрашивается, расчет?
- Если приказ, - сказал Андрей, - что делать!
- Что делать? - Солодяжников ехидно поджал тонкие губы. - У каждого из людей в мозгу почти равное число клеток - более пятнадцати миллиардов. Немалое число... Вопрос заключается в том, сколькими из них каждый пользуется. И для некоторых высшей мудростью представляется бить стенку лбом, а не перелезть через нее. Безумству храбрых поем мы песню!
"Да он просто трусит, - усмехнулся про себя Андрей. - И губы дрожат... Когда трусят, то сразу находится много умных доводов. Посмотрим, сколько клеток заработает у него в бою".
- И вы, наверное, думаете, что я лишен благородного духа самопожертвования? - хмыкнул ротный.
Андрея даже смутила эта проницательность, и было неприятно, что ротный угадал его мысли.
- А если и думаю так... Что от этого?
- Мы начинаем знакомиться, - ответил Солодяжников. - Не все люди говорят то, что думают.
У этого же шалаша вскоре собрались командиры танков и взводов. Пришел Горбов в лихо сдвинутом на затылок шлеме. Комбинезон его теперь был расстегнут, и на груди поблескивал орден.
Сверив часы, он коротко объяснил задачу: отряду танков с десантом надо было пробиться к железнодорожной станции и взорвать эшелоны противника.
- д0 станции отсюда шестьдесят километров. Так вот... Линию фронта прорываем с ходу. Здесь для прикрытия и пехота в наступление пойдет. Жмем без остановок. Я иду в головной машине. Тому, кто приотстанет, выдерну ноги... А ты, Ногин, если опять в пути жениться задумаешь, гляди!
Командир танка с цыганским узким лицом и живыми глазами засмеялся.
- Так я... - начал было он.
- Задача ясная? - перебил Горбов.
Андрею нравилась веселая напористость в его голосе и уверенные, спокойные движения.
- Ясно, понятно! - возбужденно крикнул Звягин.
- Что тут неясного! - заговорили танкисты. - Погуляем!..
- Но какие будут потери! - Солодяжников ухватил пальцами кончик носа и притопнул ногой.
- У него всегда десять "но", - шепнул Андрею Звягин. - Даже стыдно... Что танкисты подумают?
- А без потерь не воюют, старший лейтенант! - отрезал Горбов. - Или ты в кроватке помирать собрался?
Танкисты весело переглянулись, а Ногин, закатив глаза вверх, мечтательно вздохнул:
- И на перинке, с грудастой.
Солодяжников, бледнея, так взглянул на него, что Ногин сразу осекся.
За садочками частила ружейная трескотня, гулко лопались мины. И Андрея захватило тревожное, но в то же время бодрящее чувство близкой опасности, когда все личное кажется мелким, ненужным. А у танков еще рассыпались звонкие переборы гармони.
- Пехота уже двинулась, - сказал Горбов. - Раздумывать нечего. По машинам!
- Идемте, лейтенант, - проговорил Солодяжников глуховатым и неприятным от раздражения тоном. - Война и сама по себе противоречит всякой логике, то есть стремлению понять реальность, а следовательно, и тому, что касается наших же представлений о человеческой мудрости...
XIV
Комья желтой земли летели из-под гусениц. Рев моторов заглушал пулеметные очереди. Андрей слышал только частые щелчки пуль о броню. Курсанты теснее прижимались друг к другу за башней.
Левее на поле виднелись цепи пехотинцев. Они как будто топтались, никуда не двигаясь, хотя было видно, что бегут и многие падают. Фиолетовой искрой по башне танка косо чиркнула зажигательная пуля. И оглушительно, так, что зазвенело в ушах, выстрелила танковая пушка.
Слева мелькнул узкий окоп и в нем присыпанная землей каска.
- Вот они! - закричал Лютиков.
Солдат приподнялся в окопе, но тут же, скошенный автоматной очередью, уронил гранату: взрыв сильно подбросил его тело. Лютиков, навалившись грудью на башню, стрелял, что-то продолжая выкрикивать, но слов Андрей уже не мог разобрать. Танк обогнал немца с залитым кровью лицом. Он поднял руки, еще надеясь спасти жизнь. А катившийся сзади танк подмял его.
Если бы теперь Андрею сказали, что этот человек в муках рожден женщиной, что, как все дети, он бегал в школу, о чем-то мечтал, любил, то Андрей не понял бы сразу, о ком речь. Будто раздавлен гусеницами не человек, а просто зеленый солдатский мундир... На войне противник: миллионы разных людей, убежденных и загнанных в окопы по принуждению, как бы сливаются в одно целое. И убивают частички того целого, что противостоит и зовется "враг".
Между окопами уже рвались немецкие снаряды.
Танк, раздавивший солдата, дернулся и задымил. С него прыгали на землю курсанты. Из щели танка вырывался огонь. Кто-то вскочил с земли и бежал, пытаясь догнать уходившие машины.
"Солодяжников! - мелькнуло в голове Андрея. - Он был там..."
- Назад! - закричал Андрей, будто его могли услышать.
Курсант с родинкой на подбородке, сидевший между ним и Лютиковым, судорожно дергал головой.
- А-а-а! - через сжатые зубы тянул он.
Пронзительный визг снарядов казался особенно резким. Андрею хотелось заткнуть уши.