- Ух, рванет... На полкилометра все разлетится к едреной бабушке. Разрешите запаливать?
- Так! - Солодяжников повернулся к Андрею: - Уходим, лейтенант?
- Я прикрою, - сказал Андрей. - Вот с Ивановым прикроем.
- Не задерживайтесь! Через пять минут все... м-м...
к едреной бабушке! Пять минут шнур будет гореть.
Отходите следом за нами.
Ротный тут же повернулся и ушел.
- Быстрее, быстрее! - донесся из темноты его голос. - Не задерживаться!
- А младший лейтенант... Звягин? - вспомнил Иванов.
- Быстрее! - крикнул ему Андрей.
Неожиданно появился запыхавшийся Лютиков.
- Регресс... Хреновые тут гансы. Европа вроде, а жратву обыщись... Флягу нашел. Приванивает, как из аптеки.
- Все ушли? - спросил Андрей.
- Все будто. Ротный там пересчитывал.
- Где Осинский?
- Унесли, - ответил Иванов. - И Звягина тоже...
Никого нет.
- Тогда уходим, - сказал Андрей. - Бегом!
Грохот настиг, когда они были уже в овраге за станцией. Этот грохот точно повис в воздухе и упругой тяжестью давил на головы, пригибая к земле, и, вторя ему, громыхали последующие взрывы. Ослепительные вспышки метались по небу, гася ночные звезды.
VIII
Далекий грохот вкатился через окна пакгауза.
Волков прислушался. За стенкой пакгауза клацали буфера вагонов, тоскливо мычали коровы. Там грузили скот. А далекий гул усиливался и затихал, подобно раскатам июльской грозы. Желтый серп месяца вздрагивал над решеткой окна.
Целый день заключенные ремонтировали взорванные пути. Немецкий инженер, постоянно улыбавшийся и мурлыкавший арии, объявил, что все будут отпущены, как только восстановят дорогу. А к ночи снова их загнали в пакгауз. Исчез лишь бритоголовый уголовник. Об этом теперь и шел разговор:
- Да, ловко смылся этот Рыба.
- Хват парень, - отозвался шепотом самогонщик - Даже не видели, как убег. Теперь на свободе.
- Что такое свобода? - возразил коммерсант. - Э-э... осознанная необходимость, как учит литература А я вот конфиденциально беседовал нынче с господином инженером. Фамилия Цанген, и папа его имел заводик в Москве. Цанген мне объяснил: еще вчера мы были спекулянты, жулики, а теперь инициативные люди, не понятые большинством. Господин Цанген - мыслитель. Когда зажимают инициативу, остаются уголовные лазейки. Это я понимаю. Диалектика! А побег... э-э, так сказать, безумный крик души. У меня иные планы. Открою ресторанчик. Все будет а ля натурель. Прямо на глазах жарятся тушки овечек. Вам окорочек? Сию минуту. Угодно ребрышко? Будьте любезны, И свет костров, точно в пещере, и стук бубнов.
А главное, пляски юных дикарочек с узенькими шнурками на бедрах. Идете консультантом, профессор?
- Кха... Гм, - сердито произнес тот.
Голодные арестанты ворочались на цементном полу.
- Нет, вы подумайте, - сказал коммерсант. - Я давно заметил, как всем надоела цивилизация и тянет к дикости. Поэтому никаких вилок, лишь каменные ножи. Люди не терпят мелкого жульничества, но всегда готовы простить большой обман. И вот берешь горячего цыпленка...
- Да заткнись, ты, жаба, - донесся хриплый бас. - И без тебя муторно. Чтоб тя разорвало!
- Пижоны, - фыркнул коммерсант, однако умолк.
На рассвете их опять вывели из пакгауза. Инженер Цанген в своей форме лимонного цвета, так же улыбаясь и насвистывая мелодию арии герцога из оперы "Риголетто", помахал рукой коммерсанту.
- Этому фраеру скажи, - крикнул долговязый парень из уголовников, этому инженеру... Мы не верблюды. Жратву требуем.
- Передам ваше ценное заявление, граф. Не берусь сохранить всю изысканность речи, а мысль уловил, - хмыкнув, сказал коммерсант и направился к Цангену.
Тот выслушал, затем, погасив улыбку на длинном лице, многозначительно поднял одну бровь:
- Кто есть недоволен? Фамилия?
Повернувшись, коммерсант искал глазами долговязого, но тот сам ответил:
- Кормить обязаны. Закон!
- Он есть недоволен? - вежливо спросил Цанген. - Gut! Мы будем немного учить всех.
Инженер что-то приказал солдатам. Они вытолкнули долговязого из рядов арестантов, повалили на землю.
Долговязый брыкался, но солдат уселся ему на ноги, а второй коленом придавил голову. Пожилой щекастый ефрейтор ловко сдернул его штаны, оголив худые ягодицы, и неторопливо, деловито расстегнул пряжку своего ремня с выдавленными на желтом металле словами "Gott mit uns" ["С нами бог" (нем.).].
- To есть лентяй, - указав пальцем на долговязого, сказал инженер. Хочет много кушать, мало работать. Мы должны не позволять... Вы читаль библия?
Там написано: "Не работал, нет кушать".
- Заповедь апостола, - подтвердил коммерсант.
- Это справедливо, - инженер вскинул правую руку. - А фашизм есть по-русски справедливость. .
Крепкий солдатский ремень просек воздух. Долговязый истошно заорал, вихляя бедрами. Но солдаты крепко держали его. Ефрейтор, видно, имел опыт и хлестал с оттяжкой. Крики Лаптя срывались до тонкого визга, затем при новом ударе обретали басовитость.
- Acht, neun, zehn, - как бы напевая, считал инженер.
Арестанты молчали. Волков увидел, как профессор шагнул было, расталкивая стоящих перед ним арестантов, но его удержали.
- Ты куда, дед? - шепотом произнес самогонщик. - Хочешь сам испробовать? Старый, а ума нет.
Иль у тебя зад луженый?
- Gut, - махнул рукой инженер.
Ефрейтор вытер ладонью потную шею. Солдаты отпустили долговязого. По щекам его катились слезы, подбородок и губы были в грязи. Всхлипывая, он дрожащими пальцами-застегивал штаны.
- За что... меня? Эх, суки...
- Ничего, - вежливо улыбаясь, проговорил инженер. - Надо хорошо работать. Завтра это будет иметь другой, кто плохо работаль сегодня... Повторение - мама учения! - Цанген указал рукой на коммерсанта: - То есть ваш... староста. Будет смотреть за работой.
Однако работать им уже не пришлось. Подъехал мотоциклист-эсэсовец, что-то сказал инженеру. Лицо того удивленно вытянулось.
Арестантов бегом погнали к эшелону.
- Schnellstens!. Schneller! [Очень быстро!.. Быстрее! (нем.)] - кричал инженер.
Охранники начали загонять их в товарные, провонявшие навозом вагоны. Едва лишь закрыли двери, как эшелон тронулся.
Коммерсант беспокойно вертел головой. Слезливо и однотонно завывал долговязый:
- Су-у-ки... О-о... Кишки бы выпустить...
Спустя два часа эшелон остановился Вся станция была оцеплена эсэсовцами. Лежали исковерканные тэнки, обломки вагонов, закопченные, сморщенные цистерны Чудовищной силы взрыв превратил депо в груды битого кирпича, над которыми торчали изогнутые металлические фермы.
Солдаты искали что-то под обломками вагонов.
У разрушенной водокачки толпились офицеры. Длинный ряд мертвецов уже накрыли брезентом, и виднелись только подошвы сапог. Низкорослый худощавый генерал без фуражки, с бледным лицом кричал на молодого оберста, грудь которого была увешана орденами, а правый глаз закрывала черная повязка. Два офицера подошли к обёрсту, сорвали его погоны.
"Это не бомбежка, - думал Волков. - Нигде нет бомбовых следов. Значит, диверсия".
IX
На поляне около дуба лежали трофейные автоматы и винтовки. Под кустами отдыхали бойцы. Андрей увидел Игната с обмотанной бинтами головой и кровавым пятном на месте левого уха. Тут же, на маленьком чемоданчике, сидел худощавый горбоносый человек в нижней рубашке, парусиновых измятых брюках и домашних шлепанцах.
- Я не хирург! - выкрикивал он, поправляя очки и глядя снизу на младшего лейтенанта Крошку. - И не могу оперировать. Не могу!
Откозыряв Солодяжникову, Крошка доложил, что гарнизон в поселке уничтожен, потерь нет, ранен только Игнат.
- А это доктор, - говорил Крошка. - Мы его сонного из постели вытащили... Но теперь буза.