Волосы генералполковника слиплись на лбу, а большое тело с обвисшими плечами чем-то напоминало связанного орла.
В сотне метров, около мелкой воронки, капитан Гымза допрашивал управляющего банком. Там же стояли полковник Сорокин и еще двое командиров.
Гымза что-то записывал в блокноте, часто поправляя спадавшую шинель.
- Энта, вроде бы шпиона судят, - продолжал боец. - Чего судить? Пускай в расход сразу. Что день - тыщи людей гибнут без всякого. А на того еще бумагу изводят.
- Фемида есть, дядя, - сказал важно Лютиков. - Не знаешь про нее?
- Баба, что ли?
- Ага... Слепая она, ни черта не видит. Оттого путает, кому раньше мандат на тот свет нужен.
- Сказки, - отмахнулся боец.
"Если здесь штаб фронта, - подумал вдруг Андрей, - то и Ольга... Интересно бы увидеть ее. Что говорили они с Ниной Владимировной обо мне?"
По небу медленно растекалась фиолетовая тень. Все притихло, как бы ожидая ночи. И на гребне холма мелькающие фигурки немцев делались размытыми, сливаясь с землей и сумрачными лохмотьями облака. У воронки стояли только полковник Сорокин и Гымза, управляющего банком куда-то увели два автоматчика охраны штаба. Неожиданно с дерева, громко каркая, вспорхнули усевшиеся на ночлег вороны.
Несколько генералов у землянки обернулись, и Кирпонос тоже поднял голову. Рыков что-то сказал, взмахнув ладонью. И, прихлебывая чай, командующий опять начал слушать то, что говорили ему.
- Делов-то. Вишь, - произнес боец, вороша махорку, чтобы она не загорелась. - А цельный час рядились... Откель плодятся эти шпионы? Из-за них все...
Третьего дня мы остановились и глядь - ракета. Бегем в кусты, а к нам старший лейтенант идет. Отыскивайте, приказывает, лучше. Посля смекнули, что он и давал знак. Только его уж следа нет. И ведь рассейская баба титькой кормила...
- Да нет, - щурясь, ответил ему Лютиков. - Этих гансы по науке выводят. Стеклянная посуда есть, мензуркой называется. Болтнут - и готово.
- Э-э, - рассердился обманутый его доверительным тоном и внимательно слушавший боец. - Языком твоим в ней болтают. Балаболка ты, парень.
- Вы, дядя, откуда родом? - невозмутимо поинтересовался Лютиков.
- Да не земляк. У нас в Тамбовщине балаболок не рожают.
Лютиков почесал щеку:
- Был у нас один тамбовский. Сейчас вот нету.
- А нету, что поминать! Може, часом всех не будет.
Он свернул толстую цигарку, мусоля ее языком, прикурил от пачки денег и улегся, вытянув больную ногу, глядя на темневшее небо. В жадных затяжках его и в позе отразилось довольство тем, что он еще живет, выбрался оттуда, где лежат убитыми товарищи, которым никогда не придется курить табак, и что поживет еще какое-то время, а потому это время особенно дорого, и разумному, степенному человеку нельзя терять его на пустую болтовню.
- Прибился я к вам, - обращаясь к летчику, добавил он. - Так уж и пойду с вами. Если что, Митрохиным зовусь.
- Только бы выйти, - ответил ему летчик. - Получу новый истребитель... У нас бой так бой, а на земле и черт не разберет.
"Что медлят? - думал Андрей, поглядывая на маленькие фигурки суетившихся по гребням высоток немцев. - Установят они там артиллерию и расстреляют всех здесь. Надо скорее отбить холмы..."
Наконец в овраге все зашевелилось, часть бойцов развертывалась цепью у восточного склона.
- Сейчас пойдем, - заволновался Митрохин и начал торопливо обматывать портянкой больную ногу. Возвратился Солодяжников, поворошил носком сапога кучу затухавшего костра.
- Догорает?
- Почти все, - ответил Андрей. - Наконец-то... Сейчас двинемся.
- Ну-ка отойдем, лейтенант, - хмуро проговорил Солодяжников. - Нам велено быть здесь.
- Здесь? - не понял его Андрей.
- Приказано дожечь все и оставаться со штабом.
Атакует один батальон. Рыков требовал идти сразу. Но командующий запретил: не хочет оставлять раненых, госпитали еще подтягиваются. И связи нет.
Машины с радиостанциями ведь авиация уничтожила.
- А радисты где? - спросил Андрей. - Живы?
- Кто их знает... И что радисты? Без рации какой в них толк! Да-а... Не одна же армия, не две...
- Армии еще дерутся, - неуверенно сказал Андрей.
- Тут простая арифметика, - Солодяжников зубами поправил бинт на руке. - Если бы могли собрать в кулак и ударить. А сейчас... Выходить надо группами. С обозами, как черепаха, поползем.
Андрей молчал, зная, что Солодяжников и не ждет его ответа.
К холмам, занятым противником, уже двинулась цепь бойцов. Немцы еще не стреляли, ожидая, видимо, когда русские подойдут ближе, чтобы уложить их, экономя патроны.
Около землянки Кирпонос и другие генералы теперь наблюдали через бинокли за ходом атаки. Было странно Андрею видеть, как в тишине движутся цепи пехоты. Его подмывало броситься туда, казалось, без него что-то идет не так. Из каких-то ям, овражков выскакивали бойцы, присоединялись к атакующим.
Но вот с холмов ударили пулеметы, а через секунду все там опоясалось бледными вспышками. Солодяжников мучительно кривил губы, словно ожидая, что эти наспех слепленные роты, где бойцы не знали еще имен командиров и командиры не знали бойцов, которые час назад представляли разрозненную толпу, сейчас залягут под огнем или откатятся. А цепи в каком-то страшном, упрямом и молчаливом натиске, заметно редея, без крика "ура" двигались вперед. Потом таким же молчаливым броском докатились к вершине холма... Они смешались там в дыму разрывов гранат с фигурками немцев, затем перевалили гребень... Назад, к оврагу, санитары уже тащили раненых, иные шли сами, поддерживая друг друга. Вокруг опять все зашевелились, точно сбрасывая предыдущее нервное оцепенение. Слышались веселые голоса:
- Дали жару...
- А наших легло немного. И половины не легло.
- Куда половина... Не более трех десятков. Немец что? Он храбр, когда его не бьют.
- Когда не бьют, все храбрые.
- Чего сидите, там варево дают с мясом. Артиллеристы лошадь зарезали.
- Эх, мать честная. Котелок-то, ребята, где?
Солодяжников пальцами здоровой руки дергал свой нос, точно хотел оторвать его. Митрохин штыком ворошил кучу жаркого пепла.
- Ну, чего ж? - говорил он. - Чего ж команды нет?
Пробились ведь. Опять время теряем.
- А ты про теорию относительную знаешь? - спросил у него Лютиков.
- Для чё это? - подозрительно отозвался Митрохин.
- Вот когда ты с девками на гумно ходил...
Помнишь?
- Так что? - все еще сомневаясь, нет ли подвоха, спросил Митрохин.
- Забыл, наверно?
- Кто это забудет?..
- А если не забыл, так вот... Когда сидел ты рядышком с ней и щупал разные места...
- Ну? - Митрохин даже прикрыл веки. - Ну, было... Чего было, то было...
Лютиков от удовольствия икнул.
- И ночь казалась тебе одной минутой. Так?
- Та-ак, - мечтательно вздохнул солдат,
- А если посадить тебя голым задом в костер, и одна минутка длинней ночи будет. Так?
Митрохин вытаращил глаза, сообразив, что опять попал впросак, на скулах его заходили желваки.
- Слышь, - процедил он, хватая винтовку. - Ты меня не замай. Добром говорю, не замай! Ушибу.
Летчик корчился от смеха, тряс раненой рукой.
Засмеялся и Солодяжников.
- Нет, в этом что-то есть, - произнес он. - Определенно есть!.. Да... Вот необъятный простор вселенной, с ее непостижимым временем, с огненными бурями, где рождаются и гибнут целые миры, а среди всего этого наша крохотная планетка, на которой ожесточенно дерутся те, кто называет себя разумными существами.
Что такое наша жизнь? Иные говорят, что это лишь плесень на остывшей корке земли. Но это наша жизнь!
Я думаю, все зависит от того, как смотрит на себя человек: как на плесень или как на великана.
- Бона, - удовлетворенно проговорил Митрохин. - А ты? Балаболка!..