С кем вы только не якшались с тех пор, как мы оказались в этой проклятой раскаленной стране! А теперь еще затащили в свою постель какую-то девчонку! Чем вас не устраивали зрелые дамы, по очереди бросавшиеся вам на шею?
– Ради Бога, прекрати свою проповедь и позволь мне следовать к вечному проклятию собственной дорогой.
Дверь захлопнулась с такой силой, что Мариса задрожала во сне, неразборчиво бормоча. Все случившееся с ней в последние несколько недель и полностью изменившее ее жизнь подействовало на нее как смерч; когда к усталости примешалось вино, она окончательно потеряла ощущение времени.
Когда она очнулась, в окно уже просачивался бледный свет зари. Откинув простыни, она ощутила утреннюю прохладу. Веки оставались настолько тяжелы, что она не могла их разомкнуть, все тело ломило. Но стоило ей пошевелиться, как навалилась тяжесть, прижавшая ее к кровати.
– Значит, ты еще здесь? Могла бы воспользоваться перерывом и раздеться. Черт, я слишком пьян и утомлен, чтобы возиться с одеждой, моя золотая бабочка.
Она услышала звук разрываемой ткани, но ужас сковал ее, лишив дара речи. Проще всего оказалось притвориться, что она по-прежнему спит и что все это происходит не с ней. По ее обнажившемуся телу заскользила мужская ладонь, до слуха донесся его хриплый голос:
– У тебя нежная кожа, и на сей раз ты не сопротивляешься.
Она приоткрыла припухшие веки и увидела над собой его глаза – серые, суженные от желания. Она не осознавала происходящего, пока не поняла в страхе, что он разводит ей ноги. Сколько она ни извивалась, он ощупал ее и, довольный, взгромоздился сверху. Ей почему-то показалось, что сейчас он ее отпустит, и она уже разомкнула губы, но он тут же накрыл их своим жестким, требовательным ртом, пропахшим вином и табаком. В следующий миг ее пронзила острая боль; казалось, ей в утробу прорывается что-то острое и пульсирующее. Она невольно изогнулась. В полубеспамятстве она успела подумать, что он убивает ее, что ее ждет участь бедняжки Дельфины, растерзанной на куски…
Потом она услышала сдавленный стон, словно рядом мучили животное, и не сразу поняла, что стонет она сама. Она попробовала вырваться, однако все ее потуги только усиливали его напор на ее беззащитную плоть. Он забирался все глубже, прижав ее руки к постели, оставляя ее в полной неподвижности.
Все было бесполезно. Она оказалась во власти безумца, животного, одержимого желанием причинить ей страдание.
Внезапно нестерпимая боль сменилась ощущением легкого неудобства, а потом – полузабытьем; она просто лежала, распластанная, не мешая ему делать то, что хочется…
Последней ее мыслью перед тем, как соскользнуть в омут между сном и беспамятством, было: «Я ведь не знаю даже его имени, а он – моего! Как странно…» Здесь силы совсем оставили ее: голова раскалывалась, а истерзанное тело содрогалось; закрыть глаза и забыться оказалось проще, чем страдать наяву.
– Итак, теперь мы насилуем беспомощных дев? А потом передаем их друзьям-аристократам, чтобы и они потешились? Возможно, в море вы и являетесь моим капитаном, но я слишком давно вас знаю, чтобы держать язык за зубами, и сейчас я не намерен молчать, нравится вам это или нет.
– Что-то не припомню, чтобы ты мучился угрызениями совести, старый ворчун! Цыганка оказалась девственницей, я и не мог такое предположить. Она искусно меня дразнила, болтала что-то о любовнике… К черту тебя с твоей постной физиономией и ее с тобой вместе! Считаешь, что у меня появился вкус к девственницам? Не будь я пьян и расстроен проигрышем, то ни за что бы не…
– Они требуют ее к себе, вниз. Вы слышали их крики. Бедняжка все еще в обмороке. Вдруг возьмет и помрет от кровотечения после вашего неистовства? Любопытно, как вы собираетесь поступить? Не могу не добавить…
Более молодой голос рявкнул:
– Прекрати, Дональд! У меня нет никакого желания тебя выслушивать. Возьми хлопоты на себя и сам избавься от цыганки.
Можешь отвезти ее обратно в их табор под Севильей и дать ей столько денег, сколько, по-твоему, требуется для утешения. Глупая потаскушка! Если бы она сказала мне, что никогда еще не была с мужчиной, я бы отпустил ее на все четыре стороны. Но нет, она как будто стремилась потерять девственность. Убери ее отсюда. Я скажу, что она сбежала, выпрыгнув из окна. И учти, – капитан, поправляя наспех завязанный галстук, сурово посмотрел в скорбные карие глаза слуги, – через три дня я жду тебя на борту корабля в Кадисе, готового к отплытию. Смотри, не давай этим проклятым цыганам отговорить тебя и не угоди к ней в ловушку.
Яростный спор разбудил Марису, но она боялась открыть глаза, пока за ним не захлопнулась дверь. Только тогда она осторожно приоткрыла глаза, глядя сквозь длинные ресницы и стараясь не мигать от яркого солнечного света. Она лежала в огромной кровати под пологом; через раздвинутый занавес она увидела роскошно обставленную комнату, увешанную гобеленами и картинами на сюжеты, от которых она не могла не вспыхнуть. В углу комнаты помещался камин, полный тлеющих углей, несмотря на летнюю жару. За широко распахнутыми окнами она успела заметить каменную террасу и фонтан, струи которого разлетались в мириады серебряных капель.
Она пошевелилась и поняла, что лежит совершенно нагая под тонкой, судя по ощущению, шелковой простыней. При первых же движениях на нее нахлынули тяжкие воспоминания, которых она так боялась. Она резко села, тихо вскрикнув, и прикрыла простыней грудь; мужчина, стоявший посредине комнаты, обернулся и окинул ее тревожным взглядом.
Он заговорил по-английски, но со странным акцентом, из-за которого его было трудно разобрать.
– Проснулась, бедняжка? Будет, будет, не смотри на меня так, я не причиню тебе никакого вреда. Знай я заранее, как все обернется, я бы этого не допустил. Наверное, ты даже не понимаешь, что я говорю, бедное дитя?
У него был добрый голос, не лишенный жалости к ней; благодаря этому, а также разговору, который она успела услышать в полудреме, Мариса прониклась доверием к коренастому простолюдину с коротко остриженными рыжеватыми волосами с проседью и карими глазами спаниеля.
Мать Анжелина лично следила за ее обучением. Когда-то настоятельница сама принадлежала к знати и, опираясь на собственный опыт, говорила: «Прежде чем чистосердечно отказаться от мирской жизни, надо знать, от чего отрекаешься». Поэтому в число известных молодой послушнице языков входили английский, немецкий, испанский, итальянский и французский.
Она облегченно затараторила по-английски, обращаясь к человеку с добрыми глазами. Пока она говорила, все внутри у нее холодело, как у сказочного героя, чье сердце превратилось в лед. Всего несколько дней назад она бы до смерти перепугалась при виде собственной крови на прекрасных тонких простынях. Но прошедшая ночь преподала ей урок: ее постигла та самая судьба, от которой она пыталась спастись, однако она выжила и научилась ненависти.
Дональд Макгир удрученно цокал языком и качал головой. Наконец-то она нашла сочувствие! Он был полон участия, как родной отец. Он поспешно отвернулся, указав ей на дверь, за которой располагалась роскошная ванна – первая в жизни Марисы.
– Варварское изобретение! – ворчливо предупредил он. – Ванна из мрамора, как у древних римлян – так говорит капитан. Но не беда: тебе понадобится много теплой воды, чтобы прийти в себя, а ее там пруд пруди: говорят, она греется на солнце в огромном баке на крыше. Пока ты будешь блаженствовать, я попробую приискать тебе кое-какую одежонку. Больше ни о чем не беспокойся, детка, теперь тебя не обидят. Уж это моя забота.