Беспокойство его оправдалось. В начале третьего акта он бранит дочь за все неприятности, какие, по ее милости, должен теперь выносить от Пустозерова. «Бывало, говорит, на все сквозь пальцы смотрел, а теперь каждое присутствие неприятности да выговоры. А все из-за твоего каприза». Дашеньке только тут вполне объясняется, что она служила ширмами для взяточничества отца. Но открытие этого обстоятельства только сильнее пробуждает ее любовь. Она говорит себе: «Так он это для меня держал моего отца на службе… он, бескорыстный и благородный! А я еще сомневаюсь в его любви ко мне!..» Заключение это, если хотите, не делает чести ее чувствам; но что же делать? Нельзя назвать его невозможным. Дашенька пугается только одного: что, если онподумает, что и она в заговоре с отцом и только нарочно кокетничала с ним? Это ужасно для ее любящего сердца… В этих размышлениях застает ее Зайчиков, и между ними происходит объяснение. Он открывается ей, что ее любит и что знает ее любовь к Пустозерову, но что это человек скверный, недостойный, что он и ее ищет только для удовлетворения своего самолюбия, что он ухаживает за пожилой вдовой, что из мести преследует и отца Дашеньки и самого Зайчикова и пр. Дашенька ничего не хочет слышать и на все отвечает, что она ненавидит и презирает тех, кто говорит дурно про ее милого. Их объяснение застает Анисим Федорович и прогоняет Зайчикова, который тут же, кстати, объявляет, что завтра подает в отставку. Затем Анисим Федорович объясняет дочери, что он чуть не на коленях просил прощенья у Владимира Васильевича и что тот обещался сегодня опять к ним приехать. Повторивши дочери, чтоб она была любезна, Анисим Федорович уходит.
Заставши Дашеньку одну, Пустозеров начинает разговор как победитель; он улыбается и говорит так, что в нем просвечивает какое-то животное сознание силы, какая-то кошечья игра с мышью. Начинает он насмешками над любовью Дашеньки к Зайчикову и доводит ее до слез и до напоминания ему о том, что он недавно еще уверял ее в любви. На это напоминание он отвечает: «Да, я не отказываюсь от своих слов, но… быть соперником Зайчикова – не могу; быть игрушкой вашего каприза – тоже не могу. Это не моя роль». Она просит у него прощения и признается в своей любви…
В четвертом акте Пустозеров собирается в Петербург. Матрена, горничная Дашеньки, рассуждает об этом с Андреем в квартире Владимира Васильевича. «Так, значит, наша барышня, – говорит она, – так и останется… ни при чем?..» Андрей отвечает: «Вам лучше знать, при чем останется», – и оба смеются. «А молодец… ловок! дельцо свое обделал», – замечает Матрена, и они продолжают сальничать насчет обманутой девушки. Вскоре является сам Пустозеров и велит Андрею поскорее укладываться. «Убраться бы отсюда поскорее, – говорит он сам с собой. – Надоел мне этот проклятый городишко. Одного жаль: Доротею. (Так зовет он Дашеньку.) Ну, что делать: сама виновата… Такой страстной натуре, как ее, нельзя не поддаться… Тут никто бы не устоял. Жениться на ней? А карьера, а служба, а общественная польза, для которой живу? Тесть – взяточник… Нет, это невозможно!.. ( Задумывается. ) Э, да утешится… поплачет и перестанет… Тот же Зайчиков женится. ( С усмешкой. ) Бессмертным писателям всего приличнее поправлять ошибки смертных людей… ( Ходит, насвистывая. ) А жаль ее, бедняжки… Взял бы с собой, если б не пугали последствия».
Эти омерзительные рассуждения прерываются Золотаревым, тем самым помещиком, который просил Пустозерова о следствии в первом акте. Золотарев приехал проститься с ним, и оказывается, что Пустозеров получил место в Петербурге по его ходатайству. Владимир Васильевич благодарит его, но Золотарев возражает: «Помилуйте, что за благодарности: я только уплатил вам мой долг. Вы исполнили мою просьбу, следовательно, дали мне взаймы; я сделал для вас, следовательно, расплатился; затем мы квит и друг другу ничем не обязаны». Это – прямое объяснение, что место, выхлопотанное для Пустозерова, заменяет взятку, от которой он отказался, Но он не замечает или не хочет замечать этого и с улыбкою отвечает на объяснение Золотарева: «Ваша философия проста и удобопонятна». Проводив Золотарева, Владимир Васильевич говорит сам себе: «Он прав совершенно. Если бы все рассуждали так, как он, то бескорыстие и честность на службе никогда бы не оставались невознагражденными, как это иногда случается».
На этом успокоительном размышлении бескорыстного человека могла бы и кончиться комедия. Но автор хотел до дна исчерпать гадость этого человека, хотел казнить его до конца, без всякой пощады, и он прибавил страшную сцену, служащую каким-то саркастическим апофеозом чувственного эгоизма, выставляющую пошлость и подлость человека в каком-то сатанински-безобразном величии. К Пустозерову является Дашенька, ушедшая вечером, тихонько от отца, чтобы удержать любимого человека или уехать с ним. Она объявляет прямо и просто, что не может остаться без него. А он отвечает ей: «Послушай, душа моя, ты не понимаешь жизни. Как мне взять тебя? Ну, узнает твой отец, вступится: я могу испортить карьеру, потерять службу». Затем он, не слушая ее молений, старается ее поскорее выпроводить. «Дома, говорит, тебя хватятся, ты погубишь себя». – «Я давно уже погибла», – грустно отвечает она на эту предупредительную заботливость. Тут нежданно врывается в комнату Зайчиков, выпивши. Дашенька прячется за ширмы. Пустозеров старается выпроводить Зайчикова. Но тот, в исступлении, схватывает его за руку и начинает декламировать ему анафему. Происходит следующая сцена: ...
ЗАЙЧИКОВ. Погоди, герой честности и бескорыстия, ты должен выслушать меня; я пришел сказать тебе спасибо за то, что ты чуть не убил моего отца, разорил мою семью, помешал мне быть ей полезным, почти выжил и меня из службы… Ведь отец пешком притащился сюда, узнавши, что я вышел в отставку; он меня винит в этом, называет сыном неблагодарным… Стой!.. Еще это не все. Ты держал при себе известного взяточника секретаря, а для чего? Для того, чтобы соблазнить его дочь, прекрасное, чистое создание. И ты достиг этого, подлец. Я все знаю. Страхом изгнания из службы ты заставлял отца потворствовать вашим отношениям. Ты увлек, ты погубил ее, неопытную.
ДАШЕНЬКА ( выходя из-за ширм, быстро подходит к Владимиру Васильевичу и обнимает его ). Вы врете: он ни в чем не виноват, я сама полюбила его.
ЗАЙЧИКОВ ( отскакивает в изумлении ). Дарья Анисимовна, вы ли это? Где вы? Он задавил в вас и стыд и совесть.
ДАШЕНЬКА. Вас никто не просит быть моим защитником и принимать во мне участие; вам давно сказано, что я не люблю вас, ненавижу и люблю только его одного. Чего вам еще нужно?
ЗАЙЧИКОВ ( в исступлении ). Га! Так пришло время мести; пришло время наказать этого мерзавца и вашего отца, который жертвует дочерью из корыстных целей… Оставайтесь же здесь, я сейчас приведу сюда вашего отца. ( Убегает. )
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ах, Дарьюшка! Боже мой, что за несчастие! Уходите домой поскорее… ради бога! Андрей, готовы ли лошади?
АНДРЕЙ ( из дверей ). Лошади у крыльца!
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ. Выноси чемоданы проворней. Живо!.. Доротея!.. Уйдете ли вы? Чего вы еще дожидаетесь?
ДАШЕНЬКА. Так разве ты и теперь не возьмешь меня?
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ. Да разве ты не понимаешь, что это невозможно? Чего ты хочешь? Чтобы погоня, что ли, была за нами, скандал сделать? Что это такое? Это невыносимо.
АНДРЕЙ. Пожалуйте. Готово.
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну, прощай, ради бога, прощай. Я скоро опять приеду.
ДАШЕНЬКА ( на коленях ). Вольдемар, не оставляй меня! Подумай, что со мной будет! ( Обнимает его колени. )
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ ( освобождаясь ). Боже мой! говорят: это невозможно. Ты просто сумасшедшая. Или уходи скорее, или оставайся здесь. Я уеду. Что это такое? Вот ад! Вот казнь! ( Идет к дверям. )
ДАШЕНЬКА ( ломает руки ). Пусть же мое проклятие преследует тебя всю жизнь, на каждом шагу… Господи!.. ( Всплескивает руками, рыдает и преклоняется к полу. )
ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ ( приостанавливается у дверей, оглядывается на Дашеньку ). Я столько же страдаю, как и ты, а наслаждались мы равно. ( Машет рукой и уходит .)
Чрез несколько минут слышен звон колокольчика.
ДАШЕНЬКА ( вздрагивает и подымается на ноги ). Уехал… Все кончено. ( Медленно, пошатываясь, идет к дверям. )
Такова заключительная сцена пьесы. Не знаем, с каким чувством прочтут ее читатели, но в нас она возбудила такое тяжелое, ожесточенное чувство раздражения, от которого мы долго не могли освободиться. Надо отдать честь автору: он умел соединить в своем герое столько гадостей, самых ужасных и отвратительных, что при одном воспоминании о нем душу воротит. Говорить о нем хладнокровно нет ни малейшей возможности.
Уже по одному развитию этого характера, на которое мы почти исключительно обращали внимание при пересказе содержания пьесы, читатели видят, что пьеса г. Потехина есть произведение, замечательное по своей силе. Но – сила ее только и заключается в развитии характера Пустозерова до последних степеней возможной для человека мерзости. Вся же вообще комедия отличается значительными недостатками.
Мы проследили всю пьесу очень подробно, не пропустив почти ни одного явления, и сделали это потому, что «Мишура», хотя и помещена была в «Русском вестнике», столь распространенном в публике, но как-то мало обратила на себя общее внимание и вскоре по своем появлении была забыта. Теперь, при отдельном издании ее, мы сочли своей обязанностью напомнить о ней читателям и, чтобы не утруждать их память, решились сначала проследить весь ход пьесы. Сделавши это, мы можем сократить дальнейший разбор ее и ограничиться беглым указанием ее недостатков. Главный недостаток ее в художественном отношении, конечно, тот, что она вся поставлена на пружинках, которые автор произвольно приводит в движение, чтобы выказать ту или другую сторону характера своего героя. Каждая сцена, взятая отдельно, очень умно, резко и драматично составлена; но множество сцен не имеют ничего общего с ходом всей комедии. Зачем, например, дядя и тетка являются в первом акте? Зачем становой – во втором? Зачем длинный разговор Дашеньки с Матреной – в третьем? Их можно выкинуть, и пьеса все-таки может идти своим чередом; только одной пошлостью и подлостью будет меньше в характере Пустозерова. Можно даже весь первый акт выкинуть и начать пьесу с третьего явления второго акта. Прибавкою нескольких строк в последующих сценах можно заменить все, что высказано впереди существенно необходимого для пьесы. Только характер Пустозерова не обрисуется так ярко. Для этого-то характера и сочиненывсе предыдущие сцены. Они плохо вяжутся между собой и не вытекают ни из какой разумной необходимости. Точно так, как можно выкинуть первый акт, можно и еще прибавить впереди один акт, в котором собрать новые доказательства низости Пустозерова. И эти новые сцены могут быть связаны с ходом комедии, не меньше по крайней мере, как и явление поверенного от откупа, помещика Золотарева, дяди с теткой и станового пристава. Какое участие в пьесе принимают все эти лица? Золотарев, правда, выхлопатывает место Пустозерову, в отплату за его услугу, и, таким образом, делается виновником развязки, то есть удаления Владимира Васильевича в Петербург. Но ведь и это опять случайность, вполне зависевшая от воли автора. Пустозеров – такой господин, что он давно метит в Петербург, и он легко мог получить там место и без ходатайства Золотарева. Но тогда бы не было этой взятки,которую Пустозеров берет от Золотарева. Для того чтоб вывести это, прибавлено несколько лишних сцен к пьесе. Вообще ход ее сочинен на заданную тему. Все действующие лица приходят, говорят, уходят без всякой собственной, разумной необходимости, затем лишь, чтобы дать высказаться Пустозерову. Анисим Федорович беспрестанно убегает в правление, чтобы дать Пустозерову выказать читателям характер своих отношений с Дашенькой, – и чрез пять минут возвращается, чтобы прекратить их разговор и выказать Пустозерова с служебной точки зрения. Зайчиков-отец затем является, чтоб показать мелочность, узость и бесчувственный эгоизм Пустозерова, хотя ему бы и не след было идти с просьбой к этому человеку: он мог узнать о нем от сына, который, как видно, хорошо его понимает. Зайчиков-сын нарочно спешит окончить дела и некстати явиться к Дашеньке, когда ее отец сидит в правлении, – для того, чтобы опять-таки дать случай выказаться Пустозерову. Не говорим уже о дяде и о становом, которые самым существованием своим обязаны желанию автора – во что бы то ни стало ошельмовать Пустозерова со всех концов. Признаемся, цели своей он достиг, но достиг как диалектик, как моралист, как юридический обвинитель, но не как художник. Самый характер Пустозерова развит действительно с замечательным искусством. Каждое слово его и каждое слово о нем рассчитано в пьесе изумительно ловко. Наш пересказ не мог, разумеется, передать читателям всей гнусности Пустозерова в такой силе, как она является в самой пьесе; и при самом чтении комедии гнусность эта все еще не является так живо и сильно, как она выкажется на сцене, в игре даровитого актера. Но, признавая за г. Потехиным мастерство исполнения, мы опять-таки должны заметить, что мастерство это, по нашему мнению, ограничивается диалектическим процессом. Выдумать огромную помойную яму, из которой бы с самым отвратительным зловонием выглядывали всевозможные гадости современной общественной жизни, – кроме только взятки,в самом теснейшем значении этого слова, – и олицетворить эту помойную яму в образе Пустозерова, – вот чего, по-видимому, хотел автор, и этого он достиг. Мелочность, претензии, фатовство, эгоизм самый грубый, служебная формалистика, наглая надменность, сухость сердца, любостяжание (в деле о наследстве), неблагодарность, мелкое честолюбие, сладострастие, отсутствие всяких понятий о правде, чести и совести, наконец, мерзость выше всякого названия, выказанная в последней сцене, – вот что представляется нам в лице Пустозерова, и представляется очень ловко. Но нам кажется, что такой характер ложен в самом своем основании. Подобное соединение всех пороков и гадостей слишком уж идеально; оно невозможно на деле. По некоторым словам Зайчикова (который, по-видимому, является Правдиным или Стародумом всей пьесы) можно подумать, что автор хотел изобразить в своем герое эгоиста, который водится только рассудочными, формальными убеждениями, у которого все головное, а не сердечное. От этого и проистекают все его гадости. В большей части