Перед глазами её стояла эта картина, в голове стучала лишь одна мысль: как он мог так с ней поступить???
За что?! Ещё вчера, кажись, была первой леди на форуме, а теперь – как грузовиком перееханная… И ребята всё видели, знают… Как теперь им в глаза смотреть…
Ириска добрела до кухни и уже там дала волю слезам. Пришёл Митя, пытался её успокоить, но тщетно: она рыдала истерически, точно так же, как год назад в далёкой и чужой Москве рыдала Олива по своему неверному Вовке. Меньше всего Ириска сейчас думала об Оливе: она настолько ненавидела и презирала её, что ей бы и в голову не пришло ставить себя на одну доску с ней, хотя, казалось бы, не им ли было помириться и понять друг друга? Ведь обе оказались в одной и той же шкуре – шкуре брошенных девушек.
А Салтыков тем временем, нимало не заботясь об Ириске, уже вовсю мутил с Дикой Кошкой. Он был даже рад тому, что всё так получилось: не пришлось ничего объяснять ни Ириске, ни кому бы то ни было. Так же, как и Оливин Вовка, да и вообще наверно как многие парни, Салтыков терпеть не мог "толочь воду в ступе", то есть выяснять отношения с девушками, особенно с теми, которые ему уже надоели и от которых он хотел бы избавиться, как от ненужного мусора. Как и многим парням в этом возрасте, ему от девушек нужен был только секс, и он получал его, пуская в ход всю свою природную тактику и обаяние. Но проблема была в том, что девушки привязывались к нему, а ему это было не надо. Он хотел лёгких, ни к чему не обязывающих отношений. Иногда ему казалось, что он не способен на настоящую любовь – похожие чувства испытывал лишь однажды, к Тане Сумятиной. Но через полгода даже Сумятина надоела ему; все её недостатки начали лезть наружу и тем самым бесить его. Ему не нравилось, что она пыталась ограничить его свободу, требовала к себе внимания, которое со временем он смог выдавливать из себя лишь по капле. После разрыва с Сумятиной у Салтыкова было много случайных девушек "на одну ночь", он легко с ними сходился и так же легко расставался.
Роман с Дикой Кошкой шёл легко и непринуждённо. Катя оказалась неглупой, спокойной девушкой, лёгкой на подъём, и по всем параметрам устраивала Салтыкова.
Она не требовала от него ничего, и сама считала, что отношения современной молодёжи должны быть лёгкими и ни к чему не обязывающими. В постели она его полностью удовлетворяла, да и он её тоже, им было хорошо вместе, и встречи были совершенно необременительны для них обоих.
Но ничто не вечно под луною. Как-то раз среди ночи Салтыков почувствовал себя плохо. Приехала "скорая", забрала его в больницу. Там ему разрезали живот, подозревая аппендицит. Целый месяц после этого ему пришлось проваляться в абсолютно беспомощном состоянии, он даже ходить не мог, ибо шрам нихуя не заживал и кровь постоянно шла. Дикая Кошка, конечно, навестила его пару раз для приличия, но сидеть около больного и ходить за ним ей совершенно было не в кайф.
Она была современной девушкой, а не какой-нибудь там старухой-сиделкой: весна звала на подвиги, хотелось развлекаться, жить полной жизнью. К тому же ей подвернулась возможность на майские праздники съездить к родственникам в Питер, и она не стала её упускать.
После отъезда Дикой Кошки Салтыков почувствовал себя как никогда одиноким и беспомощным. Он не обижался на Дикую Кошку и не осуждал её: она ведь, по сути, ничего ему не должна и не обязана находиться около него. У неё теперь своя жизнь, не связанная с ним, и Салтыков прекрасно понимал, что отношения их кончены.
Некого было винить, что так получилось, да и не он ли сам хотел этих лёгких и ни к чему не обязывающих отношений? Что хотел, то, собственно, и получил.
Самое время было сейчас вспомнить об Оливе. Но ему было неприятно вспоминать её.
С тех пор как она ушла с форума прошло несколько месяцев.
Где-то в феврале он случайно нашёл в интернете её блог, где она писала о своих переживаниях после того как Ириска и Ккенг выжили её с форума. Салтыкову было чертовски жалко её, он чувствовал, что и его вина в этом есть. Он написал ей в комментарии, что очень жалеет о том, что она ушла с форума, просил вернуться, говорил, что ему не хватает её. Олива, прочитав комментарий, ответила, что ей тоже очень жаль, но вернуться на форум она не может. В глубине души она, конечно, надеялась, что Салтыков напишет ей ещё что-нибудь, но он, прочитав её ответ, не стал больше ничего писать. Если он и был в чём-то виноват перед ней, подумал он, то просьбой вернуться на форум если и не полностью, то хотя бы частично эту вину с себя снял.
Продолжать же с ней дальнейшее общение, погружаться в это депрессивное болото он не хотел. Ему было жалко её – ничего более. И жалость эта была наполовину брезгливая, как к бездомной голодной собаке – когда человек, движимый состраданием, бросает кусок колбасы изголодавшейся псине и даже осторожно гладит её по спине, но когда видит, что несчастное животное, тронутое лаской случайного прохожего, уже готово принять его за своего хозяина, встаёт и идёт следом за ним по пятам – человек медленно, но верно ретируется. Он готов пожалеть бродячую собаку, накормить, приласкать, но брать её в свой дом – нет…
Салтыков вспомнил жалкие, депрессивные записи Оливы в блоге, который он иногда украдкой читал. "Блин, устала я. Башка просто раскалывается… И холодно – жуть!
Зуб на зуб не попадает от озноба. Наверное, я заболеваю… Конечно же, никто не придёт ко мне с апельсинами. Никто не позвонит, не спросит, как я себя чувствую.
Сама виновата…" Он невольно подумал, что она, возможно, сидела бы с ним тут, у его изголовья, с выражением тупой скорби на лице. Подумал и тут же отогнал эту мысль: нет уж, нафиг. Рано вы меня хороните, подумал он, у меня вся жизнь впереди, я встану на ноги, буду много работать, добьюсь ещё больше того, что уже добился. Он вспомнил Ккенга, его упрямый, твёрдый взгляд из-под опущенной на глаза чёлки, его слова о том, что надо вырываться из этой заплесневелой провинции. Теперь Ккенга нет в Архангельске: он уехал в Москву искать красивой жизни. Салтыков же не собирался пока подаваться в столицу: его путь был несколько иной, но амбиций тем не менее было не меньше. Он уже знал, чего хотел добиться в этой жизни. Сейчас пока главное выздороветь, встать на ноги. А там уже можно начать пробивать себе дорогу.
5
Блог Оливы на мейле со временем стал известен не одному только Салтыкову.
Наткнулся на него, создавая там же свой блог, ещё один чел с форума – некто 42nteller.
Этот 42nteller был младше Оливы на два года – ему было семнадцать лет и он учился на первом курсе университета. Ник свой – 42nteller – он изобрёл от собственного имени Даниил, ибо Даниил в переводе с греческого означает "предсказатель судьбы", а "предсказатель судьбы" по-английски пишется fortune teller и читается по-английски одинаково как и 42nteller. Даниил – предсказатель судьбы – fortune teller – 42nteller. Нормальная связь. Но связь эта простому русскому уму не всегда была понятна, и многие часто коверкали его ник, читая его как "сорокдвантеллер" или просто сокращённо – 42. На форуме 42 писал много и не по делу – флудил, короче говоря. Вскоре на его посты перестали обращать внимание, и он взбрыкнул.
Устроил там бучу с шумом и грохотом, начал грозить, что уйдёт с форума. Тогда один из форумчан, у которого этот сорокдвантеллер уже в печёнках сидел, не выдержал и прямым текстом послал его на хуй. Разобиженный на всех и вся, 42 ушёл с агтустуда и тут же начал вести блог на мейле. Там-то он и сошёлся с Оливой, и они начали общаться через мейл-агент.
Олива, уйдя с форума, потеряла разом все связи, которые были у неё там.