Они стояли в дверях; перед ними простирался заросший сорняками пустырь; солнце, уходящее за развалины, создавало трагический фон для этой картины разрушения.
— Благодарю. — Брунгильда крепко пожала руку Джой. — Благодарю, не только от его имени, но и от всех нас. — Она немного помедлила. — Поскорей возвращайтесь в Австралию. Здесь вам не место.
Сорняки цеплялись за юбку Джой, когда она шла по тропинке. У поворота она обернулась: видна была верхняя часть полуразрушенного дома и деревцо, помахивающее зелеными ветвями на фоне перламутрового неба.
Глава XIV
Вернувшись домой, Джой облегченно вздохнула, узнав, что Стивен уехал куда-то с отцом, а Энн ужинает с бабушкой, опекаемая заботливой Шарлоттой.
Девочка была не в духе, капризничала, отказывалась от крема, особо приготовленного для нее Шарлоттой, и на вопрос, не больна ли она, уверяла, что вполне здорова.
— Просто перекупалась и перегрелась на солнце, — сказала Джой, вглядываясь в ее воспаленное личико.
— Ja, ja, — суетилась Шарлотта и, желая угодить девочке, вместо обычного стакана молока принесла ей молочный коктейль.
Джой попросила принести ей чай и с жадностью выпила целую чашку, а Энн лениво тянула через соломинку свой коктейль.
— Вы обе переутомились, — решила мать. — А у вас, Джой, мне кажется, болит голова.
Джой ухватилась за столь уважительную причину отказаться от ужина, хотя понимала, что мать приняла ее извинение с озабоченностью, под которой скрывалась гораздо более глубокая тревога, — тревога, нараставшая с того времени, как она заметила, что между Джой и Стивеном не все гладко. Притворяться перед ней было бы напрасно. Она знала правду без слов. Ее взгляд испытующе пробежал по лицу Джой; вздохнув, она поцеловала ее, прощаясь на ночь. Джой безропотно проглотила таблетку, которую дала ей мать. Поистине ее душевное беспокойство было мучительнее любых физических страданий.
— Спите спокойно, дорогая, — сказала мать. — Завтра будете самой собой.
Эти слова отозвались эхом в сознании Джой, когда она ложилась спать. Энн уснула, как только ее головка коснулась подушки.
«Будете самой собой». А кем же она была? Пошлой «всезнайкой», над которой подсмеивался Стивен? Чувственной женщиной, которая вспыхивала, как пламя, отвечая на его страсть! Или той, которая пробудилась в ней в те минуты, когда она играла профессору?
В окно она наблюдала, как высоко в вечернем небе взмывали и ныряли ласточки, оглашая воздух своим криком, напоминавшим высокие ноты скрипки. Долгие берлинские сумерки, так непохожие на быстрый переход от заката солнца к наступлению темноты у нее на родине, усиливали чувство одиночества. Слезы, которым она не дала воли, прощаясь с профессором, готовы были вылиться в рыдания, а сердце щемило от горя не только из-за него.
Подушка промокла от слез прежде, чем принятая таблетка принесла ей благодатный сон. Таблетка оказала свое действие, Джой так крепко уснула, что не слышала, как вошел Стивен.
Она потеряла всякое представление о времени, когда, пробудившись от глубокого сна, услышала, что Энн ее зовет. Стивен был уже на ногах. Она лежала, прислушиваясь. Просыпаться ночью Энн было несвойственно. А если И случалось проснуться, глоток воды и ласковое слово ее успокаивали. Стивен, как и она, умел успокоить ребенка, Джой повернулась к стене, чтобы свет из соседней комнаты не падал ей в глаза. Она задремала, как вдруг Стивен позвал ее. По его голосу она поняла, что он встревожен. Она вскочила с кровати.
— Она горяченькая и жалуется на горло, — сказал он, когда Джой вошла в комнату Энн.
Джой села на край кроватки и посмотрела на раскрасневшееся личико девочки.
— У меня горло болит, мамочка, — пожаловалась она.
Ребенок был в жару, волосы были мокры от пота.
— Принеси термометр и лампочку, — сказала Джой. — Они там, в большой сумке.
Она поставила термометр Энн под мышку.
— Принеси таз с теплой водой, ее губку и полотенце — она вся липкая от пота.
Джой взглянула на термометр, затем молча подала его Стивену.
— Дай чистую ночную рубашку, эта вся промокла. И розовые таблетки.
Вымытая и успокоенная, Эни беспрекословно открыла рот, и Джой посмотрела ей горло, осветив его лампочкой. Но эта процедура не вызвала у ребенка обычного смеха и старой шутки: «Боже мой! Какой у тебя в горле вырос миндаль!» Если уж Энн не смеялась, значит, она действительно больна.
В стакане Джой растворила таблетку, которую принес Стивен.
— А теперь, дорогая, свернись калачиком и постарайся заснуть. Проснешься утром здоровой.
— Мне больно глотать, — запротестовала Энн, но все же выпила лекарство и захныкала: — Я хочу спать в вашей кроватке, мамочка.
Джой взглянула на Стивена. Он кивнул головой.
— Ну, хорошо, папа тебя отнесет.
Стивен взял ее на руки и понес в другую комнату, прижавшись щекой к ее щеке, шепча ласковые слова, и положил ее в большую кровать.
— Дай мне и кенгурушу, — попросила она, и Джой пошла за игрушкой.
— Не уходи, папочка, — попросила Энн, держа его за руку.
— Я буду с тобой, дорогая.
Хриплым голоском она прошептала:
— Расскажи мне о маленькой кенгурушке, которая не хотела обедать.
Стивен начал рассказывать своим, как это называла Энн, «рассказочным» голосом.
— Жила-была маленькая кенгуру, которая не хотела обедать. Мать сказала ей: «Если ты не будешь обедать, с тобой случится то же, что произошло с маленькой коала».
Сонным голоском Энн спросила:
— А что случилось с маленькой коала?
— Однажды жила-была маленькая коала, которая не хотела обедать. И мать сказала ей: «Если ты не будешь обедать, с тобой случится то же, что и с маленьким утконосом».
Энн пробормотала автоматически:
— А что случилось с маленьким утконосом?
К тому временя, когда Стивен покончил с сумчатой крысой, бандикутом, и начал рассказывать об эму, Энн уже крепко спала.
Он пошел за Джой в ванную комнату.
— Что с ней такое?
— Опять ее гланды. Поднялась температура, но ничего серьезного. Ей надо выспаться. Утром вызовем доктора.
За завтраком Берта восторженно расхваливала одного детского врача-женщину, которую она вызвала по телефону к Энн.
— В школе она была моей лучшей подругой. Вплоть до начала войны недели не проходило, чтобы мы не виделись. У нее отличный послужной список. Но в конце войны ее заслуги не были оценены, и ей пришлось пережить трудное время. Года два назад принцесса решила вызвать ее в Берлин, чтобы улучшить условия ее жизни. Организация дала ей деньги, чтобы она могла практиковать в Вильмерсдорфе. Это в десяти минутах отсюда. Она компетентный врач, у нее большой опыт работы с детьми и женщинами. Она очень преуспела в последнее время. Свой первый визит она обещала сделать Энн.
Часы в холле пробили десять, когда к подъезду подкатила машина доктора Гейнц. Берта выбежала навстречу. С балкона Джой видела, как обнялись женщины и, поднимаясь по лестнице, о чем-то серьезно разговаривали.
Открыв дверь спальной, чтобы поздороваться с доктором, Джой окинула взглядом ее полную, но стройную фигуру в отлично сшитом сером костюме. Джой понравился ее самоуверенный вид, проницательные, холодные голубые глаза на широком молодом лице в ореоле модной прически подозрительно светлых волос.
Последовало крепкое рукопожатие ее сильной руки. И Джой обратила внимание на то, что она особенно усердно терла руки, прежде чем осматривать Энн. Она села на стул возле кровати.
— Так вот какая она, эта маленькая Энн, — сказала она, взяв ручку Энн и похлопав по ней. Пальцы ее скользнули на пульс.