Я сама обегала всех, начиная с заурядного полковника и кончая верховным главнокомандующим, расшаркиваясь попутно перед каждой встречной медной каской! Отец мой, — вы, верно, о нем слышали — независимый сенатор Бретт Ройс, — бельмо на глазу у правительства, колючий кактус между двух наших партий! Любят его одни избиратели. Так вот, отец обил все пороги, обращался к самому Айку. Айк ему нравится. А ведь мой отец мог и не распинаться перед кем-то в своих чувствах, так как огромное наследство, которое досталось ему от его отца, избавило его от необходимости заводить себе друзей и искать у них поддержки. Но, как бы то ни было, помочь Тео он не мог. — Она лениво встала, потягиваясь грациозно, как кошка. — А теперь позвольте на прощанье утолить неудовлетворенный инстинкт материнства, взглянув на вашу милашку-мордашку.
— О, пожалуйста! Но, ради бога, не разбудите ее; она замучает вас своей болтовней.
Луэлла на цыпочках прошла в гостиную, где спала Энн, и так же бесшумно вышла оттуда.
— Ну, как?
— О'кэй! Только кенгурушка выпала из кровати, и я водворила ее обратно за хвостик. Ну, я достаточно наговорилась. Исчезаю.
В дверях она остановилась.
— Вы, женщины, не знаете, в чем ваше счастье. Будь со мною Тео, я бы уже давно торчала с ним на палубе, вычихивая пыль пустыни, любуясь фосфоресцирующей водой и не слушая его научного объяснения этого явления. А так как здесь полно ловеласов, выделяющих из всех своих пор гормоны, я иду прямо в каюту, чтобы содрать с себя вторую шкуру, напишу папе письмо и попытаюсь заснуть! Итак, спокойной ночи!
Подхватив туфли, она босая прошлепала по коридору.
Джой выключила свет и долго лежала, прислушиваясь к мерному стуку машин и шуму волн, разбивающихся о нос судна, которое пролагало свой путь по водам мертвенно-спокойного моря. И легкий ветерок, вызванный движением парохода, врывался в иллюминатор каюты горячими влажными порывами.
Где-то там наверху стоял Стивен, устремив взгляд в черную ночь со звездами, такими близкими на небе тропиков, что, казалось, их можно было достать рукой.
Занавес на двери шевельнулся. Джой закрыла глаза. Стивен вошел тихо. Джой знала, что он смотрит на нее, но она лежала, повернувшись лицом к стене, притворяясь спящей. По звону колец на занавесах она поняла, что Стивен вышел в гостиную, к Энн. Не пойти ли за ним? Нет! Ни за что! Пусть сам как знает выпутывается.
Она задремала, его присутствие действовало на нее успокаивающе, шум волн убаюкивал. Джой проснулась внезапно, почувствовав, что Стивен склонился над ней, и в порыве счастья она притянула его к себе.
Глава II
Самолет шел на снижение. Там, под крылом, подернутое дымкой шахматное поле стало приобретать окраску и очертания: темные сосновые леса, зеленые поля — изумрудные и цвета шалфея, — шпили церквей и селения, вытянувшиеся в веревочку, связанные рекой, змеящейся в утреннем тумане.
— Эльба, — сказал Стивен как бы про себя.
— Посмотри-ка, кенгурушечка, Эльба! — поднося игрушку к иллюминатору, сказала Энн, сидевшая на коленях у отца.
— Неужели Восточная Германия? — воскликнула удивленная Джой.
— Вы угадали, — отозвалась Луэлла. — Господь бог сплоховал, не проведя на небесах границы между государствами.
— Это твоя Германия, папочка? — теребила отца Энн.
Стивен утвердительно кивнул головой и подбородком прижался к белокурой головке дочери.
— Ой, — запищала она. — Не прижимай меня так!
Джой взглянула на мужа. Выражение его лица стало суровым, и она поняла, что Стивен сейчас далек от них. И вдруг эта страна, такая же, как и все другие страны, над которыми они пролетали, приобрела для нее особое значение. То была страна Стивена. Тут он родился, вырос, отсюда он был изгнан, как затравленный зверек, еще будучи совсем мальчиком.
Она взглянула на чистенькую карту, которой снабжала пассажиров авиационная кампания, и никак не могла сочетать ее расчерченную поверхность с сочно-зелеными просторами, там, внизу, на которые набегали тени облаков, с неоглядными далями, прорезанными реками, словно стальными веками.
Здесь, на карте, Берлин представлял собою чернильное пятно где-то между западногерманской и польской границей. Джой только сейчас осознала, что это тот самый остров среди континента; остров в незнакомом море, которого ее приучили бояться.
Словно осколки зеркала, сверкнули среди нежной зелени несколько озер.
— Швиловзее, — напряженным шепотом пробормотал Стивен.
— Смотри-ка, кенгуруша!.. Швиловзее. — Энн споткнулась на слове. И это слово кольнуло Джой, как острие ножа. Там, внизу, на берегу озера стоял дом, где летом жил Стивен, где он играл ребенком в возрасте Энн.
— Берлин, — прошептал Стивен так тихо, что Джой даже не расслышала бы, не повторяй Энн на все лады это слово.
— Правда, это Берлин, папочка? Да? — не умолкала Энн. Но Стивен был глух даже к Энн.
— Да, да, душенька, — подтвердила Луэлла. — Огромный, разбомбленный, высокомерный, разорванный надвое Берлин! Джой, садитесь-ка на мое место. Я его видела сотни раз.
Джой прильнула к стеклу. Луэлла через ее плечо давала пояснения. Они пролетали на небольшой высоте над городом, в западной части которого тянулся тенистый Грюневальд, а на востоке узенькой ленточкой извивалась Шпрее.
Берлин не был похож ни на один из городов, над которыми они пролетали. Зеленые квадраты в обрамлении темных пустырей. Ансамбли старинных зданий. Небоскребы в миниатюре, похожие на фантастические грибы, тянущиеся ввысь. Развалины зданий, сквозь зияющие пробоины которых просачивался свет.
Кварталы, разрушенные бомбежкой. Особняки среди тенистых садов. Рухнувшая церковная колокольня. Новостройки. Город умирающий? Или город рождающийся?
Самолет развернулся против ветра. Луэлла указала Джой на здания с колоннами в ложноклассическом стиле. Рейхстаг! Восстанавливается. Бранденбургские ворота. Восточный Берлин. Логово Гитлера. Не восстанавливается. Тиргартен и родной дом Стивена.
— Темпельгоф! — громко сказал Стивен, когда самолет коснулся посадочной полосы. Аэродром пронесся мимо них в вихре смутных образов, и самолет подрулил к аэровокзалу.
Джой искоса взглянула на Стивена. Глаза у него неестественно блестели, рот был плотно сжат. Она положила руку на его руку и пожала ее. Но он не ответил на пожатие. «Он далеко унесся мыслями, ему не до нас», — подумала Джой. Что должен он чувствовать сейчас, возвращаясь домой, где не был шестнадцать лет? Нет, первые дни после приезда мы с Энн постараемся не мешать их встрече. Пусть он отдастся семье и семья в полной мере почувствует его близость.
Она позвала Энн.
— Дай-ка я еще разок взгляну на тебя.
— Все в порядке, мамочка? — нетерпеливо спросила Энн. Ее голубые глазенки так и бегали под льняной челочкой, губки улыбались.
— Все в порядке, моя доченька. А теперь бери свою сумочку и кенгурушу. И будь умницей.
Стивен все еще сидел у иллюминатора, всматриваясь в толпу людей, поджидавших самолет.
— Нашел своих? — спросила Джой.
Он отрицательно покачал головой.
— Ну-ка, я и на тебя взгляну. Дай мне твою гребенку, Энн. Пусть а наш папочка будет красивым.
Энн расхохоталась, глядя, как Джой причесывает мягкие пепельные волосы Стивена, вечно норовившие упасть на глаза. Он с покорностью ребенка отнесся к этой процедуре, обычной перед их выходом из дома, но в этой покорности не было прежней теплоты. Сняв с полки увесистую дорожную сумку и пальто Джой, он молча передал их ей. Затем взял свой портфель. Из самолета они вышли последними.