Наверное, этим я обязана ему? Или нет?
Эрика(пристально смотрит на нее).Да, ему тоже. Но и другим – моему мужу, например.
Катарина. А вам?
Эрика(кивает).Немножко. Не представляю себе, как бы я могла не доверять человеку, с которым Карл живет много лет. Впрочем(берет листки, но тут же кладет обратно),я не нашла в вашем досье ничего такого, что возбудило бы у меня подозрение. Вы опытная официантка, работали также горничной в отелях… окончили вечернюю школу, учились в университете, у вас есть ребенок… от Карла?
Катарина. Да. Ему четыре годика, мы назвали его Генрихом в честь отца Карла.
Эрика(смеется). Япрочитала об этом в досье… Старомодное имя, ну кто сейчас назовет мальчика Генрихом!(Щелкает пальцами по листкам.)Принимали участие в нескольких демонстрациях.
Катарина. Совершила кражу…
Эрика(небрежно).Да, читала. Взяли деньги, которые, по вашему мнению, принадлежали вам. Возможно, они действительно вам полагались.
Катарина. Полагались. За сверхурочные. Меня обсчитали.
Эрика. Я тоже воровала. Во время войны. Где только могла. Как квалифицированная продавщица обуви я отбывала трудовую повинность при вермахте. Ботинки, сапоги, кожевенные товары… Ни разу не попалась, а дело могло кончиться плохо: саботаж, кража военного имущества. Голодная была, муж тоже – когда приезжал в отпуск. И он воровал.(Тихо улыбаясь.)Только не болтайте об этом. Таскала я и после войны, когда работала у американцев в офицерском клубе. Считала, что могу себе позволить – сигареты, шоколад, – старалась для мужа, он тогда учился, голодал и не мог без курева… Ладно, важнее кое-что другое. Вы подслушиваете?
Катарина. Нет, но у меня есть уши, и они слышат.
Эрика. И болтаете об этом?
Катарина(в сильном смущении).От Карла у меня нет секретов…(Качает головой.Эрика испуганно смотрит на нее.)Нет, нет – насчет политики ни слова. Он очень привязан к вам и к господину Вублеру, ему только хочется знать, как у вас идут дела.
Эрика(вздыхает).Ну и как же они идут?
Катарина(улыбается).Думаю, хорошо.(Показывает на газету.)То, что там пишут, он, разумеется, читает, и мы это обсуждаем.
Эрика. Пишут, что в деле Бингерле моего мужа упрекнуть не в чем. Но в газете есть еще кое-что, и это может иметь отношение к Карлу.(Катарина молчит.)Вы не догадываетесь, о чем речь?
Катарина. Нет.
Эрика. Прошлой ночью кто-то разобрал рояль, на котором якобы играл Бетховен, разобрал аккуратнейшим образом и сложил все, как дрова у камина. Это уже третий такой случай. На сей раз у Капспетера. Вы знаете…
Катарина. Да, читала в газете. У Капспетеров я часто прислуживаю гостям. Вчера тоже.
Эрика(хлопает себя по лбу).Ах вот почему мне так знакомо ваше лицо! Вы работали также у Килианов, не правда ли?
Катарина. И Хойльбуков обслуживала, я там видела вас.
Эрика. А вам известно, что Карл – специалист по разрубке роялей?
Катарина. Да, он мне рассказывал, как семь лет назад изрубил свой рояль и сжег в камине. От него ушла жена… и после этого вы с ним больше не встречались.
Эрика. Он потерял тогда не только кое-кого из друзей и приятелей, но и многих, кто ему просто симпатизировал. Я стала его бояться – он проделал эту «операцию» так хладнокровно, ну совершенно невозмутимо и к тому же упорно, педантично… Помню, как пахло горелым лаком… Только вот что странно – колесики он сохранил.
Катарина. Вы все еще его боитесь?
Эрика. Его – нет. Боюсь за него, все время. Я люблю его как сына, которого у меня никогда не было.(Волнуясь.)Даже готова верить ему… но пять лет назад он рассек рояль Бранзена, год спустя рояль Флориана, теперь Капспетера.
Катарина. Да, всякий раз подозревают его, и всякий раз оказывается, что он тут ни при чем.
Эрика. Он рассказывал вам об истории в Рио?
Катарина. Да, рассказывал.
Я знаю, что только благодаря вам срок наказания был невелик и осуждение условно. К этому делу(она показывает на газету)он непричастен, бранзеиского рояля он тоже не касался.
Эрика. Надеюсь. Я по-прежнему его люблю, даже если…(Качает головой.)Куда уж дальше – собственная жена не поняла его, А вам известно, чем он вообще занимается, как зарабатывает деньги?
Катарина. Нет. Иногда он надолго уезжает, возвращается с деньгами, но я не знаю, как он их заработал. Каждый раз отшучивается, во-первых, говорит, это секрет, а во-вторых, забава. Секретная забава. Мы живем очень экономно.
Эрика(показывает на досье).И собираетесь уехать отсюда?
Катарина. Я-то да, а он нет.(Смотрит в пространство перед собой.)Уехала бы, если б только знала куда, но без него – нет. Может, удастся его уговорить.(Прислушивается.)Ваш муж идет, пойду принесу яйцо.(Уходит.)
Входит Герман Вублер. На нем праздничный черный костюм и прочее. Он обнимает жену, целует ее в щеку, вешает пиджак на спинку стула, садится.
Герман Вублер. Плохо спала? Эрика. Как и ты, глаз не сомкнула.
Катарина приносит яйцо, кладет его перед Вублером, уходит.
Герман. Ты, наверное, опять подслушивала и от досады, с перепугу разозлилась. Не подслушивай больше, Эрика…
Эрика. Конечно, подслушивала – как всегда, когда вы у нас собираетесь. Сам знаешь: я подслушиваю уже тридцать шесть лет. В Дирвангене подслушивала, дымоход там шел из кухни через нашу маленькую комнату, мне было достаточно открыть вьюшку; в Гульсбольценхайме я подслушивала с балкона, как здесь.(Показывает пальцем наверх.)Ты это знаешь и хочешь, чтобы я тоже знала – ночью здесь(показывает на свой стул)сидел некто…
Герман(испуганно).Только без имен, Эрика, только без имен.
Эрика(смеется).Теперь их уже трое, чьи имена нельзя называть. Давай лучше пронумеруем их: номер Один – это, ну сам знаешь, номер Два – тот, кто, ну сам знаешь, и тот, который сидел здесь, – номер Три.
Герман. Ты усвоила, что политика – дело грязное.
Эрика. Что вовсе не значит, будто любая грязь – политика.
Герман(с удивлением смотрит на нее).До сих пор ты вела себя умно, не судачила и не болтала, уж тем более перед журналистами, как это делала Элизабет Блаукремер, и не ходила, как она, по кафе и ресторанам, будоража людей.
Эрика. Она не только подслушивала, но читала подшивки документов, делала записи. И того, кто был здесь прошлой ночью, – номер Три, его она тоже видела. Я не разглядела его лица, зато узнала по голосу. Это был голос, перед которым мы все дрожали, голос, который гнал всех вас, солдат, на смерть, и нас тоже. Этот голос на моей веранде и смех этого человека…
Герман(оставляет яйцо, которое собирался съесть, поднимается, идет к Эрике, обнимает ее, говорит тихо).Умоляю тебя, перестань, ты ошиблась.
Эрика(высвобождается из его объятий).Жуткий голос. Голос палача – его подручные накинули бы тебе петлю на шею, если б, когда они рыскали вокруг, я не спрятала тебя в чулане под мешками.
Герман(еще боязливее).Тише, не надо так громко.(Неуверенно.)Ты заблуждаешься.(В голосе его слышится угроза.)Его тоже якобы видела и слышала Элизабет Блаукремер, но она ничего не смогла доказать и только всех взбудоражила.
Эрика. Пока он не упрятал ее в сумасшедший дом. Да, доказать она не смогла ничего и тем не менее была права. Ты знаешь это лучше меня: не все, что нельзя Доказать, ложно. У жены Плотгера тоже не нашлись доказательства, она помешалась на том, что не сумела доказать правду, и покончила с собой… Не беспокойся, я не сойду с ума и не стану болтать именно потому, что ничего не могу доказать. Все слишком хорошо понимают: чего только не способны вообразить бабы-истерички, обманутые, неудовлетворенные, подвыпьют немного, и начинаются галлюцинации.