И, насколько мне известно, сейчас мой отец интересовался лошадьми не больше, чем тогда, — то есть не замечал их существования.
Малкольм и аукцион породистых лошадей в Ньюмаркете — понятия несовместимые. Во всяком случае, тот Малкольм, которого я знал.
Он совершенно не изменился. Седые, аккуратно зачесанные волосы; дорогое пальто до колен из коричневой викуны, угольно-черный деловой костюм, шелковый галстук, элегантные черные туфли — самоуверенный столичный делец на фоне небрежной и утонченной провинции.
Погода стояла чудесная, воздух был необычайно свежий и прозрачный, небо сияло холодной голубизной, не омраченное ни единым облаком. Я вышел из машины и направился к отцу. На мне тоже была обычная рабочая одежда, правда, в моем собственном стиле — саржевые брюки для верховой езды, шерстяная рубашка в клетку, оливкового цвета куртка на подкладке и твидовая кепка. Внешний вид, манера одеваться — такие несхожие у меня и Малкольма — соответствовали особенностям наших характеров.
— Добрый день, — сказал я самым безразличным тоном.
Он оторвался от каталога и окинул меня быстрым взглядом. Глаза у него были такие же голубые и холодные, как сегодняшнее небо.
— Пришел, значит.
— Ну… да.
Малкольм рассеянно кивнул и снова оглядел меня:
— Ты выглядишь старше.
— На три года.
— Три года и перебитый нос, — он заметил это совершенно равнодушно. — Ты, наверное, сломал нос, когда падал с лошади?
— Нет… Это ты его сломал.
— В самом деле? — Похоже, он не слишком удивился. — Так тебе и надо.
Я промолчал. Малкольм пожал плечами.
— Выпьешь кофе?
— Можно.
Мы так и не прикоснулись друг к другу — не обнялись, не пожали руки, не было даже мимолетного похлопывания по плечу. Трехлетнее молчание нарушить непросто.
Малкольм не пошел в общий буфет, он направился к одной из отдельных комнат, которые оставляют специально для привилегированных особ. Я поплелся за ним, с неприязнью припоминая, что мой родитель всюду, где он ни появляется, считает своим долгом пролезть в самое шикарное место, и на это ему требуется не более пары минут.
Здание аукционов в Ньюмаркете построено в форме амфитеатра. Ряды сидений поднимаются со всех сторон вокруг арены, на которую во время торгов выводят лошадей. А под ярусами сидений, как и в большом смежном здании, располагаются офисы аукционистов и представителей племенных заводов. Здесь же находятся филиалы разных торговых фирм, вроде «Эбури Джевеллерз», куда и направлялся сейчас мой папаша.
Я привык к основательным и практичным конторам агентов конных заводов — мне чаще всего приходилось бывать именно там. А помещение «Эбури» было устроено как дорогой выставочный зал. Три стены были заняты прекрасно освещенными стеклянными витринами. Там сверкало серебро и переливались драгоценные камни в украшениях. Все было надежно заперто, но смотрелось очень заманчиво. В центре комнаты, на коричневом ковре от стены до стены, стоял длинный полированный стол, окруженный кожаными креслами. Напротив каждого кресла на столе лежала кожаная папка с бумагой, а рядом — позолоченный пенал с письменными принадлежностями, как намек на то, что здесь клиенту достаточно иметь при себе только чековую книжку — остальное обеспечит фирма.
Угодливый молодой служащий приветствовал Малкольма со сдержанным энтузиазмом и предложил напитки и закуски из роскошного бара, который занимал почти всю четвертую стену офиса. Похоже, здесь обедали весь день напролет. Мы с Малкольмом взяли по чашечке кофе и сели за стол. Я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Малкольм вертел в пальцах ложечку. Тем временем в приемную вплыла грузная дама с пронзительным голосом и завела разговор с молодым служащим о том, что ей хотелось бы иметь фигурку одной из своих собачек, отлитую из серебра.
Малкольм скользнул по ней взглядом и снова уставился в свою чашку.
— Так чем я могу тебе помочь? — начал я.
Я полагал, что Малкольму понадобился мой совет в чем-нибудь, связанном с лошадьми, раз уж он выбрал именно этот город для встречи, но то, что он сказал, оказалось для меня полной неожиданностью.
— Мне нужно, чтобы ты был рядом со мной.
Я сдвинул брови, озадаченный его словами.
— То есть?
— Рядом со мной, — повторил он, — все время.
— Не понимаю.
— На это я и не рассчитывал. — Отец посмотрел мне в глаза. — Я собираюсь немного попутешествовать. И хочу, чтобы ты поехал со мной.
Я не ответил, и Малкольм взорвался:
— Черт тебя побери, Ян, я же не прошу чего-то сверхъестественного! Немного твоего времени, немного внимания, вот и все!
— Но почему именно сейчас? И почему — я?
— Ты — мой сын. — Он перестал вертеть ложечку и бросил ее на стол. По скатерти расплылось коричневое пятно. Малкольм откинулся в кресле. — Я тебе доверяю. — Он помолчал еще немного и добавил: — Мне нужен человек, которому я мог бы доверять.
— Зачем?
Он не сказал зачем. Только:
— Можешь ты на некоторое время оставить работу? Взять отпуск?
Я подумал о тренере, от которого совсем недавно ушел. Его дочь сумела сделать мою работу невыносимой, потому что задумала устроить на это место своего жениха. И у меня пока не было нужды подыскивать другую работу — разве что затем, чтобы снимать квартиру. В свои тридцать три года я успел поработать помощником у трех разных тренеров. Но последнее время меня не оставляло ощущение, что я уже староват для того, чтобы быть у кого-то на побегушках. Самое время было перешагнуть на очередную ступеньку карьеры и самому стать тренером — но браться за это без начального капитала рискованно.
— О чем задумался? — прервал мои размышления голос Малкольма.
— А дал бы ты мне взаймы полмиллиона фунтов или нет?
— Нет.
Я улыбнулся:
— Вот об этом я и думал.
— Я буду оплачивать проезд и счета в гостиницах.
На другом конце стола пышная леди давала внимательному молодому человеку свой адрес. Подошла официантка и начала расставлять на белоснежной скатерти напитки и свежие бутерброды. Несколько мгновений я равнодушно разглядывал ее, потом перевел взгляд на Малкольма и в который раз за сегодняшний день удивился: на его лице отражались тревога и беспокойство!
Я неожиданно разволновался. Я никогда не хотел ссориться с отцом, мне только хотелось, чтобы он взглянул на Мойру моими глазами и понял, что эта расчетливая дрянь охотится за его деньгами и пользуется тем, что дом опустел после смерти Куши, чтобы незаметно втереться к нему в доверие. Она постоянно крутилась под ногами со своим деланным сочувствием и попытками приготовить что-нибудь на ужин. Малкольм, почти беспомощный в своем искреннем горе, был ей признателен и за это. Наверное, он и сам не заметил, когда Мойра начала по-хозяйски брать его под руку на вечеринках и говорить «мы». Все три года молчаливого раздора я хотел помириться с отцом, но не мог заставить себя войти в его дом — я не вынес бы вида ухмыляющейся Мойры на месте Куши. Даже если бы Малкольм и позволил мне ступить на порог.
Теперь, когда Мойра умерла, примирение вроде бы стало возможным. И похоже на то, что отец, оказывается, тоже хочет помириться. Мелькнула мимолетная мысль, что для него мир между нами — наверняка не самоцель, а лишь необходимый промежуточный этап для каких-то далеких планов, но для меня это не имело значения.
— Хорошо, я согласен. Я смогу уделить тебе некоторое время.
Он заметно успокоился.