— Он не знал, как от меня отделаться!
— Он хотел оставить тебя при себе, но Алисия не позволила. Она подала на него в суд и выиграла.
— Я ему не нужна! — резко сказала Сирена. — Он только говорит, что все из-за мамочки, чтобы помучить ее. Я все знаю.
— Это Алисия тебе сказала?
— Конечно, сказала. Папочка так спешил от нас отделаться, и от мамочки, чтобы поскорее жениться снова, чтобы… чтобы… вышвырнуть из дома все, что о нас напоминало, ободрать все миленькие комнаты… вычеркнуть нас из своей жизни.
Она сильно разволновалась из-за старых обид, все еще не забытых за эти двадцать лет. Я вспомнил, как я расстроился, когда Алисия выбросила кухню моей матери. Я чувствовал тогда, что меня как будто предали или обокрали. Мне было шесть лет, столько же, сколько Сирене, и я до сих пор помнил все очень хорошо.
— Попробуй простить его, — сказал я.
— Я пробовала! Я предлагала помочь ему после смерти Мойры, но он… я ему не нужна. И посмотри, чем он сейчас занимается. Тратит деньги без толку. Если он думает, что меня хоть капельку интересуют эти чертовы дебилки из школьного общества, он просто дурак. Ты можешь наговорить ему все что угодно, но я не собираюсь больше терпеть. Пусть он подавится своими проклятыми деньгами! Я прекрасно обойдусь без него.
Она посмотрела на меня мрачно и упрямо. У каждого из нас иногда прорезаются отцовские черты.
— Твои пять минут закончились. Увидимся на похоронах! — Сирена быстро обошла меня и направилась к лестнице.
— На чьих похоронах? — спросил я.
— На чьих угодно! — мрачно ответила она и запрыгала вниз по ступенькам, как будто прыгать для нее естественнее, чем ходить.
Когда я спустился в холл, Сирена уже скрывалась за белой дверью. Идти за ней было бессмысленно. Я вышел из студии, чувствуя, что не достиг совершенно ничего, и с тяжелым сердцем вернулся на автостоянку. Сел в машину и поехал в Уокингем разговаривать с Фердинандом.
Я почти надеялся, что его не будет дома, но он сам открыл дверь. Фердинанд неохотно впустил меня в дом, он был недоволен — я оторвал его от работы.
— Нам не о чем говорить, — сразу сказал он, но я понял, что он не отказывается напрочь, а готов смириться с неизбежным. Через пару минут он немного смягчился, как и тогда, у меня в квартире.
Они с Дебс купили этот одноэтажный коттедж с верандой неподалеку от дороги в Ридинг, когда поженились. Фердинанд провел меня в центральную комнату, где был его кабинет. Этот кабинет настолько же точно соответствовал привычкам Фердинанда, как отцовский кабинет в Квантуме — привычкам Малкольма.
Я бывал здесь раньше два-три раза. Остальные комнаты были обставлены скромно, но со вкусом, везде — чистота и порядок. И Дебс, и Фердинанд терпеть не могли грязи и ненужного хлама. В одной из трех спален вообще не было мебели, в другой стояла одинокая кровать и платяной шкаф — для Сирены, а в третьей, семейной спальне, была широкая кровать на низких ножках, встроенный шкаф во всю стену и несколько полок, которые Фердинанд собирал сам. В гостиной стояло два кресла, простой торшер, телевизор и множество мягких подушек на полу. В опрятной кухоньке был небольшой стол с четырьмя стульями. Обжитым казался только кабинет, но и там, в отличие от уютного рабочего беспорядка в кабинете Малкольма, все было по-спартански строго и аккуратно.
На экране компьютера появились какие-то графики. Фердинанд взглянул на них и снова с выражением легкой неприязни повернулся ко мне.
— Чего ты хочешь? У меня еще полно работы после этих курсов.
— Можешь ты сохранить все это? — я показал на экран. — Запиши данные и давай съездим в паб пообедаем.
Он покачал головой и посмотрел на часы.
Он покачал головой и посмотрел на часы. Потом нерешительно сказал:
— Наверное, мне действительно пора пообедать. Хорошо, поехали. Но не больше чем на полчаса, — и принялся возиться с компьютером.
Мы поехали в центр города и вышли у паба с автостоянкой. В зале было полно народу, у служащих как раз был обеденный перерыв. Мне пришлось здорово поработать локтями, но я добыл нам по порции шотландского виски и сандвичей. Фердинанд занял освободившийся столик, с которого он брезгливо смахнул крошки, оставшиеся после предыдущих посетителей.
Я поставил на стол наши порции и сказал:
— Понимаешь, Малкольм хочет выяснить, кто подложил в Квантум бомбу.
— Это не я, — ответил Фердинанд и с безразличным видом отпил из своего стакана.
— Ты не помнишь, как старый Фред взрывал пень? Нам тогда было по двенадцать или тринадцать лет. Тогда еще от взрыва самого Фреда отбросило на несколько шагов.
Фердинанд уставился на меня.
— Хорошо помню. Но это было так давно! Из-за этого с домом ничего не могло случиться, — медленно сказал он.
— Почему же? Тот взрыв произвел на нас огромное впечатление. Нужно было только немного покопаться в памяти. Эксперт по взрывам, который работает сейчас в Квантуме, спросил меня, что я знаю о кордите, и я вспомнил старого Фреда.
Фердинанд углубился в воспоминания.
— Черный порошок… в ящике.
— Да, и он до сих пор стоит в сарае для инструментов. И до сих пор не испортился, но бомбу сделали не из него. Эксперт считает, что это была самодельная взрывчатка, которую называют НАМР.
Фердинанд заметно разволновался и сказал, немного помолчав:
— Я вообще-то даже не представляю, что это такое.
— Ты не знаешь, что такое НАМР? — спросил я.
Фердинанд неуверенно ответил, что не знает, и я подумал, что он не совсем искренен. Наверное, он считал, что его могут обвинить, если откроется, что он об этом знает. Нужно было как-то его разговорить, настроить на миролюбивый лад. Я хотел сделать его своим союзником.
— Малкольм сделал новое завещание, — сообщил я.
— И почти все отписал тебе? — Он горько усмехнулся.
— Нет. Если он умрет естественной смертью, каждый из нас получит равную долю, — сказал я, и немного погодя добавил: — А если его убьют, все состояние уйдет на благотворительность. Так что как насчет того, чтобы засесть за телефон и оповестить всю семейку, чтобы они помогли мне выяснить, кто пытается лишить их наследства?
«Господин Жервез Пемброк, тридцати пяти лет, женат на госпоже Урсуле, проживает в Мейденхеде, улица Грант, четырнадцать. Собственный особняк с четвертью акра сада, в хорошем месте. Женаты одиннадцать лет, две дочери, восьми и шести лет, обе учатся в частной школе.
Господин Жервез работает биржевым маклером в лондонском представительстве фирмы «Уэллс, Гибсон и Каткарт». Сами Уэллс, Гибсон и Каткарт умерли много лет назад, но название фирмы осталось прежним. Господин Жервез — уполномоченный представитель фирмы, как и все остальные сотрудники. У него ненормированный рабочий день, по большому счету он сам себе начальник. Обычно он работал больше, чем сейчас, но в последнее время, по словам секретарши фирмы, стал рассеянным. Она не хотела говорить прямо, но я выяснил, что господин Жервез часто приходит после обеда изрядно выпившим, а иногда не приходит вовсе.
Она, конечно же, не следит за временем его появлений на работе. Просто слышала, как двое сотрудников сплетничали о господине Жервезе, говорили, что он стал очень нервным и продает своим клиентам одну дешевку. Они говорили, что господин Жервез слишком осторожничает, это плохой признак для биржевого маклера. Ее ничуть не задели наговоры на господина Жервеза, у которого «отвратительный характер, особенно если ему кто-то перечит», и я даже не представляю, какая у нее тяжелая работа!
Я попросил господина Жервеза принять меня у себя в кабинете.