В мгновение, в одно-единственное мгновение этому красивому парню удается стать таким безобразным, как тридцать шесть обезьяньих задниц, висящих на одной палке.
- Что вы хотите сказать? - мяукает он.
- Ничего, кроме того, что сказал,- отвечаю я спокойно.- Я вас спрашиваю, что вы делали вчера в Париже?
Он сжимает челюсти, словно созданные, чтобы раскалывать орехи.
- Господин комиссар, я не вижу, чем мое времяпрепровождение в Париже может вас заинтересовать?
Ну, это уже переходит всякие границы! Вы прекрасно знаете вашего дорогого Сан-Антонио, цыпочки мои: терпение не относится к моим сильным сторонам.
- То, что вы не видите, не имеет ровно никакого значения,- наставительно говорю я ему,- важно, что вижу я.
Раздается рев, издаваемый Морбле.
- Паяльную лампу, в бога мать!..- вопит экс-унтер-офицер.- Дайте мне паяльную лампу, и я заставлю его сознаться в чем угодно - в прошлом, настоящем и будущем!
Его Величество успокаивает Морбле до краев налитым стаканом кальвадоса.
- Так что, господин Дюрон?
- Дюрон, Дюрон, считай ворон! - напевает Берю, который никогда не упускает случая продемонстрировать обширность своей культуры.
Дюрон растерянно озирается вокруг. Он видит лишь враждебные лица. И самое враждебное среди всех - лицо Августины, которая, похоже, его более чем недолюбливает.
- Должен ли я говорить при прислуге? - поспешно спрашивает он.
Ну и наглец! Мне просто приятно его унизить!
- А вы предпочли бы говорить в присутствии вашей супруги? - невинно спрашиваю я.
- Я ужинал с одной дамой,- признается он.
- В самом деле?
- Да, конечно.
- Как звали даму?
- Люлю.
- Этого маловато, чтобы иметь о ней представление.
- Это все, что я о ней знаю. Я ее встретил под вечер в одном из больших кафе Булонского парка, пригласил ее поужинать.
- Куда?
- К Лассеру.
- А затем?
- Мы отправились в ночной бар "Безумная лошадь".
- А потом?
- Потом было три часа утра. Думаю, что с этого момента могу считать себя вне подозрения?
- Все-таки расскажите,- настаиваю я.
- Мы отправились в гостиницу недалеко от площади Этуаль. Я вам дам точный адрес.
- Хорошо. Все! Можете идти к жене и успокоить ее.
С недовольным видом он выходит из комнаты и сильно хлопает дверью, чтобы дать мне понять, что он обо мне думает.
- Мне не нравится этот хлыщ,- заявляет Морбле.- Клянусь своей пенсией, что это его рук дело. Зря вы тут разговорчики ведете, теряете время, приятель. А вот с помощью паяльной лампы... ну, вы бы потратились слегка на бензин, зато сэкономили бы на слюне.
- Эй вы, "гестапо", помолчите! - громыхаю я.
И тут же перехожу к допросу толстой Августины.
- А вы, заинька? Расскажите, как вы провели вечер?
Служанке мое обращение нравится как устрице морская вода. Затем ее довольная улыбка гаснет.
- Я пошла спать! - говорит она.
- Одна? - бросает Берю.
- Как вам не совестно, бесстыдник, что вы себе думаете? - протестует Августина.- Я девушка честная и не сплю с мужчинами у своих хозяев!
- Вы ничего не слышали?
- Совсем ничего.
- Даже приезд вашего хозяина и инспекторов, которые его... (чуть не сказал, "которые его охраняли"), которые его сопровождали?
- Да, я смутно слышала шум машины и стук дверцы, но это было сквозь сон.
- Значит, ничего существенного сказать не можете?
- Ничего.
- Сегодня утром вы встали как обычно?
- Да, я приготовила завтрак для хозяина. Когда кофе был готов, я пошла его звать. Ответа не было. Я открыла дверь: комната была пуста. Я испугалась и побежала за полицейским.
- Вы не спускались в гараж?
- Нет. Зачем бы я туда спускалась?
- Пока все. Спасибо!
Мы покидаем третий дом с преступлением. Морбле, который находится под хорошим газом, заносит, и он валится на лужайку.
И добрый самаритянин Берю поднимает своего друга на ноги и отряхивает его костюм, наставительно говоря:
- Ну что ты, Пополь, честное слово, уже даже литра не держишь?
- Это тот нашатырный спирт меня подвел,- оправдывается Морбле.
- Но это был не нашатырь, это был кальвадос! - возражает Берю.
- А я тебе говорю, что это был нашатырь, я по вкусу определил.
Берю, который пришел в себя, усаживает своего приятеля в машину, советуя ему проспаться. Потом он возвращается ко мне в гараж, где я приступаю к повторному осмотру. Добиваясь, чтобы я простил ему утреннюю пьянку, Берю вовсю подлизывается. Он задает вопросы, касающиеся орудия преступления... Когда я сообщаю, что речь идет о кирпиче, он хмурит свои мощные брови:
- Ты ничего не замечаешь, Сан-А?
- О чем ты?
- Стены гаража сделаны из кирпича.
- Ну и что?
- А может, он сам ударился башкой о стену и вырубился...
- Он умер, и сам ухитрился выключить свет?
Но моя ирония не нарушает убежденности Ужасного.
- Плакаты были здесь? - спрашивает он, указывая на сверток, лежащий на полу.
- Похоже, что да.
- А до этого они находились в машине?
- Да, sir!
Верзила погружается в пучины плодотворных размышлений.
- Думаю, что я все понял, приятель. Забавно, как добрый стакан белого вина с утра в придачу к хорошо сдобренному алкоголем кофе приводит мозги в боевую готовность!
- Давай рассказывай! - приказываю я.
- Значит, так. Ляндоффе въезжает в гараж после того, как Мартине открыл ворота и включил свет. Правильно?
- Именно так...
- Ладно. Мартине закрывает за ним ворота. В это время Ляндоффе ставит машину на место, оборачивается, берет сверток с плакатами и бросает его через опущенное стекло из машины.
- И что дальше?
- Сверток длинный. Он ударяется о стену, нажимает на выключатель, и свет в гараже гаснет. Можешь это проверить, парень. Выключатель находится как раз над свертком.
- Правильно. Дальше.
- Дальше Ляндоффе на ощупь выходит из машины, чтобы включить свет. Он плохо рассчитывает движение и ударяется головой о кирпичную стену. От этого он теряет сознание, и его нос оказывается возле выхлопной трубы. Ничего себе амбразия!
- Амброзия, невежда!
- Пусть будет амброзия, если ты так хочешь. Господин несостоявшийся депутат вдыхает ее, и на этот раз - на вечные времена...
Наступает тишина. Он чешет макушку, проводя рукой между тульей и лентой шляпы.
- Что думает об этом большой начальник?
- Все, что ты мне сказал, представляется мне правдоподобным, Толстуша. Выходит, это всего лишь несчастный случай?
- Конечно, выходит! - ликует Верзила.- А для нас одним Преступлением меньше, и это уже хорошо, не так ли?
- Меня беспокоит одна мелочь.
- И что же это-с?
- То, что Ляндоффе не выключил двигатель, когда заехал в гараж. Представь себе, вот человек приехал. Приехал! К тому же еще и разгрузился. И. все это делает, не выключая двигатель! Это меня удивляет, Берю!
- Ну и пусть удивляет, только не выводи меня из себя! - ворчит Король мудаков.- Я прихожу сюда, помогаю тебе разобраться. Я проделываю "восьмерки" мозгами, чтобы вывести из затруднения моего хренового комиссара, а он вместо благодарности не находит ничего лучшего как сказать, что он удивляется!
Он берет меня за руку.
- Хочешь, я скажу тебе как мужчина мужчине?
- Попробуй, мой козлик, я согласен.
- В этот раз - это несчастный случай.
- Откуда такая уверенность?
- Потому что в этот раз, похоже, речь идет о преступлении в закрытом помещении и потому что - ты меня извини! - в преступления в закрытом помещении я не верю. В романах Тата Грисби, Руа-Викера, Симэ-Нона такое возможно. Но в жизни этого не бывает, потому что это невозможно.
- А остальные преступления, великий хитрец?
- Какие остальные?
- Два первых преступления. Там ведь речь идет как раз об убийствах, а не о несчастных случаях.
- Согласен, но, смотри, ведь там же помещения не были закрытыми. Никто не видел убийцу, но там были окна и двери.