Обалдук волнуется. Он дергается, пыхтит, шуршит, скрипит, скрежещет как немазаная телега. Кузен Гектор подходит к нему.
- Я тебя немного поимел, а, племянничек? - говорит он, дружески защемляя старикашке нос двумя пальцами.
Шутник он, наш Тотор.
- Слушая телефонный разговор, я понял, что ты ждешь специалиста по дешифровке, которого возьмешь с собой в Германию. Парень должен был вот-вот материализоваться, и послал его некий Бульбульхонар. Что же я сделал? Чтоб моя рожа стала похожа на кожу задницы при рожистом воспалении! Я дождался прибытия этого типа, некоего Марзана, как я понял.
Он вылез из такси и пока расплачивался, я спросил его, он ли это, он ответил, что да, тогда я ему выдал, что я его жду и что у нас дело в доме напротив. Я проводил его в хибару Фуасса...
Взрыв смеха со стороны Гектора, к которому присоединяется громогласный орган Берюрье.
- Еще не все! Я вырубил его и связал в кладовке. Затем присвоил его бумаженции и выдал себя за него. Вот так я смог отыскать вас, козлятки.
Он засовывает два пальца за ворот рубашки.
- Не хвастаясь, я думаю, что поспел вовремя, не так ли?
Пино, который открывает глаза, скромно просит развязать его. Ему хочется увериться, что он не умер и все это происходит в действительности!
- Чем займемся теперь? - требует Толстый. - Я бы заморил червячка, а вы?
- Заберем сначала то, что у господина, - говорю я, указывая на Обалдука...
Босс крутится, клянется, что у него нет половины формулы и т.п.
Но я-то знаю, что она у него. Если Артуро прихватил свою для сверки двух листов, Обалдук, у которого в черепе ни мыльная пена, ни стружки, наверняка принял такие же предосторожности. В этом деле обе команды работали под копирку...
Обыскиваю господина и в двойной подкладке бумажника откапываю лист, сложенный вчетверо, обтрепанный с одной стороны. Видимо, его отдалили от другой части с помощью разрезного ножа, который резал плохо. Отпечатанное на листе мне ни о чем не говорит. Расшифровка - это дело нашей спецсекции.
- Теперь попробуем добраться до Западного Берлина.
- Но пилота уже нет! - бормочет Пинюш. Я слегка бледнею. Серьезное препятствие. Двое, которые умели рулить, загибаются у наших ног в весьма жалком виде.
- Послушайте, ребята, - говорит Гектор, - вы же знаете, что я помешан на технике. Пока летели, я смотрел, как управляет усопший приятель, и я теперь могу справиться сам, без хвастовства. Только вот куда лететь?
- Не дрейфь, - перебиваю я, - я был штурманом в армии. В дорогу! Эта страна начинает мне надоедать!
- А они? - осведомляется Берю, указывая на Эльзу и Обалдука.
- Оставим здесь. У меня нет привычки добивать пленных.
- После того, что сделала эта девка?! - возмущается Толстый.
- Вот именно, у нее будет время поразмышлять! Пока их отыщут в этом забытом богом углу, сквозь их каркасы прорастут грибы, не так ли, мой ангел?
Я наклоняюсь и целую ее. Эльза в полной прострации. У нее нет сил даже протестовать.
- Хороша крошка, - оценивает Гектор, - если бы кусочек времени, я бы охотно...
- Целомудрие узницы так же священно, как ее жизнь! - возмущаюсь я. Отваливаем!
Сильно болтает, и я в какой-то момент думаю, что карбюратор объявит развод коробке скоростей, но должен тем не менее признать, что Гектор выкручивается вполне прилично.
- Похоже, что он управляется с этой керосинкой всю жизнь! - признает Берюрье...
- Говорят, "управляет вручную ножным управлением", - исправляю я.
- Говорят так, как знают! - протестует его Толстячество, фыркая.
Чтобы скрыть презрение, он хватает французский еженедельник из бардачка жужжалки. Гектор объясняет, что это газета, которую он купил перед отъездом из Франции. Берю начинает листать ее и вдруг орет как резаный.
Требуем в чем дело и он указывает на маленькую рубрику в разделе брачных объявлений. Я читаю вслух:
"Дама за тридцать в процессе развода, но ненавидящая одиночество, рассмотрит предложения о новом замужестве с мужчиной от двадцати пяти лет, желательно зажиточным. Писать в газету на имя Берты Пуальфу".
- Ну и что? - удивляюсь я. - Тебя-то чем это касается?
- Так это же Берта, моя жена! - багровеет Величайший, у которого от натуги отскакивают четыре пуговицы на ширинке. - Ее девичья фамилия Пуальфу! Ах, с..., она не теряет время! Уже подала на развод и ищет себе голубка! Извините, возраст-то какой: двадцать пять годков! Мадам желает молочного поросенка! Лучше бы я стал папой римским, чем тащить в мэрию этот кусок жира с дерьмом.
- Утихомирься! - успокаиваю я его. - Аппарат и так перегружен. Если ему еще придется тащить на себе твой раж, мы все окажемся на газончике.
Глава двенадцатая
- Господа, это лучшее наше дело, достойное быть записанным в скрижали. Нейтрализация двух таких мерзопакостных банд, как Артуро и Обалдука, произведена в самый нужный момент. Пино, я имею удовольствие сообщить вам, что вы восстановлены в кадрах навечно.
Нужно ли уточнять, что мы находимся в бюробинете Старика и что сам он и квакает?
Старая Рухлядь разражается рыданиями! Восстановлен! Он! Целый год сожалений и упреков тут же испаряется.
Он рожден был легавым, наш Пино. И умереть должен легавым. Отставка хороша для генералов. Гектор, участвующий в разговоре, делает козью морду.
- Очаровательно, - говорит он, - если я правильно понимаю, агентство сваливается на мою шею?
- Оно остается в хороших руках! - сообщает Пинюш. - И потом, я буду помогать вам после работы.
- А почему это Берюрье не с вами? - интересуется Старый Хрыч. Поскольку он разделял опасности, мне бы хотелось, чтобы он разделил и триумф.
- Он разводится, начальник! Брови Хрыча вздымаются.
- Он!
- Его китиха начинает заново. Такова жизнь. Он был слишком добр и терпелив, когда-то это должно было произойти...
- Храбрый малый, надеюсь он нормально переживет трудное время.
Старик похлопывает пол-листа, лежащие перед ним.
- Жаль, что вы не смогли прибрать и вторую половину, - вздыхает он, терпеть не могу неразгаданных загадок, но, в конце концов, то, что у нас есть половина, означает невозможность применения формулы, это основное. Господа...
Он поднимается с протянутыми руками. Пожимаем его двенадцать пальцев и эвакуируемся в кабак напротив в надежде застать там Берюрье. Но Берю там нет.
- Да не строй ты морду, - шумит Гектор, - можно подумать, что не получил только что поздравлений от старого Шпрунца!
- Не нравятся мне расследования, которые кончаются столькими вопросами, кузен. Ты же знаешь, у меня тонкий вкус.
- Где ты видишь вопросы? - интересуется Тотор.
- Примо, где вторая половина формулы?
- Ах, признаться...
- Хорошо, я хотел бы еще знать другие вещи: место, где Симмон прятал формулу; почему он покончил с собой, где папаша Фуасса держал свой куш (ничего ведь не нашли), и, наконец, почему команда Обалдука считала его виноватым после смерти дамы Ренар...
- Четыре вопроса, - улыбается Гектор. - Я могу убрать два.
- Что?
- Люди Обалдука знали про Фуасса, так как они следили за ним из павильона на противоположной стороне улицы. Они видели, как он убивал гувернантку, кузен души моей!
- Ты уверен?
- Сам Обалдук рассказал мне во время путешествия...
- Понятно! Осталось три вопроса.
- Минутку, сыщик!
Он выходит, и сквозь витрину я вижу, как он идет к своей "лянчии загато", припаркованной у входа. Берет изнутри коробочку и возвращается. Развязывает ленту, отгибает края картонки...
- Обозревай, душа моя!
Я смотрю. Она набита банкнотами по пятьдесят тысяч. Пиршество!
- Миллионы папаши Фуасса! - бормочу я.
- Да, бэби.