— Что это тут творится? — звучит вдруг хрипловатый женский голос. Из полей в сторону города идет пожилая женщина. Она обводит взглядом толпу, задерживается на мне. Она старше их всех, даже доктора в больнице, но есть в ней что-то такое, чего им всем не хватает.
На руке у нее покачивается корзина. Она доверху наполнена брокколи размером с дыню.
В нескольких футах от меня старушка останавливается. Окидывает меня быстрым взглядом с ног до головы, а потом поворачивается к тому, кто со мной заговорил.
— Ладно, — говорит она мягко, чуть растягивая слова. — Нечего тут смотреть. Идите, возвращайтесь к работе.
И они слушаются.
Не возражают. Не спорят. Просто подчиняются ее словам и уходят. Они даже не переговариваются по дороге. Просто поворачиваются и бредут прочь.
— Так, — старушка поворачивается ко мне. — Ты в Больнице живешь, верно?
Я киваю.
— Да, то есть… я… — Я запинаюсь и умолкаю. Мир сошел с ума. Сначала на меня хотел напасть человек с садовым совком. А теперь маленькая пожилая женщина в одиночку разогнала толпу людей, которые, судя по виду, готовы были взять вилы и напасть на меня, как толпа средневековых крестьян на ведьму.
Она поднимает руку, останавливая меня.
— Я — Стила, — говорит она. — Не знаю, кто ты и откуда взялась. Но сдается мне, что это все проделки Старейшины. Если у нас начинает твориться что-нибудь странное, это значит, что кашу заварили на уровне хранителей.
Ей… ей что, тоже не нравится Старейшина?
— Я в это дело вмешиваться не хочу. Довольно я натерпелась от Старейшины, когда в Палате жила. Тридцать лет отпахала главным агрономом. — И все же в голосе Стилы звучит нотка гордости. Она замолкает, изучающе глядя на меня. — Ты не выглядишь дурочкой.
— Я… простите?
— Ты странная, — говорит она прямо, и я вздрагиваю. — В Больнице-то с тобой все будет в порядке. В Палате к странным привыкли. Но тут будь поосторожнее. Всего чаще фермеры не знают, как на такое реагировать.
— Но вы… вы просто приказали им уйти, и они ушли.
Стила перевешивает корзину с брокколи с одной руки на другую.
— Так это потому, — говорит она, — что я такая же, как они. А ты — нет.
— И что?
Стила смотрит в спины людям, которые окружали меня, а теперь исчезают на улицах города.
— Ты пойми. Фермеры — люди очень простые. Если будешь создавать им сложности, они просто от тебя избавятся, и проблемы не будет. Почему еще, как ты думаешь, они каждого, у кого есть хоть проблеск фантазии, выгоняют и запирают на другом конце корабля?
Сначала я порываюсь возразить, но потом вспоминаю мужчину с поля. То, как он стискивал совок, выставив его лезвием ко мне.
— Ты лучше иди, откуда пришла, — говорит Стила и, не глядя на меня, направляется в сторону города. Идет она быстро и скоро опережает того человека, который со мной заговорил. Когда она проходит мимо, он оборачивается и встречается со мной взглядом.
А потом идет в мою сторону.
Я делаю три шага назад, чуть не падаю, поворачиваюсь и бросаюсь бежать так, как еще никогда не бегала. Не так, как раньше, не размеренно. Я не слежу за темпом, не считаю вдохи и выдохи, не контролирую шаги. Я лечу так, словно за мной гонится чудовище, так, словно меня преследует толпа. Все быстрее и быстрее. Лечу по высокой траве, и травинки оставляют на коже мелкие, как от бумаги, порезы. Ломаю стебли кукурузы, стрелой проносясь через поля.
Я бегу, и бегу, и бегу.
Мимо Больницы, через сад, мимо пруда.
К холодной металлической стене.
Останавливаюсь, глотая воздух, удары сердца грохотом отдаются в ушах. Протягиваю руку и касаюсь стены. Пальцы сжимаются в кулак, но он бессильно опускается вниз.
И я осознаю самую главную истину об этом корабле.
Здесь некуда бежать.
22
Старший
Дверь шлюза захлопывается. За спиной у меня тихо, лихорадочно перешептываются Док со Старейшиной.
— Думаешь, это…?
— Невозможно.
— Он знает?
Пауза.
— Естественно, нет.
— Ты…?
— Естественно, нет.
Но я не в силах думать ни о чем, кроме звезд. Словно я когда-то потерял часть души, и там была пустота, а сейчас она заполнилась светом миллиона звезд.
Всю жизнь я грезил только ими; и все же не ожидал того, что увижу.
Как я вообще мог хоть на секунду подумать, что лампочки в Большом зале — звезды?
Я изменился, изменился навсегда.
Я видел звезды.
Настоящие звезды.
23
Эми
Прижимаюсь лицом к металлической поверхности, вдыхая пыль, которая осела на рядах заклепок вдоль вогнутой стены. В глазах жжет, я ничего не вижу, кроме серости стального мира вокруг.
Что-то внутри меня ломается.
Я. Не могу. Этого выдержать. Не могу. Это слишком. Все… все это… существование… я не могу. Просто не могу. Пожертвовать всем и получить взамен один только холодный металл…
Сползаю вниз по чуть вогнутой стене, оставляя на ней след из пота, слез и соплей, но мне все равно. Влажная земля тут же отпечатывает на коленях брюк влажные круги. Сжимаю горсти в кулаках. Чувствую кожей — это земля, реальная, настоящая земля.
Но это фальшивка.
— С тобой все нормально?
На тропе, соединяющей Больницу с большим кирпичным зданием дальше по улице, стоит человек.
Когда я поднимаю измазанные руки, с них комьями падает грязь. Пытаюсь вытереть с лица слезы и сопли, но, скорее всего, бесполезно — становится только хуже.
Чтобы встать, приходится опереться о стену.
— Вы, наверно, думаете, что я спятила, — всхлипываю я, пытаясь выдавить подобие смешка.
— Я думаю, ты очень расстроилась, — отвечает он, помогая мне подняться, — но не спятила. Что-то не так?
— Все, — фыркаю я.
— Не может же все быть так плохо.
Поверьте мне, может.
Он словно не замечает, что я совсем измазала ему рукав грязью.
— Кстати, я Эми.
— Орион.
— Очень приятно, — произнося это, я вдруг понимаю, что не кривлю душой. Это первый человек на корабле, который меня не пугает, не угрожает убить или то и другое сразу. Он намного старше, почти ровесник папы, и, хоть эта мысль и впивается мне в сердце занозой, все же она и успокаивает немного.
Орион ведет меня в сторону кирпичного здания, прочь от Больницы.
— Перед тем как отправить обратно, тебя надо привести в порядок. Что ты вообще делала у этой стены?
— Искала, как выбраться с корабля, — бормочу я.
Орион смеется искренним, здоровым смехом, от которого я тоже начинаю улыбаться. В глазах его загорается огонек, который напоминает мне Старшего. Это не из-за внешности — они здесь все выглядят родственниками из-за одинакового цвета кожи и волос. Нет — о Старшем мне напоминает доброта в его глазах.
На крыльце кирпичного здания я останавливаюсь. Большие белые буквы гласят «Регистратека». Рядом со входом висит портрет Старейшины. Холодный взгляд следит за тем, как я поднимаюсь по ступеням, но я стараюсь не смотреть на портрет. Орион спешит внутрь, на ходу что-то говоря о полотенце.
Я открываю дверь, и приходится подождать мгновение, чтобы глаза привыкли к тусклому свету.
А потом я вижу ее.
Землю.
Не настоящую Землю, конечно, просто большую глиняную модель.
Я бросаюсь вперед, протягивая руки к огромному глиняному земному шару, висящему в центре гигантских размеров холла. Вот Америка, вот Флорида, где я родилась, а вот Колорадо — там я встретила Джейсона. Ладони дрожат, отчаянно пытаясь дотянуться до пыльной, неровной глины, но она слишком высоко.
Орион хватает меня за руки и растирает горячим, немного влажным полотенцем. Такое ощущение, словно он хочет стереть с них кожу. Отбираю у него руки — они красные, но чистые. Не давая мне сказать ни слова, Орион сует мне полотенце в лицо и начинает тереть. Он смеется, и я тоже — уже очень давно со мной не обращались, как с измазавшимся в грязи несмышленышем.
— Ну вот, чисто! — весело объявляет он, бросая полотенце куда-то за спину. Потом протягивает мне стакан холодной воды, которую я тут же жадно выпиваю. Мышцы расслабляются, и, кажется, я потихоньку успокаиваюсь.
— Что, — кивает Орион в сторону модели, — нашла наш макет Сол-Земли?
Видимо, под Сол-Землей он имеет в виду мою Землю.
— А вот, — добавляет он, — «Годспид».
А я и не заметила маленькую модель корабля, которая словно бы вылетела с Земли. Она размером примерно с мою голову, а Земля такая большая, что я не смогла бы даже обхватить ее руками.
Слегка толкаю кораблик. Сбившись с курса, он хаотически качается на своем проводе, но потом успокаивается, словно ничего не случилось. Это же просто корабль. Ему на все плевать.
— Теперь лучше? — спрашивает Орион, словно теплым полотенцем можно решить любую проблему.
— Да, все нормально, — говорю я, но мы оба знаем, что я лгу.
24
Старший
— Идем, — приказывает Старейшина, и по его тону — такому, каким хозяин говорит с рабом — я понимаю, что он обращается ко мне, а не к Доку. Оторвав взгляд от закрытой двери шлюза, следую за ним. Док тоже идет, но не торопясь, и звук его размеренных шагов похож на зловещий барабанный бой.
Дойдя меж рядов криокамер до стола у дальней стены, Старейшина останавливается и выжидающе смотрит на меня. Мой взгляд прикован к столу — я вспоминаю, как на его холодной металлической поверхности, свернувшись клубочком, лежала Эми, а я ничем не мог ей помочь.
— Ну? — отрывисто рявкает Старейшина.
— Что?
— Будь ты главным, что бы ты сделал в такой ситуации?
— Эээ… — протягиваю я, сбитый с толку. Это так похоже на Старейшину. Вечно он начинает свои педагогические штучки, когда я меньше всего к этому готов.
— «Эээ», тоже мне! — передразнивает Старейшина. — Будь лидером! Что нам делать?
— Ну… надо посмотреть записи видеонаблюдения. И, — добавляю я, видя, что Старейшина опять собирается начать издеваться, — карту вай-комов тоже надо проверить.
Старейшина хмыкает, но не отпускает колких замечаний по поводу моего плана, а просто протягивает мне пленку. Прижимаю палец к панели регистрации, и экран загорается. Ввожу одну задругой несколько команд, разыскивая видеозаписи криоуровня. Но на них ничего нет — все черное.
— Что-то случилось с камерами. — Я пытаюсь снова, но снова вижу лишь черный экран.
Старейшина хмыкает.
— В первый раз их тоже вывели из строя. Я думал, что устранил проблему, но, видимо, он снова нашел способ. Попробуй вай-комы.
Снова ввожу команды, на этот раз мне нужен доступ к карте «Годспида». На экране мерцают сотни точек: по одной на каждого человека, каждая обозначает вай-ком. Я раньше уже делал так — очень помогает жульничать в прятки, Харли понадобилось полгода, чтобы понять, как это я всегда его нахожу — но больше ни для чего я эту карту не использовал. Теперь я знаю, что искать: на четвертом этаже Больницы светится кнопка перехода. Нажимаю ее, и на экране открывается криоуровень. Сейчас на нем мигают три точки — мой вай-ком, Дока и Старейшины. Накрываю пальцем ползунок и отматываю время на час назад. На карте пусто, один только…
— Док, — объявляю я, вручая пленку Старейшине, чтобы убедился. — Здесь был только Док.