Мне так хочется взять ее за руку, но я сдерживаюсь. Получится нечестно — она ведь не сможет отказать.
Сэм останавливает меня в коридоре перед уроком физики.
— Слыхал? Грег Хармсфорд съехал с катушек и раздолбал собственный ноутбук.
— Когда? За обедом?
— Вчера ночью. В общежитии все проснулись от страшного шума, когда он топил его в раковине. Монитор весь в трещинах — словно он по нему колотил. У парня серьезные психологические проблемы.
Сэм не выдерживает и заливается смехом. Я ухмыляюсь.
— Утверждает, что все это натворил во сне. Плагиатор — передирает твою историю. Все видели — у него глаза были открыты.
Улыбка сползает с моего лица.
— Так Грег ходил во сне?
— Притворялся.
А что, интересно, делала Лила, пока я с ее отцом разъезжал на черном «Кадиллаке»? Представляю, как она вошла в комнату Хармсфорда, как он сам ее впустил, как девушка медленно сняла перчатку и погладила его по затылку.
Сэм говорит еще что-то.
Но тут, слава богу, звенит звонок, и я убегаю на урок. Йонадаб сегодня рассказывает про инерцию, о том, как трудно бывает остановить механизм, если он уже запущен.
После урока Даника выбегает из кабинета физики и встает под дверью класса, где у Сэма только что закончился урок. По ее отчаянному виду все ясно — он с ней не разговаривает.
— Пожалуйста, — умоляет девушка, прижав к груди учебники, но сосед целеустремленно проходит мимо.
Глаза у Даники красные и заплаканные.
— Все будет хорошо, — утешаю я ее, хотя совсем не уверен в своих словах, просто так принято говорить.
— Наверное, мне следовало это предвидеть, — вздыхает она, убирая с лица фиолетовую косичку. — Мама рассказывала, что многие хотят общаться с мастерами, но мало кто готов вступать в отношения. А я думала, Сэм не такой.
У меня бурчит в желудке — обед-то я пропустил.
— Нет, не думала. Иначе бы не стала врать.
— Но я же оказалась права? — Даника смотрит жалобно, будто хочет, чтоб я ей возразил.
— Не знаю.
Дальше по расписанию — лепка. Выхожу во двор, а девушка почему-то идет следом, хотя ей как раз в центр изобразительных искусств не надо.
— Ты что имел в виду? Почему ты так думаешь про Сэма?
— Может, он злится, потому что ты ему не доверяешь. Может, потому что не сказала правду в полиции, когда вас заставляли пройти тест. А может, просто обрадовался, что хоть раз он оказался прав, а ты нет. Ну знаешь, чувство собственного превосходства и все такое.
— Но он не такой.
С ближайшей стоянки эвакуатор увозит чью-то машину.
— В смысле не такой, как я?
Даника удивленно открывает рот. Чему удивляется, интересно? Сама же всегда думает про меня невесть что.
— Я такого не говорила.
— Но ты права. Я бы на его месте обрадовался, даже если бы не признался. Всем хочется получить над кем-то власть, особенно когда сам чувствуешь себя слабым и незначительным.
Вспоминаю, как вел себя Сэм в начале семестра — как будто ему с Даникой никогда не сравниться. Она-то и понятия ни о чем не имела.
— Ты так относишься к Лиле?
Даже если перед этим она не думала обо мне плохо, то теперь точно думает.
Качаю головой, стараясь не показывать, как разозлился.
— Сама же знаешь, что нет. У нас с ней не по-настоящему, это магия. Ты разве никогда не работала над?..
Стоп, это же мою машину увозят!
— Какого черта? Эй! — выкрикиваю я на бегу.
Эвакуатор подскакивает на лежачем полицейском и выезжает на дорогу, вместе с моим «Мерседесом». Лица водителя не видно — кепка низко надвинута на глаза. Номер тоже не разглядеть из-за моей же собственной машины. Успеваю заметить только надпись «Таллингтонская буксировочная служба».
— Что случилось?
Даника стоит на парковке рядом с тем местом, где раньше красовался мой «Бенц».
— Мою машину украли! — Я в недоумении обвожу рукой остальные автомобили. — Почему мою, почему не эти? Хорошие, новые машины! А моя кривая ломаная колымага…
— Кассель! — Даника указывает куда-то вниз. — Посмотри.
Подхожу поближе и только тут замечаю на земле черную коробочку, в такие обычно кладут ожерелья или серьги. Она перевязана черной лентой и лежит как раз там, где я припарковал «Мерседес». Опускаюсь на корточки и отрываю маленький ярлык. На черной бумаге черными же чернилами нарисованы зубчатые стены и башенки. Хмурюсь. Похоже на привет из темного преступного мира мошенников. Этот подарочек явно передали оттуда.
За́мок, по-английски «castle», касл.
Кассель.
Стягиваю ленточку. Что внутри? Вполне возможно, не самый приятный сюрприз — бомба, например, или чей-нибудь палец. Тянуть бессмысленно — надо взять себя в руки и посмотреть. Открываю. На черной пластиковой подушечке сияет квадратный ключ с эмблемой «Бенца». Серебристый и такой навороченный, что больше на флэшку похож, чем на ключ.
Поднимаю его над головой и нажимаю на кнопку. У машины напротив вспыхивают фары. Это черный спортивный родстер с хромированным бампером.
— Издеваетесь, да?
Даника подходит к «Мерседесу» и утыкается лбом в стекло. Оно слегка запотевает от ее дыхания.
— Там внутри письмо.
Приглушенно звенит звонок. Так, мы только что опоздали на урок.
Но девушка словно ничего не слышит — открывает дверь, достает конверт и затянутыми в кожу пальцами ловко его вскрывает. Я даже сказать ничего не успеваю.
— Погоди-ка, это же мне письмо.
— А от кого, знаешь? — Даника уже развернула листок.
Конечно, знаю. Это мог быть только Захаров. Но ей рассказывать подробности не очень бы хотелось.
Тянусь за письмом, и она со смехом выдергивает его у меня из-под носа.
— Прекрати.
Но Даника читает, а потом поднимает взгляд и протягивает листок:
— Как интересно…
В записке значится: «Привет из твоего будущего. 3.».
Комкаю письмо.
— Давай-ка прокатимся. Раз уж прогуливать урок — так хоть с музыкой.
К моему чрезвычайному удивлению, Даника послушно забирается на пассажирское сиденье двухместного красавца. Сажусь за руль, пристегиваюсь.
— Так о чем все-таки записка?
— Ни о чем. Захаров жаждет забрить меня в свою развеселую шайку.
— Ты собираешься ее оставить? — Девушка проводит затянутой в перчатку рукой по приборной панели. — Солидная взятка.
Машина просто загляденье. Тихо поет двигатель, автомобиль слушается малейшего нажатия педали.
— Если ты ее возьмешь, окажешься у него на крючке.
А я уже и так на крючке. Я, похоже, у всех сразу на крючке.
Выезжаю с парковки и сворачиваю на шоссе. Некоторое время мы молчим.
— Сегодня ты меня спросил, работала ли я над кем-нибудь. — Даника отвернулась и уставилась в окно.
— Учти, пожалуйста, что уж я-то точно тебя осуждать не стану.
Даника смеется.
— Куда мы едем?
— Думал раздобыть кофе и пончиков. Мозги подзарядить.
— Я как-то все больше предпочитаю зеленый чай.
— Да быть того не может, — в притворном изумлении прижимаю руку к груди. — Но ты же собиралась рассказать мне все свои секреты. Продолжай, пожалуйста, что же ты остановилась?
Даника закатывает глаза и включает радио. Колонки тоже высший класс. Не шипят, не хрипят, звук насыщенный и кристально чистый. Она убавляет громкость.
— Да рассказывать особо нечего. В двенадцать лет мне нравился один парень. Как раз перед поступлением в Уоллингфорд все случилось. Его звали Джастин. Мы учились в средней школе с художественным уклоном, он снимался в кино, в рекламе. А я даже не была толком в его компании, так, немного.
Понимающе киваю. Я сам вечно только «немного» в чьей-то компании.
— Ходила за ним по пятам, как собачка. Стоило ему со мной заговорить — прямо сердце из груди выпрыгивало. Написала про него хокку.
— Что, серьезно? Хокку?
— Ага. Хочешь послушать?
Золотые кудри,
взгляд как лазерный луч,
почему ты не видишь меня?
Я фыркаю, мы вместе смеемся.
— До сих пор помнишь наизусть, вот это да.
— Потому помню, что он его прочел. Учительница, не предупредив, вывесила все хокку на доске в классе. И одна девчонка рассказала ему, что это мое. Жуть. Такое было унижение. Все его друзья издевались, а он сам при виде меня принимался мерзко ухмыляться. Бр-р-р.
— Как придурок, короче, себя повел.
— А он и был придурком. Но все равно мне нравился. Думаю, после того случая стал даже больше нравиться, как ни странно.
— И ты над ним поработала?
— Нет, я поработала над собой. Чтобы это прекратить, чтобы не чувствовать ничего.
Не ожидал такого ответа. Мне даже немного стыдно.
— Даника, ты хороший человек. Я часто на тебя ворчу, но на самом деле по-настоящему тобой восхищаюсь. Ты всегда стараешься поступать правильно.
Сворачиваю к придорожному кафе. Девушка качает головой.
— Было так странно. Потом. Я смотрела на него и чувствовала… знаешь, как бывает, когда знакомое, но забытое слово вертится на языке? Кассель, это было неправильно.
Мы выходим из машины.
— Я же не говорил, что работать над самим собой — удачная идея…
В кафе продают свежую выпечку. Там высокие, облицованные металлическими плитками потолки, а еще там полно студентов и фрилансеров, которые стучат но клавиатурам ноутбуков и почти с обожанием поглаживают кофейные чашки — наверное, только проснулись.
Я беру обычный кофе, а Данике приносят мате со сливками в ядовито-зеленом стакане.
Корчу противную рожу. Мы заняли последний свободный столик, рядом со входом и газетным автоматом. В глаза сразу же бросается яркий заголовок.
— Да ладно тебе, это вкусно. Хочешь попробовать?
Но я лишь качаю головой. На фотографии — знакомое лицо, а рядом подпись: «Наемный убийца из Бронкса избежал правосудия». Еще там написано: «Эмиль Ломбардо, известный под кличкой Охотник, сбежал из-под ареста. Его обвиняют в убийстве двух человек». Выходит, они даже не побоялись назвать его при мне настоящим именем. Шарю по карманам.
— Четвертак есть?
Даника лезет в портфель, достает монетку и кладет ее на стол.
— Знаешь, что было самое странное? Ну, когда я наложила проклятие на саму себя.
Добавляю свои пятьдесят центов и скармливаю мелочь автомату.
— Нет. Что было самое странное?
Достаю газету. Две жертвы — тридцатичетырехлетняя женщина и ее мать. Свидетельницы преступления, что-то связанное с захаровскими манипуляциями с недвижимостью. Есть и маленькая фотография убитых. На вид обычные, симпатичные люди.
Симпатичные, хорошие, такие, как Даника.
— Самое странное — потом, когда я перестала что-нибудь к нему чувствовать, он предложил встречаться. И когда я отказалась, очень обиделся. Не понял, в чем же дело и что он сделал не так.
Провожу затянутым в перчатку пальцем по фотографии жертв, слегка размазывая чернила. Вчера я помог их убийце ускользнуть.
— Да, действительно странно, — отвечаю я глухим безжизненным голосом.
Возвращаемся в школу как раз к началу урока по фотошопу. Вхожу в кабинет ровно со звонком.
— Мистер Шарп, вас вызывают к секретарю.
Учительница, мисс Такано, не глядя, протягивает мне большого пластмассового динозавра — это у нее пропуск такой, когда ученикам нужно выйти из класса, вместо обычного жетона или записки.