Облегченно вздыхаю, даже голова закружилась.
— Но только один раз и больше никогда, никогда ничего подобного делать не буду. Понял?
— Да.
— И я толком не знаю, как это сделать, так что ничего не обещаю. И из-за отдачи буду странно себя вести, стану излишне эмоциональной, так что тебе придется со мной нянчиться.
— Да.
— Ей станет на тебя наплевать. — Даника смотрит на меня очень внимательно, словно видит впервые в жизни. — Просто знакомый парень. Все ее чувства к тебе, настоящие и прошлые, исчезнут.
Закрываю глаза и молча киваю.
Добравшись до дома, перво-наперво иду в подвал и открываю морозильник. Янссен на месте — волосы покрылись инеем, лицо белое, веки набрякли. Эдакая шизофреническая мраморная скульптура — портрет убитого убийцы. Кровь, наверное, прилила к спине, когда я его сюда сгрузил. Снизу Генри, должно быть, стал фиолетовым.
Стаскиваю перчатку и кладу правую руку на его холодную грудь, под заледеневшую майку.
Трансформирую сердце в стекло.
Мгновенное превращение, зато отдача, как всегда, болезненная. Очнувшись, тру ушибленный затылок — там, где бился головой об пол. Все тело ломит, но я уже привык.
Поднимаюсь на второй этаж в гостиную, достаю из пакета пистолет и, зажмурившись, два раза стреляю в потолок. Сыплется штукатурка (один кусок чуть череп мне не размозжил), повсюду оседает пыль.
Мошенничество — скучная, тяжелая работа. Надо вытащить из шкафа громоздкий старый пылесос, поменять в нем мусорный мешок, тщательно пропылесосить комнату. Надо спуститься в подвал и все убрать — чтоб никто не догадался, что ты недавно бился тут на полу, страдая от отдачи. Надо разобрать пистолет, следуя инструкциям из Интернета; аккуратно стереть промасленной тряпочкой отпечатки пальцев, собрать обратно и завернуть в бумажные полотенца. Надо отъехать на милю от дома, найти заброшенный участок шоссе, облить бензином плащ и перчатки и сжечь их. Надо подождать, пока все сгорит, и развеять пепел. Надо расплющить пуговицы и крючки молотком, отъехать подальше от дороги и выкинуть их и мешок от пылесоса, причем выкинуть в несколько разных мусорных контейнеров, на разных свалках. Суть хорошего мошенничества — в мелочах.
Дело сделано. Пора звонить Сэму и приступать к следующей части плана.
Мама — настоящий пурист, когда речь идет об аферах. У нее свои методы, и довольно эффективные, надо заметить. Красивый наряд, прикосновение — и жертва уже готова подчиняться. До встречи с Сэмом я и не думал, что может пригодиться фокус с переодеванием или какая-то бутафория.
На ноутбуке загружена страничка с сайта «Кипрские красоты» — планы квартир для потенциальных арендаторов. Чрезвычайно полезная информация. У Сэма наготове фальшивая рана из тонкого кусочка силикона.
— Слушай, Кассель, ты сказал, что тот охранник не прочь поиграть в героя.
Может, и сказал. Не помню. Когда мы сидели в засаде, я много чего говорил: в основном трепался по поводу жильцов и хвастал, как обыграю соседа в карты.
— Сэм, тогда нам понадобится помощник. Это уже схема на троих.
— Попроси Лилу.
— Да она уже наверняка в город уехала.
Слабый аргумент. Какое нестерпимое искушение — последний раз увидеть любимую девушку, ведь скоро я ее потеряю.
— Мы же с Даникой до сих пор… Не знаю. К тому же актриса из нее никудышная.
— На званом вечере у Захарова она здо́рово справилась.
Вспоминаю, как Даника тайком передала мне пакет с кровью, а потом как ни в чем не бывало улыбалась Баррону.
— Ну да, но я тогда ее всю дорогу накручивал. Хочешь, сам Лиле позвоню?
Молча протягиваю соседу телефон. Я хочу ее увидеть. Пожалуй, если сейчас начать с собой бороться — сил больше ни на что не хватит.
Приезжаем за Лилой на вокзал на Сэмовом катафалке. Сосед колдует над ней на заднем сиденье, а я переключаю радиостанции и жую пиццу, взволнованно поглядывая на часы на приборной панели:
— Готово?
— Не мешай художнику работать, — отвечает Лила.
Ее голос словно острый, наточенный нож — вонзается в меня, как в масло; так легко, без усилия — мне не будет больно, даже если нож вытащить из раны.
— Да, прости, Сэм.
Наконец девушка перелезает на переднее сиденье. На щеке у нее мастерски нарисован синяк — от настоящего не отличить. Еще на Лиле светлый парик.
Не подумав, протягиваю руку, чтобы убрать у нее с лица длинную вьющуюся прядь, но тут же отдергиваю пальцы.
— Не испорти макияж, — криво улыбается она.
— Мы готовы?
— Минуточку, — отвечает Сэм. — Нужно налепить эту штуку на губу, а она не клеится.
Лила с решительным и в то же время взволнованным видом наклоняется и шепчет:
— То, что ты вчера сказал перед тем, как повесить трубку, правда?
Киваю.
— Но я думала, все это только для вида… — Она замолкает и прикусывает губу — словно боится спрашивать, боится услышать мой ответ.
— Я притворялся, что притворяюсь, — тихо говорю я. — Врал, что вру. Хотел заставить тебя поверить, что мы не можем быть вместе.
— Погоди, — хмурится Лила. — А почему сейчас решил сказать?
Вот черт.
— Потому что мне грозит страшная смерть от клыков двух свирепых пуделей, — кривляюсь я. — Любовь моя, помни обо мне.
Слава богу, тут с заднего сиденья выглядывает Сэм.
— Все, готово.
— Вот то, о чем ты просил. — Лила достает из рюкзака завернутую в футболку зеленую бутыль. — Ты это собираешься ей подкинуть?
Осторожно беру бутылку, стараясь не касаться стеклянного горлышка. Как странно — именно ее она выкрала из квартиры Филипа. И как страшно, если вдуматься, — ведь эта вещь когда-то была живым человеком.
— Нет. У меня еще более извращенный план.
Девушка закатывает глаза.
Надвигаю на самые глаза форменную кепку разносчика пиццы и завожу машину.
План прост: дожидаемся, пока Бетенни Томас уйдет, оставив своих собачек. Тут могут возникнуть сложности — например, Бетенни решит провести субботний вечер дома, на диване перед телевизором.
Но ровно в десять женщина выходит на улицу и садится в такси. Поехали.
Захожу в здание в обнимку с тремя коробками пиццы — на мне обычная одежда и форменная кепка (ее легко было стащить в кафе, где мы и заказали пиццу). Козырек надвинут на глаза, голова опущена — чтобы не светиться на камерах наблюдения. Консьержу говорю, что доставляю заказ для Голдблаттов. Когда мы обзванивали жильцов (спасибо большое Интернет-версии телефонного справочника), они не сняли трубку.
Накачанный бугай фыркает, потом берет телефон и нажимает кнопку. Изо всех сил стараюсь изобразить скуку, хотя адреналин просто зашкаливает.
Из темноты возникает Сэм: громко стонет и, словно ничего не замечая на пути, врезается в стеклянную дверь. Он машет в сторону кустов и громко вопит:
— Отстань от меня. Черт возьми, отстань от меня!
Консьерж встает. Трубку он все еще держит в руке, но внимание уже переключилось.
— Что за фигня? — спрашиваю я.
Вслед за Сэмом на дорожку выбегает Лила. Она отвешивает соседу такую звонкую пощечину, что даже в здании слышно. Очень надеюсь, что это какой-нибудь Сэмов сценический трюк, а то болеть потом будет жутко.
— Я видела, как ты на нее смотришь, — визжит Лила. — Я тебе глаза выцарапаю!
Консьерж мог бы просто позвонить в полицию. Но я видел, как он вчера прогнал бродяжку — такой не будет никому звонить, если уверен, что сам справится.
Надеюсь, я угадал.
Мужчина кладет трубку, и я облегченно вздыхаю. Зря, конечно, — нужно сохранять невозмутимый вид.
— Погоди, парень, сейчас выставлю тех детишек.
— Слушайте, — с отчаянием в голосе прошу я. — Мне нужно доставить пиццу. У нас гарантированная доставка за пятнадцать минут.
— Ладно, иди. — Он машет на дверь, даже не глядя в мою сторону.
Иду к лифту. На улице Лила кричит уже на консьержа: мол, лучше бы ему не соваться в чужие дела. Улыбаюсь и нажимаю нужную кнопку.
Белый коридор, одинаковые белые двери. Когда я вставляю отмычку, собаки Бетенни принимаются лаять.
Замок несложный, а вот с засовом приходится повозиться. Пахнет жареной рыбой, где- то громко играет классическая музыка. Никто не выходит в коридор. В случае чего я бы сказал, что перепутал номер квартиры, уточнил бы этаж и ретировался в лифт. К счастью, ненужных задержек удается избежать.
Замок готов. Собаки тут же бросаются на меня. Но я мчусь в спальню и захлопываю дверь прямо у них перед носом. Пудели скребутся и скулят, надеюсь, что царапины останутся не очень заметные. Спасибо вам большое, уважаемые арендодатели, что выложили планы квартир в Интернет.
Ставлю на паркет коробки из-под пиццы. В первой — действительно пицца, те несколько кусочков, что мы не доели. Колбаса и пепперони. На крайний случай, чтобы отвлечь собак.
Во второй — обернутый в бумажные полотенца пистолет, бахилы, мокрые салфетки, пропитанные хлоркой, и одноразовые перчатки.
В третьей — мой наряд для побега. Костюм, очки и кожаный портфель. Быстро переодеваюсь и принимаюсь за работу.
Надеваю бахилы и одновременно осматриваюсь по сторонам. Зелено-голубые стены увешаны фотографиями в рамочках: Бетенни на фоне тропиков, Бетенни с коктейлем в руке. Она улыбается мне с доброй сотни снимков и отражается в зеркальных дверях шкафа. Свое отражение я тоже вижу — на лицо падают грязные волосы, вид невыспавшийся.
Собаки прекратили скулить и принялись лаять. Во весь голос, без умолку.
Дверцы шкафа распахнуты — ярко переливаются блестящие платья. По всей комнате разбросаны туфли. Верхний ящик белого комода, под завязку набитый шелковым бельем, выдвинут, на самом комоде лежат спутанные золотые цепочки.
Ничего не трогаю. Приподнимаю кончик матраса. Надо положить туда пистолет.
Но там уже лежит один.
В оцепенении пялюсь на большой серебристый револьвер. По сравнению с ним мой «Смит-и-Вессон» кажется верхом изящества.
Я в замешательстве. У нее, оказывается, свой пистолет под матрасом.
Неожиданно меня охватывает приступ неудержимого истерического хохота. Не могу с собой справиться. Опускаюсь на колени возле кровати, хватая ртом воздух, смахивая подступившие слезы. Так смеюсь, что не издаю ни звука.
Приступ почти такой же сильный, как отдача, как настоящее горе.
Наконец успокаиваюсь и кладу оружие подальше под матрас. Там она его наверняка не найдет, даже если полезет доставать свой.
Складываю коробки и засовываю их в портфель, вместе с джинсами и курткой. Туда же отправляются остатки пиццы и бумажные полотенца. Надеваю одноразовые перчатки и вытираю пол пропитанной хлоркой салфеткой, чтобы убрать крошки и волоски. На всякий случай вытираю даже перед дверью.
Пудели заходятся лаем. Засовываю салфетку в карман.
Один из псов прыгает на ручку, и вдруг она медленно, как в фильме ужасов, поворачивается. Через мгновение рычащие собаки уже в спальне. Я едва успеваю запрыгнуть на кровать.
Ну да, вы, наверное, думаете — пудели, тоже мне. Но это не карликовые комнатные собачки, а большие серьезные звери, которые щелкают острыми белыми зубами и низко утробно рычат, реагируя на малейшее мое движение. Я прикидываю, не уцепиться ли за люстру.