— О чем мечтаешь здесь вместо того, чтобы действовать? Иди и вырви любимого человека из объятий женщины, которая отняла его у тебя. Не забывай, Нахэма, что ты служительница зла и что ты должна делать зло, а не бездействовать; знай, что страдания, причиненные тобой другим, будут твоими наслаждениями.
Красный свет побледнел, а человеческая фигура исчезла, как легкий туман. Все существо Нахэмы вздрогнуло, точно от порыва сильного ветра. Точно оживленная новой жизнью и новой решимостью, она, легкая, как тень, вышла из кабинета, прошла длинный коридор и прямо направилась в спальню новобрачных.
Дверь была заперта, но бесшумно открылась от одного прикосновения воскового пальца. Нахэма приподняла портьеру и остановилась на пороге. При мягком свете ночника, она увидела Вальтера, сидящего на кресле; перед ним, спиной к двери, стояла на коленях Филиппина в белой ночной пижаме. Она обняла за шею своего бледного мужа, молча слушавшего ее, полные ласки и робкой любви слова.
Острое чувство, подобно стреле, пронзило сердце Леоноры, все ее существо трепетало ревностью и ненавистью к женщине, отнявшей у нее все. Если бы она могла задушить Филиппину своими восковыми пальцами, в эту минуту она охотно сделал бы это. Но, по крайней мере, она не уступит ей сердце Вальтера; она будет защищать его, как свою законную собственность. И именно ее он будет одну любить! Она желает обладать им — и это будет. Недаром же продала она свою душу адским силам. Сделав шаг вперед, Нахэма подняла руку. В ту же минуту взгляд Вальтера упал на ее и очарованный, и испуганный, он точно прирос к белому видению, стоявшему в нескольких шагах от него во всей своей странной и таинственной красоте. Видение сделало ему знак следовать за собой и исчезло в складках драпировки. Вальтер вскочил с кресла. Оторвав руки, обвивавшие его шею, он грубо оттолкнул Филиппину и бросился вон из комнаты. В коридоре он увидел бледную тень, которая, казалось, скользила перед ними затем исчезла в его рабочем кабинете.
Вальтер вошел вслед за ней и запер дверь на ключ. Он хотел быть один. Он не сомневался, что ему являлась страждущая душа его бедной невесты, несчастного существа, убитого Бог знает где, и Бог знает как, и может быть лишенного христианского погребения.
Глубоко вздохнув, он опустился в кресло около окна и закрыл лицо руками.
Легкий вздох и прикосновение к щеке тонких, маленьких пальчиков заставили его поднять голову.
Сердце его замерло, а волосы на голове стали дыбом от ужаса. На ручке кресла сидела прекрасная восковая статуя, его обожаемая Леонора. Теперь он ее хорошо узнал: это ее любящий взгляд, это ее нежная и ласковая улыбка. Она склонилась к нему и обвила его шею своими прозрачными руками, окутав его как плащом своими шелковистыми волосами. Она устремила в его глаза взгляд полный любви, между тем как из ее полуоткрытых губ вырывалось горячее дыхание, волновавшее и опьяняющее Вальтера.
— Возлюбленная моя! Как ты пришла сюда? Как избавилась ты смерти? — пробормотал он, дрожа всем телом. — О! Говори же! Убеди меня, что я не сошел с ума, что я не жертва обманчивого миража и что это ты, а не восковая статуя, которую я поставил в нише!..
— Никогда не спрашивай меня, мой Вальтер, ни откуда я пришла, ни чем я сделалась. Довольствуйся сознанием, что я люблю тебя всеми силами души и живу для тебя. Взгляни: мое тело гибко и тепло, мои губы горячи, а волосы шелковисты, как и прежде, чувство же, которое ты внушил мне, сделалось гораздо могущественней, так как я так научилась чувствовать, как и не подозревала. Не бойся меня, но никогда не старайся проникнуть в тайну, почему мое существо скрывается под видом восковой фигуры: надо же было принять какую-нибудь форму, которая позволила бы мне приблизиться к тебе без того, чтобы твоя мать и ее сообщница Филиппина снова не донесли на меня палачу.
В кратких словах рассказала она интригу, придуманную матерью и женой Вальтера, чтобы уничтожить ее. Затем она продолжала:
— Если бы меня нашли во плоти и костях, меня отвели бы на костер. Итак, я должна была спрятаться, чтобы быть с тобой, потребовать принадлежащее мне сердце и устроиться в твоем доме. Нам предстоят блаженные ночи, когда мы будем наслаждаться счастьем и сознанием, что вполне принадлежим друг другу. Теперь, мой Вальтер, поклянись мне, что ты никогда не будешь принадлежать ненавистной женщине, толкнувшей меня в пропасть. Скажи мне, что ты не боишься и еще любишь меня!
Опьяненный и ослепленный Вальтер, позабыв все, кроме страсти, бушевавшей в нем, привлек молодую женщину в свои объятия и страстно поцеловал в губы.
— Люблю ли я тебя? Да я никогда и не переставал любить тебя. Тебе одной я принадлежу и телом, и душой. Мне нет дела до того, из плоти ли ты или из воска, раз ты жива, и мне нечего бояться, что палач вырвет тебя из моих объятий. Клянусь тебе: никогда ненавистная женщина, носящая мое имя, не воспользуется ни малейшей частичкой моей любви! Я буду твоим самым нежным и верным супругом; тебе будут принадлежать все мои свободные часы — те упоительные часы, которых не смутит ни один враг. Он прижал к своей груди странное и таинственное создание и, с восхищением глядя на нее, прибавил:
— Ты так прекрасна, моя Леонора, что можешь свести с ума смертного.
— Никогда не называй меня Леонорой: могут услышать и станут стараться уничтожить меня. Теперь меня зовут Нахэма.
— Хорошо, дорогая моя. Дело не в имени, лишь бы ты носила его, и ты моя невеста, моя жена, солнце моей жизни!
Ночь прошла как упоительная греза. Никогда в своей жизни Вальтер не испытывал такой пылкой и бешеной страсти, как та, какую ему внушило это загадочное существо. Он заснул только на рассвете, но и во сне его убаюкивали радостные видения. Несколько сильных ударов в дверь разбудили Вальтера. Когда он вскочил с кресла, то увидел, что уже поздно и что солнце заливает яркими лучами комнату.
Молодой человек протер глаза; ночные воспоминания толпой теснились в его мозгу, а взгляд боязливо искал нишу: там стояла чудная статуя. Солнце играло на ее волосах и переливало в камнях браслетов. Розовые губы, казалось, улыбались ему. Вальтер бросился к статуе и долгим горячим поцелуем прижался к ее обнаженному плечу. Ему показалось, что его губы ощутили трепетание тела. Вторичный стук в дверь вернул его к действительности. Он нахмурил брови и отпер дверь. В комнату тотчас же ворвалась Кунигунда с раскрасневшимся лицом и пылающими глазами. Дрожа от гнева, она вскричала пронзительным голосом:
— Что ты, с ума сошел что ли, что ни с того, ни с сего устроил такой скандал? По какому праву ты так жестоко оскорбляешь невинного ребенка, всею душой любящего тебя? Ты вырываешься от нее, бежишь и проводишь первую брачную ночь, запершись здесь! Ведь это незаслуженное оскорбление всему семейству Филиппины, ее уважаемому отцу и ей самой. Бедное дитя не понимает твоего поведения и заливается горючими слезами.
Вальтер оперся на кресло и, скрестив руки на груди, не перебивая слушал мать. Видя, что она остановилась, чтобы перевести дыхание, он ответил ледяным и враждебным тоном:
— Вы не правы, матушка, делая мне укоры! Человека нельзя заставить любить женщину, если даже и удалось принудить его жениться на ней. Что же касается Филиппины, то я откровенно ей сказал еще до женитьбы, что не люблю ее и что всегда буду равнодушен к ней.
— Все это не важно: с этой минуты, как ты согласился жениться, ты обязан принять на себя все последствия твоего нового положения.
— Таково было и мое намерение. Но соглашаясь на этот брак, я не знал, что ты и она были руководителями отвратительной интриги, стоившей жизни моей бедной Леоноре, и что золотом де Кюссенбергов платили презренным лжецам, благодаря клеветническим доносам которых погибло целое невинное семейство. Если прежде я был равнодушен к Филиппине, то я возненавидел ее с той минуты, как узнал, какое участие принимала она в смертм моей дорогой невесты. Обе вы дадите ответ перед Божественным правосудием за невинно пролитую кровь, которая падет на вашу же голову.
Кунигунда смертельно побледнела и отступила назад, сжав кулаки.
— Клевета! Кто осмелился так оклеветать твою мать и твою жену!? — вскричала она, задыхаясь от гнева.
— Клевета? — с презрением заметил Вальтер.
И он рассказал несколько подробностей, которые доказывали Кунигунде, что сыну известно все.
— Эта проклятая колдунья не только околдовала тебя при помощи какого-то любовного напитка, но, без сомнения, это она же внушает тебе позорные подозрения против твоей матери.
Легкий треск раздался в нише, что прервало разговор, статуя неподвижно стояла на своем цоколе, и только покрывало ее колебалось, точно от веяния ветра.
— Я хотела бы знать, какой негодный шутник имел дерзость прислать тебе эту отвратительную восковую куклу, так похожую на колдунью? Подобным статуям в языческом костюме и с бесстыдным выражением не место в почтенном христианском доме. Ты должен как можно скорей продать или подарить кому-нибудь это бесстыдное произведение.
— Никогда, — ответил Вальтер, став перед статуей, как бы для защиты ее. — Уничтожить такую чудную статую было бы позорным вандализмом.
В эту минуту с улицы донесся громкий и пронзительный смех. Кунигунда поспешно высунулась из окна, желая посмотреть, кто так смеется под их окном. Перед их дверью гарцевал всадник на чудном черном скакуне. Бледное лицо и его зловещий смех заставили Кунигунду дрожать.
— Я вас попрошу, матушка, — прибавил Вальтер, — никогда больше не касаться этих двух тем: все ваши убеждения будут напрасны. Знайте, что я никогда не расстанусь с этой чудной восковой статуей и что я, положительно, отказываюсь, в данную минуту от интимных отношений с Филиппиной. Между нами стоит окровавленная тень бедной Леоноры. Мне необходимо время, чтобы постараться забыть это, победить свое отвращение к Филиппине и простить ее. В свете я буду оказывать е уважение, должное ей, как моей жене, но дома мы будем чужими. Теперь же оставим пустые разговоры и пойдем к утреннему завтраку.
Спокойный и внутренне счастливый, он прошел в столовую. Что ему за дело до матери и даже до Филиппины! Сердце его было полно одной Нахэмой. Молчаливая, надутая, с глазами, опухшими от слез, явилась молодая Кюссенберг и села за стол, не поздоровавшись с мужем, но тот, по-видимому, нисколько не обиделся. Спокойно он пил и ел. Только по окончании завтрака, он обратился к жене и сказал ей с холодным презрением:
— Всякий дурной поступок, Филиппина, рано или поздно наказывается. Уничтожая Леонору Лебелинг и отдавая ее в руки палача, ты думала приблизиться ко мне, а добилась только того, что оттолкнула меня от себя. Ты переступила через три трупа, чтобы достигнуть брачного ложа — и я долго не забуду это!
Он встал, выпил кубок вина и вышел из столовой, не взглянув даже на бледную и расстроенную Филиппину.
Приказав оседлать лошадь, Вальтер сделал большую прогулку, думая только о ночи и сгорая от нетерпения снова увидеть Нахэму.
Когда он вернулся, обед уже был подан, Вальтер объявил матери, что он решил устроить себе спальню в комнате, смежной с его рабочим кабинетом, Кунигунда устроила скандал: бежать так из супружеской спальни значило бы публично выдать тайну своего несогласия с женой. Она просила, убеждала, грозила и хотела силой воспротивиться такому переселению, но Вальтер остался непреклонен и, несмотря на крики матери, и на слезы и упреки Филиппины, комната была приведена в порядок. Молодой человек ничего не взял из спальни жены: старый Каспар, верный слуга его, принес из сарая кровать и несколько стульев. Вечером, тайно, пришел один еврей, исполнявший все ремесла и торговавший всевозможными вещами, прибыл драпировки, повесил лампу и все устроил, так что, когда настала ночь, все было готово, и комната преобразилась в изящное и комфортабельное убежище. Кунигунда и Филиппина были страшно взбешены и обдумывали как им поступить в таком необыкновенном случае? Ни та, ни другая, ни минуты не сомневались, что Вальтер пал жертвой нового колдовства. Итак, надо было открыть чары и уничтожить их, но для этого необходимо было время и большая осторожность, так как в эту эпоху вопрос о колдовстве был очень опасным вопросом, и никто не мог знать — не превратится ли он из обвинителя в обвиняемого и к какому результату приведет следствие. Поэтому обе женщины решили пока молчать, ограничиться одним наблюдением и, насколько возможно, скрывать от посторонних, что творится между супругами.