Прости, менестрель, но для тебя еще не пришел час узнать всю правду… По-прежнему стараясь попадать Ему в тон, я отвечаю так же резко, с горделивой ноткой:
— Искушение, скажем так. Я ведьма валлийской школы, — придется Ему ограничиться этим объяснением, хотя с моей точки зрения, оно не объясняет вообще ничего. Однако про Орден Слова и в особенности про Стоящих на Грани Тьмы упоминать пока преждевременно.
— Вот, значит, в чем дело… А я себе голову ломал — с чего это Волки целую неделю только и твердят о такой… скажем вежливо, изящной особе? Как-то оно не в их традициях!
— Теперь ты знаешь, — я сажусь на неубранную постель, подобрав ноги под подол и попутно отмечая, что он сильно лохматится — опять подшитый край где-то ободрала, ну сколько ж можно… — А тебе я совсем не кажусь привлекательной?
— Кажешься. Но, как ты сама поняла, это еще не основание, чтобы тут же рвать с тебя одежду.
Он опускается рядом со мной. Его глаза сейчас совсем рядом, пламя свечи отражается в них сполохами. Если бы не знала доподлинно, что он из Нездешних — ни за что бы не поверила.
— А знаешь ли ты, ведьма неизвестной мне школы, что я уже много лет не играл и не пел ТАК? И стоило лишь увидеть тебя — откуда что взялось!
— А что ты пел тогда? — пожалуй, мне не требуется никаких усилий, чтобы наполнить взгляд и голос почти мистическим преклонением. Никогда не стоит играть там, где можешь позволить себе искренность. — Я почувствовала Силу в твоей песне и отдалась ей — но это было безумно страшно и вместе с тем прекрасно…
— Ты права. Я назвал ее Смертной Печатью Огня. Песня о той, которая… которую…
— Короче, о леди Райнэе, — замыкаю я безжалостно. Недостойное чувство, но в этот миг я просто наслаждаюсь сознанием своей власти над Ним.
— Откуда тебе… — я не даю Ему закончить:
— Неужели так трудно признать Луга Безумца? Отныне, мой господин, не устану благодарить я Единую за то, что наши дороги пересеклись! — Его, конечно, на это с потрохами не купишь, но по опыту знаю, как безотказно действует такая гремучая смесь из преклонения и наглости.
— Не называй меня так, ведьма! — бездна разнообразных чувств, которую Он вкладывает в эти слова, просто не поддается описанию! Словно мгновенная вспышка опалила мне ресницы — и тут же угасла… — Я знаю, этим именем зовут меня там, снаружи, но ты меня так не зови!
— Aen ye-o jthalet. Буду звать тебя просто Лугхад, раз тебе это нравится. Но ты давай тоже реши, как будешь ко мне обращаться — не все же звать меня ведьмой. На выбор — Эленд, Хиноль, Линда…
Он снова смотрит на меня долго и пристально. Даже свечу поднес поближе, чтобы разглядеть. Ох, или я умру прямо сейчас, не сходя с места, или стану святой! В голову лезут эпитеты из Песни Песней и некий роман, когда-то залпом прочитанный на одной из лекций в Академии культур, вместо того чтобы честно ее конспектировать…
— Может быть, ты сочтешь это странным, а может, и нет… Я буду звать тебя Лиганор.
Вот слепой-слепой, а шпроты чует, как говорит моя бабка Иванна! Lig-Anor — это же «Зеленое Пламя» на разговорной версии Языка Служения, самая суть моя! А Аргиноль — всего лишь анаграмма…
Как внимателен Его взгляд… Реакцию проверяет. А почему, собственно, у молодой темпераментной ведьмы не должен дрожать ни один мускул, когда ей только что придумали имя?
— Идет, — отвечаю я после паузы. — А теперь тащи гитару.
Не говоря ни слова, Он подхватывает свечу и исчезает в проеме, ведущем в соседнюю комнату. Я остаюсь в полной темноте. Тишина… Долго Он там собирается копаться? Ладно, раз так, воспользуюсь случаем и переоденусь, а то этому зеленому шелку сто лет в обед, наступлю невзначай на подол — и тогда уже ни иголка, ни магия не спасут мое самое любимое платье…
Через минуту я уже в черных широких брюках и блузке без рукавов — тоже черной, но сплошь затканной серебром.
И словно дождавшись этого мига, из соседней комнаты доносятся аккорды гитары. Трать-тарарать! Бросив и сумку, и снятое платье, я кидаюсь туда — и застываю на пороге.
Представьте себе помещение, которое слишком велико для слова «комната», но еще недостаточно для того, чтобы назвать его залом. Серые каменные стены уходят куда-то ввысь, и верх их в копоти — тот самый пожар, на который я обратила внимание еще снаружи. Потому-то потолка практически нет, над головой — полуразрушенные перекрытия верхних этажей и осколки неба. С одного из них идеально полная луна бросает на пол драные клочья света. А Он сидит у самой стены в полосе тени, замере» неподвижно, лишь пальцы летают по струнам. Свеча у Его ног зажигает десятки бликов на темном лакированном корпусе гитары. Странно, только сейчас я заметила — тонкое серебряное кольцо на Его правой руке…
С моим появлением мелодия на секунду замирает, а потом словно взлетает ввысь, наливаясь силой и страстью — нечто напоминающее фламенко, но темнее и первобытнее. И снова я, плененная Его игрой, забываю про все на свете — подхожу к Нему, опускаюсь на пол и начинаю вторить поистине безумной мелодии переливами голоса. В темноте вокруг меня словно колышется занавес Силы — не знаю, светлой или все же темной, но необыкновенно мощной, — и мне это нравится почти до экстаза.
Внезапно напор слегка отодвигается, звуки становятся тише и прозрачнее…
— Луна взошла над Каэр Мэйлом, — слышу я Его голос, отрешенный, словно бесплотный, и абсолютно не человеческий. Голос Нездешнего. — Ты лучшая танцовщица из всех, кого я видал… Танцуй же, Лиганор, — эта музыка для тебя.
Фламенко — не самое великое мое достижение, я предпочитаю восточные стили, где руки, корпус и не так много ног… Но Он просит, и я шагаю на середину зала. Луна вспыхивает на моей одежде… Храни меня, Единая!
Вверх —
на взметнувшейся к звездам волне,
что пролиться вовне не смогла, —
распадайся на взвесь и осадок!
Нет, не могла я сама придумать эти слова, эту перевитую серебром струн тонкость изощренного заклятия — это Его голос поет в глубине моего сознания:«Беспредельная сладость свободы отринуть свободу!..» Снова, по нарастающей, обращаясь в язык призрачного пламени на Его ладони, пока Он вдруг не ударяет что есть силы по струнам и не вскрикивает гортанно на Высокой Речи:
— А-кхэй, со ирру! Эл-каста — айе!
И — одновременно с этим луна над моей головой меркнет, словно облившись кровью!
— Аййе-э!
Не выдержав ужаса сверхъестественного напряжения, я падаю на колени перед Ним, волосы закрывают мне лицо. В последний миг за край распадающегося сознания цепляется мысль: «Затмение… это всего лишь лунное затмение…» Несколько секунд в зале пульсирует нечто такое, для описания чего у людей никогда не достанет слов — и медленно, медленно диск луны снова очищается, разгорающийся свет окрашивает серебром мои стиснутые руки… И нет уже безумства странной мелодии, только тихий перебор струн, и под него Он произносит несколько фраз на незнакомом мне языке — быстро, печально и как-то ласково. Когти, стиснувшие мою душу, разжались, хотя дрожь в коленях осталась. Нет, все-таки не зря Его прозвали Безумцем…
— Слушай, что тут такое произошло сейчас? — голос мой дрожит, ничего не могу с собой поделать, но, пожалуй, в такой ситуации это хоть кому не зазорно. — Что ты со мной…
Он откладывает гитару, берет мои руки в свои.
— Идем. Тебе сейчас лучше лечь. Ты оказалась крепче, чем я мог предполагать, — я хорошо представлял, с какими силами играю, но клянусь чем угодно, что затмения я не предвидел!
— Всего лишь не предвидел? Я уже почти поверила, что ты сам вызвал его своей песней!
Я встаю, пошатываясь, бреду в первую комнату и почти падаю на Его постель.