– Значит, они не будут вонять в прибрежных городах?
– Что? А, я думаю, часть из них все равно тут осядет. Никто не знает, сколько их будет, но, по‑моему, наши вряд ли согласятся на большое число иммигрантов в Нарабале, да и в Тил‑Омоне тоже…
– Да, я понимаю, – кивнула Тесме. – Ну, передавай всем привет, пойду обратно. Надеюсь, ты приятно отдохнешь в Тил‑Омоне.
– Тесме, пожалуйста…
– Что, пожалуйста?
Мирифэйн сказала с досадой:
– Ты такая резкая, такая далекая и холодная! Мы не виделись несколько месяцев, а ты еле выносишь мои расспросы и смотришь на меня с таким раздражением. Почему ты злишься, Тесме? Разве я тебя когда‑нибудь обижала? Почему ты такая?
Тесме знала, что бесполезно снова все объяснять. Никто не понимал ее, и меньше всего те, кто уверял, что любит. Стараясь говорить мягче, она ответила:
– Назови это запоздалым переходным возрастом, Мири, или возмужанием юности. Ты очень хорошо относишься ко мне! Но только это зря, я все равно уйду. – Она легонько коснулась пальцами руки сестры. – Может, я загляну на днях.
– Надеюсь.
– Только скоро не ждите. Передайте всем привет от меня, – сказала Тесме и вышла.
Она торопливо шла по городу, боясь встречи с матерью или с кем‑нибудь из старых знакомых, особенно бывших любовников. Девушка украдкой оглядывалась, как вор, и не раз быстро ныряла в переулки, заметив того, кого не хотела видеть. Встречи с сестрой было достаточно. Пока Мирифэйн не сказала, что раздражение ее хорошо заметно, Тесме не сознавала этого. Мири была права: Тесме чувствовала, что остатки раздражения еще кипят внутри ее. Эти люди, эти унылые маленькие людишки со своим ничтожным честолюбием, маленькими предрассудками, замкнувшиеся в череде своих бессмысленных дней
– они приводили ее в ярость. Чумой рассеяться по Маджипуру, сгрызая ненанесенные на карту леса и загаживая необъятный океан, основывать грязные города в местах удивительной красоты и никогда не задаваться какой‑нибудь целью. Слепые, нерассуждающие натуры – это было хуже всего. Никогда они не посмотрят на звезды и не спросят, что это такое. А ведь именно это волновало человечество на старой Земле, заставляя превращать в копию материнского мира тысячи захваченных планет. Имеют ли звезды хоть какое‑нибудь значение для человечества Маджипура? Наверное, Старая Земля все еще для них что‑то значит и кажется прекрасной, лишившись за прошедшие столетия серой скучной шелухи и накипи, несомненно, она далеко ушла от Маджипура, который лишь через пять тысячелетий станет ее отражением с раскинувшимися на сотни миль городами, всеобщей торговлей, грязью в реках, истребленными животными и бедными обманутыми людьми, Изменяющими Форму, повсюду загнанными в резервации, – со всеми старыми ошибками, принесенными в девственный мир. Тесме это поражало до глубины души, заставляя кипеть от бешенства. Она считала, что все это от путаницы личных целей, расстроенных нервов и отсутствия любовника, но затопившая ее ярость возникла вдруг от недовольства всем человеческим миром. Ей хотелось схватить Нарабал и сбросить в океан. К сожалению, она не могла этого сделать, не могла ничего изменить, не могла приостановить то, что они называли распространением цивилизации. Все, что она могла, – это вернуться в джунгли к сплетающимся лианам, влажному сырому воздуху, пугливым животным болот, к хижине, к увечному Хайрогу, который, будучи частью затопляющего планету прилива, был и тем, о ком она заботилась, кого даже лелеяла, потому что остальным ее сородичам он не нравился, пожалуй, они даже ненавидели его, и она, заботясь о нем, отличалась от них.
Голова болела, мускулы лица стали жесткими, будто одеревенели, она понимала, что идет, сгорбясь, неся на плечах всю тяжесть жизни, от которой отреклась.
Она сбежала из Нарабала так быстро, как только смогла.
– Хьортов, – подсказал Висмаан.
– Мне все равно, – отмахнулась Тесме. – Мири говорила, что они любят работать клерками и писцами. По‑моему, они устраиваются во внутренних провинциях лишь потому, что никто не хочет допускать их в Тил‑Омон или в Нарабал.
– Странно, я никогда не замечал недоброжелательства людей, – сказал Хайрог.
– В самом деле? А может, просто не обращал внимания? Предрассудков на Маджипуре хватает.
– Мне не совсем понятно. Разумеется, я никогда не бывал в Нарабале и, возможно, у вас иначе. Вот на севере, я убежден, затруднений нет. Ты была на севере?
– Нет.
– Жители Пидруида встретили нас очень радушно.
– Правда? Я слышала, будто Хайроги построили себе город где‑то к востоку от Пидруида, у Большого Рифта. Если в Пидруиде у вас было все так хорошо, зачем куда‑то переселяться?
– Вместе с нами людям жить не очень удобно, – спокойно заметил Висмаан.
– Ритм нашей жизни сильно отличается от вашего. Наша привычка спать, например. Да и самим нам трудно жить в городе, который засыпает на восемь часов каждую ночь, когда сами мы бодрствуем. Есть и другие различия. Вот мы и создали Дулорн. Надеюсь, ты когда‑нибудь увидишь его. Он изумительно красив и построен целиком из белого камня, сияющего внутренним светом. Мы очень гордимся им.
– Почему же тогда тебе там не понравилось?
– Мясо не сгорит? – осведомился он.
Тесме покраснела и выскочила наружу, едва успев сорвать обед с вертела. Чуть нахмурясь, она нарезала мясо и подала его вместе с токкой и фляжкой вина, которое принесла днем из Нарабала.