— Вот как? — Она чувствовала смущение и неловкость от его близости и, чтобы скрыть волнение, передернула плечами. — Я не следила за твоими успехами.
— Полное забвение, так, Эшер? — тихо спросил он.
— Если хочешь. — Она бы ушла, но он загораживал выход, поэтому идти было некуда. Зеркала, висевшие над рядами раковин слева, отражали их обоих. Она повернулась так, чтобы не видеть их вместе, и повторила: — Так было надо.
— А что сейчас?
— Я снова собираюсь играть, — ответила она, чувствуя его запах, такой знакомый, от разгоряченного после игры тела — запах пота, победы и… секса. Ей было очень трудно сохранять выдержку, в ней поднялся вихрь запретных воспоминаний и желаний.
Она не смогла забыть их ночи, дни, дождливые утра. Он распахнул перед ней двери в запретный до этого мир и показал, что может быть в отношениях мужчины и женщины. Он сломал, усыпил ее бдительность. И она молилась про себя: «О, Боже, не позволяй ему дотронуться до меня сейчас». Она нервно сплела пальцы, и он, хотя и смотрел ей в глаза, сразу заметил и узнал этот жест. На его губах снова появилась улыбка.
— Начнешь с Рима?
Она с трудом удержалась от того, чтобы не сглотнуть ком в горле, и подтвердила:
— С Рима. Это будет начало. Без предварительных соревнований. Хотя прошло три года.
— Как твой коронный удар?
— Хорошо, — она вздернула подбородок, — никогда не было лучше.
Он неожиданно взял ее руку, и ее пальцы сразу стали влажными.
— Меня всегда поражала сила в столь хрупких руках. Качаешь руки?
— Да.
Пальцы его спустились к внутренней ложбинке локтя. Ему было приятно чувствовать бешеный ритм ее пульса, приятно, но с примесью горечи.
— Итак, — пробормотал он, — леди Уикертон снова покорит грацией зрителей.
— Миссис Вольф, — поправила Эшер. — Я вернула девичью фамилию.
Он остановил взгляд на ее руке, где не было кольца.
— Когда произошел окончательный развод?
— Три месяца назад.
— Жаль. — Его глаза потемнели от гнева. — Титул тебе очень шел. Мне казалось, ты прекрасно впишешься в роль хозяйки английского поместья. С дворецким, слугами и картинной галереей с портретами предков. — Он внимательно вглядывался в ее лицо, как будто искал подтверждение своим словам. — Ты рождена для этого.
— Тебя ждут репортеры. — Она сделала попытку его обойти, но он сжал ее пальцы.
— Почему, Эшер?
Он не сдержался, хотя и поклялся себе, что если встретит ее когда-нибудь, то не задаст этого вопроса. Но его гордость смыло волной эмоций, и вопрос вырвался, больно ранив обоих:
— Почему ты оставила меня таким образом? Почему сбежала и вышла замуж за этого проклятого англичанина, этого фата, не сказав мне ни слова?
Она не поморщилась, хотя ей было больно от его хватки, даже не сделала попытки вырваться.
— Это мое личное дело.
— Твое дело? — Она не успела ответить, как вдруг он схватил ее крепко за обе руки. — Твое дело? Мы были вместе уже несколько месяцев, как всегда, ты была ночью в моей постели, и вдруг новость — ты от меня сбежала с каким-то английским лордом! — Он с силой тряхнул ее, его благоразумие улетучивалось с каждой секундой. — Я узнал все от своей сестры. Ты даже не удостоила меня объяснением. У тебя не хватило совести объяснить мне все лично.
— Совести? — Она отпрянула от него, насколько это было возможно. — Я не стану обсуждать с тобой вопросы совести, Тай. — И замолчала, боясь, что у нее вырвутся слова, которые она поклялась себе не произносить. — Я сделала свой выбор, — отчеканила она, — и не тебе меня судить!
— Но мы были любовниками, — напомнил он сдавленно, — мы жили вместе почти полгода.
— Я была не первой, очутившейся в твоей постели.
— Ты прекрасно об этом знала с самого начала.
— Да, знала. — Она с трудом удерживалась от желания ударить его от бессильной ярости, которая росла в ней. — Я тогда сделала свой выбор. Как и еще один позже. А теперь позволь мне уйти.
Самообладание Эшер всегда восхищало и бесило Тая. Он знал ее лучше, чем кто-либо, даже ее отец, — и, уж конечно, лучше, чем ее бывший муж. У нее внутри могло все трястись от волнения, но внешне она оставалась невозмутимой и холодной. Ему захотелось трясти ее до тех пор, пока с нее не слетит напускное безразличие. Но еще больше, о, гораздо больше ему хотелось снова почувствовать ее вкус, смыть три года разлуки одним длинным и жадным поцелуем. В нем кипели желание и злость. Он понимал, что, если поддастся им, ему уже не остановиться. Рана еще кровоточила.
— Мы еще не закончили, Эшер. — Он ослабил хватку. — Ты в долгу передо мной.
— Нет. — Она яростно стряхнула его руки, освобождаясь. — Нет. Я ничего тебе не должна.
— Три года, — сказал он и дерзко, с вызовом улыбнулся, — ты должна мне три года. И видит бог, ты мне заплатишь.
Он отступил от двери, открыл ее, посторонился, и Эшер пришлось выйти первой, чтобы встретиться лицом к лицу с толпой репортеров, нетерпеливо поджидавших их в коридоре.
— Эшер, что ты чувствуешь, вернувшись в Штаты?
— Приятно очутиться дома.
— Ходят слухи, что ты собираешься вернуться в большой спорт?
— Я возвращаюсь в профессиональный теннис. Начну с европейского турнира в Риме.
Посыпались новые вопросы. Она отвечала. Глаза слепили вспышки, все камеры были направлены ей в лицо. Пресса всегда ее пугала. Эшер помнила слова отца: «Никогда не говори больше, чем это необходимо. Не давай им увидеть, понять, что ты чувствуешь. Иначе они тебя проглотят».
Хотя внутри у нее все кипело, она приветливо отвечала на вопросы, и голос ее был спокоен и уверен. Только нервно переплетенные пальцы говорили о внутреннем напряжении, а взгляд невольно искал пути к освобождению. Хотелось убежать, но приходилось терпеть. Тай прислонился к стене с безразличным видом и не делал попытки ей помочь.
— Эшер, твой отец тоже будет в Риме?
— Скорее всего. — Небрежный тон скрыл боль и печаль, глубоко запрятанные в душе от посторонних глаз.
— Ты развелась с лордом Уикертоном, поэтому снова вернулась в профессиональный спорт?
— Мой развод не имеет никакого отношения к профессии.
Это было полуправдой. Эшер была возмущена бесцеремонностью репортеров, но умело скрывала свои чувства и держалась стойко.
— Но тебя беспокоит, что придется скрестить ракетки с таким юным дарованием, как Кингстон? Или старыми соперницами, например Мартинелли?
— С нетерпением жду этого момента.
Страх, сомнения — все осталось внутри. Они ничего не заметили.
— Вы снова встречаетесь со Старбаком?
Эти люди все-таки вывели ее из себя. Она сделала паузу, чтобы гнев не вырвался наружу.
— Старбак — игрок-одиночка, — прозвучал лаконичный ответ.
— Вам, ребята, надо держать глаза открытыми, стоит понаблюдать за нами. — Тай наконец пришел ей на помощь, с обычной самоуверенностью обняв за плечи. — Никто не знает, что может произойти. Верно, Эшер?
Она ответила ледяной улыбкой.
— Ты всегда был более непредсказуемым, чем я, не так ли, Тай?
Он ответил улыбкой на улыбку.
— Вот как? — И, наклонившись, легко коснулся губами ее губ. — Вспышки фотокамер с яростной силой обрушились на них, репортеры были в восторге. Он увидел близко ее глаза, полные немой ярости, выпрямился и весело сказал: — У Лица и у меня есть планы.
— В Риме? — хохотнул репортер.
Тай усмехнулся и привлек к себе Эшер.
— Именно там мы и начнем выполнять их.
Глава 2
Рим. Колизей. Фонтан Треви. Ватикан. Древняя история, полная трагедий и триумфов. Гладиаторы и бои на арене. На Форо Италико горячее итальянское солнце обрушивалось на современных гладиаторов, как было и во времена Империи. Игра на этой арене была настоящим театральным представлением. Солнце заливало знойными палящими лучами огромное пространство. Теннисный корт ограждали роскошные зонтичные сосны и массивные статуи. За стадионом вздымались обрамленные лесом холмы над Тибром. На трибунах десять тысяч зрителей пели, свистели и кричали. Итальянские поклонники тенниса — темпераментные, полные горячего энтузиазма и патриотизма. Эшер всегда помнила это.
Как не забывала и то, что Форо Италико стал свидетелем двух самых больших событий в ее жизни. Ее всепоглощающей любви к теннису и такой же любви к Старбаку.
Ей было семь лет, когда она впервые увидела, как ее отец выиграл итальянский чемпионат на знаменитом Камро Сентрал. Разумеется, она видела его игру и раньше. Одно из самых ранних воспоминаний — высокий загорелый отец носится по корту в ослепительно-белой форме. Джим Вольф был чемпионом еще до рождения Эшер и еще долго им оставался.
Ее первые уроки начались, когда ей было всего три года. Своей маленькой ракеткой она отбивала мячик, играя с самыми знаменитыми игроками мирового тенниса из поколения отца. Она была такая умилительная, такая хорошенькая и ловкая, что стала всеобщей любимицей. И пока росла, уже привыкла видеть себя в журналах, на снимках со знаменитыми чемпионами, например на коленях у чемпиона Кубка Дэвиса. Теннис и путешествия стали неотъемлемой частью ее детства. Она засыпала на заднем сиденье лимузина и шагала по траве Уимблдона, делала книксен перед главами государств, и однажды ее ущипнул за щечку сам президент. Еще до школы она не раз пересекала Атлантику.
Это случилось в Риме спустя год после смерти матери, тогда-то Эшер Вольф и встретила любовь своей жизни.
А в раннем детстве, когда отец, еще разгоряченный и мокрый от пота после трудной победы, в белых шортах, заляпанных красноватым грунтом корта, подошел к дочери, она вдруг заявила, что тоже выйдет когда-нибудь на Кампо Сентрал.
Выйдет, чтобы победить.
Может быть, сыграли роль слабость отца по отношению к единственному ребенку или его амбиции. А может быть, он увидел в семилетней дочери задатки игрока и твердую решимость в глазах. Но карьера Эшер началась именно с того дня — отец стал ее тренером и наставником.
Спустя четырнадцать лет, после своего поражения в полуфинале, она, сидя на трибуне, наблюдала, как побеждает Старбак. В его игре не было ничего похожего на игру отца. Стиль нового чемпиона был противоположным стилю ветерана. Джим Вольф играл в теннис, основанный на отточенных заученных приемах, когда все движения выверены и точны. Старбак напоминал шаровую молнию — весь эмоции, порывистость и стальные мускулы. Часто она задумывалась над тем, кто победил бы, если бы оба встретились на корте. И если отец пробуждал ее гордость, то Тай приводил в восторг. И, наблюдая за ним, она могла понять то чувство сексуального возбуждения, которое испытывают зрители на бое быков. Жажда крови — вот что было в его игре, и это вызывало одновременно восторг и отторжение, настораживая и притягивая.
Он преследовал ее в течение долгих месяцев, но она не подпускала его близко. Его репутация в отношении женщин была всем известна. Его темперамент, его горячность, его непоследовательность и переменчивость одновременно соблазняли и вызывали опасение. Хотя влечение побеждало и скоро ее сердце было потеряно, но благоразумие брало верх, она прислушивалась к его голосу. До того рокового дня в мае.
Тай был как античный бог, мощный воин, настоящий мифологический герой. Даже горячие патриоты, итальянские болельщики, не могли устоять перед его обаянием. Некоторые бурно его приветствовали, некоторые так же горячо проклинали. Он давал им те ощущения, за которыми они сюда пришли, — дарил им настоящее шоу, где было все: пот, борьба до последнего момента и полная отдача сил.