Одно дело разыгрывать его, и совсем другое дело нарушать тайну переписки. Они поставили себя вне закона. Мистер Пинфолд вышел из каюты, имея твердую цель: он привлечет их к суду.
Он встретил капитана на утреннем обходе корабля.
– Могу ли я переговорить с вами, капитан Стирфорт.
– Конечно, – капитан остановился.
– У вас в каюте?
– Да, если хотите. Я освобожусь через десять минут. Тогда и подходите. Или это очень срочно?
– Десять минут это подождет.
Мистер Пинфолд поднялся в каюту за мостиком. Немногочисленные индивидуальные штрихи разнообразили табельную обстановку: семейные фотографии в кожаных рамках; гравюра английского собора на обшитой панелями стене – может, собственность капитана, а может, компании; трубки на подставке. Невозможно даже вообразить, что здесь устраивались оргии, творилось насилие и плелись заговоры.
Вскоре вернулся капитан.
– Итак, сэр, чем могу быть полезен?
– Прежде всего я хотел бы знать, соблюдается ли тайна переписки в отношении радиограмм, отправленных с корабля?
– Простите. Боюсь, я не понимаю вас.
– Находясь на судне, капитан Стирфорт, я отправил значительное число депеш сугубо личного характера. А сегодня утром чуть свет целая группа пассажиров читала их вслух в радиорубке.
– Это легко проверить. Сколько было радиограмм?
– Точно не скажу. Около дюжины.
– И когда вы отправили?
– Каждую в свое время. В самые первые дни плавания.
Капитан Стирфорт был озадачен.
– Но мы всего пятый день в пути.
– Да? – озадачился мистер Пинфолд. – Вы уверены?
– Разумеется, уверен.
– А кажется, что дольше.
– Ну что ж, давайте пройдем в рубку и разберемся с этим делом.
Рубка была через дверь от каюты капитана.
– Это мистер Пинфолд, наш пассажир.
– Я знаю, сэр. Мы виделись.
– Он желает справиться насчет радиограмм, которые отсылал.
– Это легко проверить. У нас практически нет личной корреспонденции. – Он открыл записи под рукой и сказал: – Вот, пожалуйста. Позавчерашний день. Получив текст, мы передали его в течение часа.
Он показал собственноручную запись мистера Пинфолда:Окончательно здоров. С любовью.
– А другие радиограммы? – озадаченно спросил мистер Пинфолд.
– Других не было.
– Была дюжина, если не больше.
– Только эта. Я бы знал, уверяю вас.
– Одну я дал в Ливерпуле, вечером, когда всходил на корабль.
– Она, должно быть, ушла по. телеграфу из почтового отделения, сэр.
– Ее копии у вас нет?
– Нет, сэр.
– Каким же образом группа пассажиров могла читать ее здесь в 8 часов утра?
– Никоим образом не могла. Я в это время дежурил. Здесь не было пассажиров. – Он обменялся с капитаном взглядами.
– Вы удовлетворены этими ответами, мистер Пинфолд? – спросил капитан.
– Не совсем. Мы можем вернуться к вам в каюту?
– Если желаете.
Когда они уселись, мистер Пинфолд сказал:
– Капитан Стирфорт, я стал жертвой розыгрыша.
– Да что-то в этом роде.
– И не в первый раз. С самого моего появления на корабле… вы говорите это только пять дней?
– Вообще говоря, четыре.
– С самого моего появления на корабле я подвергаюсь мистификациям и угрозам. Поверьте, я никого не обвиняю. Я не знаю, как зовут этих людей. Я даже не знаю, как они выглядят. Яне прошу об официальном расследовании – пока. Я знаю только, что заводилами выступает семейка из четырех человек.
– По-моему, у нас нет едущих всей семьей, – сказал капитан, беря со стола список пассажиров, – за исключением Ангелов. Я не смею даже подумать, что они способны кого бы то ни было разыгрывать. Очень мирная семья.
– Некоторые пассажиры отсутствуют в этом списке.
– Это исключено, уверяю вас.
– Фоскер, хотя бы.
Капитан Стирфорт поворошил страницы.
– Нет, – сказал он. – Никакого Фоскера нет.
– И еще тот смуглый человечек, что сидел за отдельным столом в кают-компании.
– Кто, кто? Я хорошо его знаю. Он часто плавает с нами. Это мистер Мердок – вот он в списке.
Сбитый с толку, мистер Пинфолд перешел к другой теме, подсказанной одиночными трапезами мистера Мердока.
– И еще одно, капитан. Я воспринимаю как огромную честь, что вы пригласили меня сидеть за вашим столом в кают-компании. Но дело в том, что именно сейчас мне трудно переносить общество. Я принимал пилюли – серые такие, очень сильное средство, от ревматизма, и мне сейчас лучше быть одному. Если вы не сочтете невежливостью с моей стороны…
– Сидите, где вам хочется, мистер Пинфолд. Только предупредите главного стюарда.
– Но имейте в виду, что я отсаживаюсь не из уступки какому-либо давлению. Просто я нездоров.
– Я все понимаю, мистер Пинфолд.
– Я оставляю за собой право вернуться, если буду чувствовать себя лучше.
– Сидите, где вам только пожелается, мистер Пинфолд. Это все, что вы хотели мне сказать?
– Нет. Есть еще одно. Моя каюта. Вам следовало бы проверить в ней проводку. Не знаю, известно ли вам это, но я часто слышу все, что говорится здесь, на мостике, и в других частях на корабле.
– Мне это неизвестно, – сказал капитан Стирфорт. – Это что-то совершенно небывалое.
– И разыгрывая меня, они пользуются этим повреждением проводки. Это чрезвычайно нервирует. Я бы хотел переменить каюту.
– Это нетрудно сделать. У нас есть две-тре свободные. Договоритесь, пожалуйста, с кассиром. У вас все теперь, мистер Пинфолд?
– Да, – сказал мистер Пинфолд. – Премного вам благодарен. Чрезвычайно признателен вам. Но вы правильно поняли, почему я отсаживаюсь за отдельный стол? Не считаете меня невежей?
– Я ничуть не в претензии, мистер Пинфолд. Всего вам доброго.
Мистер Пинфолд вышел из каюты, далеко не удовлетворенный разговором. Ему казалось, что он наговорил лишнего – или наоборот не выговорился до конца. Но определенных целей он добился, и он решительно взял в оборот кассира и главного стюарда. Ему отвели тот самый стол, за которым сидел мистер Мердок. Каюту он себе выбрал с выходом прямо на верхнюю палубу недалеко от бара. Он был уверен, что тут он застрахован от физической расправы. Он вернулся в старую каюту распорядиться насчет переезда. Тут же включились голоса. Но все его силы ушли на англоговорящего стюарда, и он не слушал, пока не упаковали и не унесли все его пожитки. Потом он окинул взглядом эту юдоль страданий и наконец прислушался. Его порадовало, что его утренние хлопоты, хотя и не до конца удавшиеся, внесли смятение в ряды его врагов.
– Жалкий трус, – в ненавидящем голосе Гонерильи сквозил страх, – что ты наговорил капитану? Мы тебе это припомним. Забыл ритм три восьмых? Ты назвал ему наши имена? Назвал? Назвал?
Брат Маргарет был настроен примирительно.
– Послушайте, Гилберт, старина, зачем тянуть других людей в наши дела? Мы сами разберемся между собой, а, Гилберт?
В голосе Маргарет звучал укор; не по поводу ночной драмы, нет; вся эта чувственная буря пронеслась без следа и небо по-прежнему оставалось голубым. Общаясь с ним в последующие дни, она никогда не напомнит ему об этом фиаско; она выговаривала ему сейчас за то, что он ходил к капитану. – Этопротив правил , дорогой, неужели вы не понимаете? Мы все должны играть по правилам.
– Я вообще ни во что не играю.
– Нет, дорогой, играете. Мы все играем. Не можем не играть – это правило, которое никому, кроме вас, не приходится напоминать. Если вы чего не понимаете, спрашивайте меня.
Некому за ней приглянуть, думал мистер Пинфолд. Попала девочка в скверную компанию и испортилась.