- Да, - задумчиво протянул Мазарини, когда слуга вышел, - все еще нет сорока миллионов... Однако мне надо достичь намеченной мною цифры - сорока миллионов... Кто знает, быть может, я не доживу, не успею... Я старею, слабею. Может быть, я найду два-три миллиона в карманах наших добрых друзей, испанцев? Ведь недаром же они открыли Перу; у них, наверное, что-нибудь осталось от этого открытия!
Поглощенный расчетами, он позабыл о подагре: страсть кардинала к деньгам была сильнее болезни. Вдруг Бернуин, запыхавшись, вбежал в комнату.
- Что случилось? - спросил кардинал.
- Король! Король!
- Как! Король идет сюда? - вскричал Мазарини, поспешно пряча листок. - Король здесь в такой поздний час? Я думал, что он уже давно лег. Что произошло?
Людовик XIV слышал последние слова и увидел испуганное лицо кардинала, приподнявшегося на постели при его появлении.
- Ничего особенного, господин кардинал, - сказал он, - пли, по крайней мере, ничего такого, что могло бы встревожить вас. Мне только необходимо сегодня же переговорить с вами об одном весьма важном деле.
Мазарини тотчас вспомнил, с каким вниманием король слушал его слова о Марии Манчини, и вообразил, что важное дело касается его племянницы. Поэтому лицо его немедленно прояснилось и приняло выражение крайней любезности. Эта перемена весьма обрадовала короля.
Он сел.
- Ваше величество, - обратился к нему Мазарини, - я должен был бы слушать вас стоя, но мучительная подагра...
- Что за церемонии между нами, любезный господин кардинал, - отвечал Людовик XIV ласково, - я ваш ученик, а не король, вы это хорошо знаете, - особенно сегодня вечером, потому что я пришел к вам как проситель, и даже как проситель самый покорный, желающий быть принятым благосклонно.
Мазарини, заметив, что король покраснел, укрепился в своем предположении, что за этими ласковыми словами кроются любовные помыслы. На этот раз при всей своей догадливости хитрый политик ошибся: король покраснел не от порыва юношеской страсти, а от чувства унижения своей королевской гордости.
Как добрый дядюшка, Мазарини решился облегчить королю признание.
- Говорите, пожалуйста, и если вашему величеству угодно на минуту забыть, что я ваш подданный, если вам угодно назвать меня своим наставником и учителем, то позвольте и мне высказать всю мою преданную и нежную любовь к вам.
- Благодарю вас, господин кардинал, - продолжая король. - Впрочем, то о чем я намерен просить вас, сущая безделица.
- Тем хуже, - возразил кардинал, - тем хуже, ваше величество. Я желал бы, чтобы вы попросили у меня чего-нибудь значительного, какой-нибудь жертвы... Но, впрочем, чего бы вы ни попросили у меня, я готов на все согласиться, чтобы угодить вам.
- Если так, вот в чем дело, - сказал король, сердце которого билось так же сильно, как сердце кардинала, - ко мне приехал брат мой, король Англии...
Мазарини привскочил на кровати, словно он прикоснулся к лейденской банке или вольтовой дуге. От изумления или, скорее, от разочарования лицо кардинала покрылось такой краской гнева, что Людовик при всей своей неопытности в дипломатии тотчас увидел, что министр надеялся услышать что-то совсем другое.
- Карл Второй! - вскричал Мазарини пронзительным голосом, с презрительною улыбкою. - Как! У вас в гостях Карл Второй!
- Да, король Карл Второй, - отвечал Людовик, подчеркивая принадлежавший внуку Генриха IV титул короля, который Мазарини пропустил. - Да, господин кардинал, этот несчастный король тронул мое сердце, рассказав мне о своих злоключениях. Он переживает страшные бедствия, господин кардинал. У меня тоже оспаривали престол, я тоже в дни волнений принужден был бежать из столицы, я познал несчастье, и мне трудно оставить без помощи брата, лишившегося всего и скрывающегося.
- Ах, - перебил кардинал с досадою, - отчего при нем нет какого-нибудь Мазарини, как при вас? Его корона была бы сохранена в неприкосновенности.
- Я знаю все, чем наш дом обязан вам, господин кардинал, - ответил молодой король гордо, - и верьте, я, со своей стороны, этого никогда не забуду. Именно потому, что мой брат, король английский, не имеет при своей особе такого могущественного гения, как тот, который спас меня, именно потому и хочу я доставить ему помощь этого гения, уверенный, что если ваша рука коснется его, она возвратит ему корону, которую он потерял в тот день, когда она упала к подножию эшафота его отца.
- Благодарю вас, ваше величество, за доброе мнение обо мне, - отвечал Мазарини, - но нам нечего делать там, где люди беснуются, отрицают бога и рубят головы своим королям. Они опасны, видите ли, очень опасны, и к ним противно прикоснуться с той минуты, как они забрызгали себя королевской кровью и грязью раздоров. Такой политики я никогда не любил и отстраняюсь от нее.
- Но вы можете помочь нам, создав ему иную.
- Какую?
- Например, восстановив Карла Второго.
- Боже мой! - воскликнул Мазарини. - Неужели несчастный король еще увлекается этой химерой?
- Разумеется, - возразил Людовик, испугавшись препятствий, которые верный глаз его министра видел в этом предприятии. - Он просит для этого... не более... как миллион.
- Только-то! Один миллион, не больше! - насмешливо повторил Мазарини с итальянским акцентом. - Братец, всего-навсего миллиончик, братец! Какое-то семейство нищих!
- Монсеньер, - сказал Людовик XIV, подняв голову, - это семейство нищих - ветвь нашего дома.
- А ваше величество так богаты, что можете раздавать миллионы? У вас есть миллионы?
- Да, - отвечал юный король с величественной скорбью, которую он сумел, однако, скрыть, - да, господин кардинал, я знаю, что я беден, но французская корона стоит все же миллиона; а для доброго дела я, пожалуй, готов заложить свою корону. Я найду еврея, которые охотно дадут мне за нее миллион.
- Итак, вы говорите, ваше величество, что вам нужен миллион? - спросил Мазарини.
- Да, миллион.
- Ваше величество сильно ошибаетесь. Вам нужно гораздо больше. Бернуин!.. Вы сейчас узнаете, сколько вам нужно на самом деле... Бернуин!
- Как, господин кардинал? Вы собираетесь спрашивать лакея о моих делах?
- Бернуин! - повторил кардинал, притворяясь, что не замечает возмущения короля. - Пойди сюда и скажи, какую сумму я хотел иметь сейчас?
- Монсеньер! Монсеньер! - повысил голос Людовик, побледнев от негодования. - Разве вы не слыхали моих слов?
- Не гневайтесь, ваше величество: я открыто веду ваши дела. Во Франции все это знают: книги мои не под замками. Бернуин, что ты сейчас здесь делал?
- Складывал цифры.
- И сложил?
- Точно так.
- И все для того, чтобы узнать, сколько нужно его величеству в настоящую минуту? Не так ли я сказал тебе? Говори откровенно, друг мой.
- Да, так вы изволили сказать.
- Хорошо. А сколько было нужно?
- Сорок пять миллионов, кажется.
- А какую сумму насчитали мы, соединив все паши средства, ничего не пропустив?
- Тридцать девять миллионов двести шестьдесят тысяч франков.
- Хорошо, Бернуин, больше мне ничего от тебя не нужно. Теперь оставь нас, - прибавил кардинал, устремив проницательный взгляд на молодого короля, который не мог вымолвить ни слова от изумления и едва прошептал:
- Но... однако же...
- А, вы еще сомневаетесь? - спросил кардинал. - Так вот доказательство того, что я вам сказал.
И он вынул из-под подушки листок, исписанный цифрами, и подал его королю, который отвернулся, до такой степени он был огорчен.
- Вы желаете получить миллион, а так как он в этот счет не внесен, значит, вам нужно сорок шесть миллионов. Поверьте, в мире нет еврея, который решился бы дать взаймы такую сумму, даже под залог французской короны.