Снял с себя костюм и красный галстук, коричневые английские ботинки и протолкнул их следом за шляпой, но тут заметил, что шляпа так и лежит на полу. Лазард замер, глаза его в страхе расширились. Проверил газету: нет, все верно, та самая. На краткий панический миг ему привиделось: чужак в соседней кабинке с недоумением следит за появлением шляпы, кейса, стопки одежек. Зовет полицию. А Лазард даже сбежать не может в носках и нижнем белье.
Ох, отлегло! Из‑под перегородки выполз темный костюм. Черная шляпа, темно‑синий галстук, черные ботинки, на этот раз никаких кейсов. Лазард сноровисто переоделся, вышел из туалета, доехал на такси до центра, а оттуда – на поезде до Белена.
В 6.20 человек в светло‑синем костюме, белой шляпе и солнечных очках, с кейсом, обтянутым кожей цвета карамели (крупная красная монограмма «БЛ»), зарегистрировался на вечерний рейс в Дакар. Самолет взмыл в воздух, а усталые агенты противоборствующих государств уселись писать рапорты.
Провал запланированной на утро операции сокрушил Сазерленда. Он все еще ознобно дрожал, растянувшись в кресле, машинально уминая в трубке табак. Роуз бесцеремонно распахнул дверь, вошел, навис над столом.
– Кое‑что нам удалось спасти после фиаско у ворот посольства.
– Лазард улетел?
– Будем надеяться, информация Фосса окажется точной и наш человек везет с собой алмазы.
– Фосс запросил о встрече.
– Уже?
– Уверяет, что это еще серьезнее, чем вчерашний разговор.
Оставив послание с просьбой о встрече в английском «почтовом ящике», Фосс расположился в Садах Эштрела, где рассчитывал дождаться испанца. Очередная газета, свернутая в трубочку, лежала наготове. Издатели прямо‑таки состояние себе составят на шпионах с газетами. Когда война закончится, тираж рухнет. Кто бы стал покупать эти жестко отцензурированные выпуски для чтения! Не говоря уж о специфическом языке португальских журналистов. Их красоты весьма напоминают стиль графини, если верить отзывам Волтерса, с тем только отличием, что тут, и содрав четыреста слоев белья, до лодыжки не доберешься.
Пако рухнул на скамью рядом с Фоссом. Пахло от него совсем скверно, как будто с потом выходила какая‑то зараза, желтая лихорадка, а то и чума. Черная полоска пены на губах Пако напомнила Фоссу народное прозвание желтой лихорадки – черная немочь, черная рвота.
– Вы все‑таки больны.
– Ничуть не более чем с утра.
– С утра вы говорили, что все в порядке.
– Пришлось полежать, – признал Пако, подавшись вперед, упираясь локтями в колени, как человек, мучимый коликой в животе.
– Что с вами?
– Не знаю. Вечно хвораю, и мать тоже маялась, а дожила до девяноста четырех лет.
– Сходили бы к врачу.
– Врачи! Они одно твердят: «Господь Бог неладно сотворил тебя, Пако!» И за это еще деньгу требуют. Не пойду я к врачам.
– Что выяснили про ту квартиру?
– Явка коммунистов.
– Уверены?
– Они и не прячутся. Служба государственной безопасности их живо обнаружит.
– Не стоит торопить события, Пако.
– Им я доносить не стану. Уж эти красные, – покачал он головой. – Да они способны дать объявление о явке в своей «Аванте!» – в разделе «Недвижимость».
Испанец попытался скроить ухмылку, но выглядело это так, будто он пытается справиться с судорогой.
Возвращаясь домой, Фосс все пытался стряхнуть с себя невидимую заразу, подцепленную от Пако. Ему смутно мерещилось: Пако – его смерть.
Вторник, 18 июля 1944 года.
Квартира Фосса, Эштрела, Лиссабон
Забравшись на спинку дивана, Фосс мог через слуховое окно своей чердачной квартиры разглядеть не только Сады Эштрела, но и площадь перед Базиликой. Анна уже вышла из Садов, а за ее спиной Фосс угадал силуэт Уоллиса. Тот небрежно прислонился к ограде, читая – кто б мог подумать! – газету. Интересно, сумеет ли Анна отделаться от Уоллиса? Вот он поднял голову, когда Анна пересекла площадь и вошла в церковь. Уоллис занял позицию в тенечке у входа, закурил сигарету, небрежно привалился к стене. С высокого церковного шпиля сорвалась стайка голубей, покружила над площадью, вернулась на прежнее место. Быстро прошагала мимо Уоллиса монахиня, решительно одолевая ступеньку за ступенькой. Пробежали бритые, замурзанные и босоногие мальчишки, за ними по пятам – размахивающий дубинкой полицейский. Форменное кепи свалилось, повисло на резинке за спиной. Фосс пощупал холодное влажное полотенце, подвешенное к задвижке окна, – как там охлаждается припасенная бутылка вина? Закурил, стряхивая пепел на мощеную улицу под окном.
– Часто ты так сидишь под окном, дожидаясь своих подружек?
Резко обернувшись, Фосс чуть не свалился со своего насеста. Анна уже сидела в деревянном кресле, выпростав ноги из туфель. Лицо жесткое, ни тени той нежности, что почудилась ему давеча при ласковом огоньке спички. Но тем‑то и нравилась Фоссу эта девушка, все время меняющаяся, все время бросающая вызов. Он шагнул было к ней, но незримое магнитное поле оттолкнуло его назад к дивану.
– Какая смена моя? – спросила Анна. – Какие часы мне отведены?
Он продолжал курить, поспешно соображая, вглядываясь в ее лицо.
– Можешь кинуть мне пачку, – намекнула она.
Он снова поднялся.
– Бросай!
Пачка сигарет полетела через комнату, и Анна поймала ее небрежным взмахом руки. Коробок спичек лежал на столике возле нее. Зачем‑то она прочла название, прежде чем прикурить.
– Отель «Негрешку», – заговорила она. – Бичем Лазард предлагал мне съездить туда. Самое, говорит, подходящее в Лиссабоне место для элегантной пары. Вроде Джуди Лаверн и Патрика Уилшира, например. Надо будет подумать насчет этого. Ты тоже водишь туда своих?
– Своих кого?
– Конечно, меня‑то в «Негрешку» не поведут, – продолжала она. – Все, чего я удостоюсь, – стакан теплого белого вина. А дальше что? Постель, так я понимаю.
Она покосилась на кровать, видневшуюся в приоткрытую дверь спальни. Узкое и жесткое на вид ложе отшельника, отнюдь не королевское ложе донжуана, крытое шелком, с узелками на бахроме в память одержанных побед.
– Это такой английский юмор? – осторожно поинтересовался Фосс. – Что‑то очень английское, чего мы, немцы, понять не в состоянии?
Все тот же свирепый взгляд, им можно резать железо, как ацетиленовой горелкой. Фосс пристально следил за гостьей. Того гляди швырнет в него чем попало! Он загасил сигарету в пепельнице, стоявшей на столе между ними, и тут же отступил – медленно, осторожно, как будто приручал пугливое животное. Не очень‑то он понимал, как вести себя дальше. Комедия внезапно обернулась трагедией, актер позабыл свою роль. Взгляд Анны вновь метнулся к двери в спальню, затем обежал гостиную, вбирая все: полку с тремя книгами и семейной фотографией, два пейзажа на стене, бутылку вина в мокром полотенце, чистые половики, темно‑красный диван, аккуратный, с двумя небольшими вмятинами.
– Не желаю быть одной из толпы! – заявила она.
Фосс кивнул, принимая к сведению ее слова, хотя и не понимая их смысла. Вслед за ней обвел взглядом свою комнату: быть может, ключ к этой загадке имеется среди его скудных пожитков?
– Вы считаете себя честным человеком, мистер Фосс?
– Я никогда не посещал «Негрешку», если вы об этом.