Лимас был так ошарашен, что некоторое время просто не знал, что сказать.
– Ладно, – выдавил он наконец, – я согласен. Но если вы водите меня за нос, я все равно найду способ сломать вам шею.
– Тогда это скорей всего уже не понадобится, – спокойно ответил Фидлер.
Человек, играющий спектакль не для зрителей, а сам по себе, подвержен опасностям психологического рода. Просто обманывать не так уж трудно: все зависит от опыта и профессиональной компетентности, эти качества может развить в себе почти каждый. Но в отличие от виртуозного фокусника, актера или шулера, которые, окончив представление, могут влиться в ряды публики, тайный агент лишен такой возможности. Для него обман – это прежде всего средство самозащиты. Он должен обезопасить себя не только извне, но и изнутри, должен остерегаться самых естественных импульсов: зарабатывая кучу денег, он не вправе приобрести даже иголку с ниткой; он может быть умницей и эрудитом, но ему придется бормотать глупости и банальности; он может быть образцовым мужем и семьянином, но будет вынужден при всех обстоятельствах сторониться тех, кого любит.
Хорошо понимая, какие жуткие искушения подстерегают человека, запертого в оболочке исполняемой им роли, Лимас прибегал к единственному спасительному средству: даже оставаясь наедине с собой, он продолжал существовать в пределах той личности, которую изображал. Говорят, что Бальзак даже на смертном одре интересовался здоровьем и состоянием дел придуманных им персонажей. Нечто подобное делал и Лимас: оставаясь творцом образа, он жил в нем и полностью отождествлял себя с ним. Качества, которые он демонстрировал Фидлеру – беспокойство и неуверенность, прикрываемые бахвальством, за которым скрывался стыд, – были как бы преувеличенным отражением тех чувств, которые он испытывал на самом деле. Сюда же следовало отнести шаркающую походку, небрежение к своему внешнему виду, равнодушие к еде и растущую зависимость от алкоголя и никотина. Он оставался таким же и наедине с собой. И даже чуть переигрывал, когда, ложась в постель, бормотал под нос ругательства по поводу неблагодарности своих былых начальников.
Лишь крайне редко – как, например, сегодня – он, засыпая, позволял себе опасную роскошь подумать о том, в какой паутине лжи живет.
Контролер оказался абсолютно прав. Фидлер, точно лунатик, брел к заданной ему цели, брел прямо в силки, расставленные для него Контролером. Даже неприятно было видеть растущую взаимозависимость интересов Фидлера и Контролера: все выглядело так, словно они действовали в рамках единого плана, а Лимасу оставалось лишь координировать их поступки.
Может быть, здесь и таилась разгадка? Может быть, Фидлер и был тем самым агентом, которого так хотел уберечь Контролер? Лимас не слишком задумывался о такой возможности. Он не хотел этого знать. В подобных случаях он как бы начисто лишался своей профессиональной въедливости: он понимал, что в сложившихся обстоятельствах любые его умозаключения не принесут никакой пользы. И тем не менее он молил Бога, чтобы так оно и было. Ибо в таком случае – и только в таком – оставалась зыбкая надежда на то, что ему удастся вернуться домой.
Глава 14. Письмо к клиенту
На следующее утро, когда Лимас был еще в постели, Фидлер принес ему на подпись письма. Одно было на тонкой синей бумаге с маркой отеля «Зайлер Альпенбрик» на озере Шпиц в Швейцарии, другое – на бумаге отеля «Палас» в Гштаде. Лимас прочел первое письмо:
«Директору Королевского скандинавского банка, Копенгаген.
Дорогой сэр! Уже несколько недель я нахожусь в разъездах и не получаю почты из Англии. Соответственно, я не получил и Вашего ответа на мое письме от 3-го марта относительно состояния банковского счета, к которому я имею совместный с мистером Карлсдорфом доступ. Чтобы избежать дальнейших затяжек, не будете ли вы так любезны прислать мне дубликат Вашего ответа на адрес, по которому я буду находиться в течение двух недель, начиная с 2-го апреля: (для передачи) мадам де Сангло, 13, авеню де Коломб, Париж-XII, Франция.
Извините за беспокойство.
Ваш (Роберт Ланг)».
– А что за чепуха насчет письма от третьего марта? Я не писал им никакого письма.
– Конечно, не писали. И насколько нам известно, никто не писал. Если существует хоть малейшая неувязка между вашим нынешним письмом и письмами Контролера, они решат, что разгадка заключена в письме от третьего марта. Они отправят вам требуемую справку с сопроводительным письмом, в котором выразят сожаление о том, что не получили предыдущего письма.
Второе письмо было идентично первому, отличаясь только именами и местом отправки. Но парижский адрес был тот же самый. Лимас взял авторучку и лист бумаги, поупражнялся в подписи «Роберт Ланг» и подписал первое письмо. Встряхнув ручку, он попрактиковался в другой подписи, а затем вывел «Стефен Беннет» под вторым письмом.
– Замечательно, – сказал Фидлер, – просто замечательно.
– Ну, и что теперь будет?
– Завтра их отправят из Швейцарии – из Интерлакена и Гштада. Наши люди известят меня по телеграфу, как только получат ответ. Это произойдет примерно через неделю.
– А до тех пор?
– А до тех пор я составлю вам компанию. Понимаю, что вам это не по вкусу, и приношу свои извинения. Мы с вами погуляем, поездим по окрестностям, словом – скоротаем время. Мне хотелось бы, чтобы вы немного расслабились и просто поболтали – о Лондоне, о Цирке, о работе в Департаменте, пересказали бы тамошние сплетни, разговоры о жалованье, отпусках, помещениях, бумагах и людях. Скрепки и сорта бумаги. Я хотел бы услышать о мелочах, которые не имеют особого значения. И кстати… – Он неожиданно изменил тон.
– Что?
– У нас тут есть кое-какие удобства для людей, которых мы приглашаем в гости. Отдых, развлечения и тому подобное.
– Вы предлагаете мне женщину?
– Да.
– Нет, благодарю. В отличие от вас я предпочитаю устраиваться без посредников.
Фидлер, казалось, не обратил внимания на его слова.
– Но у вас, кажется, была женщина в Англии? Девица из библиотеки, – спросил он.
Лимас обернулся к нему, угрожающе расставив руки.
– Вот что, – заорал он, – вот что! Не заикайтесь об этом даже в шутку, не пытайтесь угрожать или давить на меня, потому что это не сработает, Фидлер, просто не сработает. Я замолчу, и вы больше не услышите от меня ни слова, хоть режьте. И передайте это Мундту, Штамбергеру и прочей сволочи, которой вам полагается докладывать. Передайте им то, что я вам сказал.
– Передам, – ответил Фидлер, – передам. Но боюсь, что уже слишком поздно.
После обеда они снова отправились на прогулку. Небо было облачным и темным, воздух теплым.
– Я только один раз был в Англии, – замел Фидлер. – Перед войной с родителями, когда мы уезжали в Канаду. Я тогда был еще маленьким. Мы пробыли там два дня.
Лимас кивнул.
– Знаете – сейчас я могу сказать вам это, – я чуть было не оказался там снова несколько лет назад. Мне предстояло заменить Мундта в нашей Сталелитейной компании. Вам ведь известно, что он находился тогда в Лондоне.
– Известно, – коротко ответил Лимас.
– Мне бы очень хотелось знать, что это за работа.
– Обычные игры с миссиями других стран блока. Какие-то контакты с британским бизнесом, но весьма незначительные.
Лимас, казалось, скучал.
– Но Мундт со всем этим неплохо справлялся. И прекрасно проявил себя.
– Да, я слышал. Он даже сумел убить парочку людей.
– Вы слышали и об этом?
– От Петера Гийома. Он участвовал в операции вместе с Джорджем Смайли. Мундт едва не прикончил и самого Смайли.
– Операция по делу Феннана, – задумчиво произнес Фидлер. – Удивительно все-таки, что Мундту удалось улизнуть от вас, правда?
– Да, удивительно.
– Кто бы мог поверить, что сотрудник иностранной компании, чьи данные имеются в досье британского МИДа, может переиграть всю британскую службу безопасности.
– Насколько мне известно, они не особенно старались поймать его.
Фидлер застыл на месте.
– Как вы сказали?
– Петер Гийом говорил мне, что поимка Мундта не входила в их планы, вот и все, что я знаю. У нас тогда была другая структура управления: Советник, а не Оперативный Контролер. Советника звали Мастон. Как сказал Гийом, Мастон с самого начала слишком переусердствовал с этим делом Феннана. Петер объяснил мне, что, если бы они схватили Мундта, поднялся бы страшный шум. Его пришлось бы судить и, наверное, вешать. И шум вокруг этого процесса мог погубить всю карьеру Мастона. Петер не знал, как именно там все происходило, но божился, что настоящей охоты на Мундта не было.
– Вы уверены в этом? Уверены, что Гийом выразился именно так: настоящей охоты на Мундта не было?
– Разумеется, уверен.
– А Гийом никогда не высказывал своих догадок по поводу того, почему они позволили Мундту уйти?
– Что вы имеете в виду?
Фидлер молча покачал головой, и они пошли дальше по тропе.
– Сталелитейная миссия была прикрыта сразу после дела Феннана, – сказал он чуть погодя. – Вот почему я не поехал в Англию.
– Мундт, должно быть, сумасшедший. Можно надеяться ускользнуть после убийства на Балканах или у вас, но не в Лондоне.
– И все-таки ему это удалось, правда? – быстро подхватил Фидлер. – И он недурно потрудился.
– Навербовал людей вроде Кифера и Эша? Ну, уж извините!
– Баба Феннана была у них на крючке задолго до скандала.
Лимас лишь пожал плечами.
– Скажите-ка мне вот что, – продолжил разговор Фидлер. – Карл Римек, кажется, один раз виделся с Контролером?
– Да, в Берлине год назад, может, чуть больше.
– А где именно?
– Мы сидели втроем у меня дома.
– А зачем они встречались?
– Контролер любил встречаться с удачливыми агентами. Мы получили от Карла массу первосортного материала, думаю, все в Лондоне были этим довольны. Контролер ненадолго прибыл в Берлин и попросил меня организовать встречу.
– Вас это расстроило?
– С какой стати?
– Ну, Карл был вашим агентом. Вам могла быть не по вкусу его встреча с другим резидентом.
– Контролер не резидент, он глава Департамента. Карл знал об этом, и это ему льстило.
– Вы все время беседовали втроем?
– Да. Хотя нет, погодите-ка. Я оставил их вдвоем на четверть часа или чуть больше. Так просил Контролер, ему хотелось побыть несколько минут с глазу на глаз с Карлом. Бог его знает зачем. И я под каким-то предлогом – не помню, под каким, – ушел. Ах да, вспомнил. Я сделал вид, будто у меня кончилось виски. Я вышел и взял бутылку у Де Йонга.
– А вам известно, о чем они говорили, пока вас не было?
– Откуда мне знать? Да меня это и не интересовало.
– А Карл вам потом ничего не рассказывал?
– Я его не спрашивал. Кое в чем Карл был порядочным индюком: любил делать вид, будто я не полностью в курсе дела. Мне не понравилось, как он подхихикивал потом над Контролером. Хотя, честно говоря, он имел на это право – уж больно смешное представление тот устроил. Не было ни малейшего смысла подстегивать тщеславие Карла, а тот вечер был задуман как что-то вроде допинга для него.
– Карл был тогда чем-то подавлен?
– Какое там! Он чувствовал себя на коне. Ему слишком много платили, его слишком любили, ему слишком доверяли. Отчасти по моей вине, отчасти по вине Лондона. Если бы его не перехвалили, он не проболтался бы своей чертовой бабенке об агентурной сети.