В ту же самую секунду перепуганная Венера рванулась из его руки, сделав неожиданный пируэт. Но она не успела.
Фархад всей своей тяжестью обрушился на нее. Острые рожки легко пропороли ткани его живота, до отказа войдя в мягкую плоть.
Несколько секунд Фархад лежал неподвижно, потом застонал, зашевелился. Жуткая боль с головой накрыла его. К тому же он задыхался от вони.
Фархад решил приподняться, с тем чтобы оторвать голову от дерьма, но из этого ничего не получилось. Боль крепко придавила его к полу. Дергавшаяся под ним Венера каждым своим рывком невероятно усиливала ее.
Но вскоре она затихла. Сразу наступил покой и некоторое облегчение.
Лежа посреди большой лужи крови, Фархад криво усмехнулся горькой насмешке судьбы. Всю свою дерьмовую жизнь он прожил в говне и умирал в говне, только уже не в переносном, а в самом прямом смысле слова.
И причиной его смерти было все то же говно.
Он закрыл глаза.
Мысли его текли размеренно и неторопливо. Ничего хорошего не видел он в этой жизни. Разве что Венера немножко скрасила ее под самый конец…
Но Венеры уже нет. Она погребена под ним. И его, Фархада Нигматуллина, невольно задавившего ее, уже нет.
Да и был ли он?..
31. Зелье
Леха Бочкин по прозвищу Могила вышел из своей квартиры в прекрасном настроении. Последнее время ему вдруг стало везти. Покойник пошел густо, по несколько захоронений в день! Вчера вообще аж целых пять было.
Ну и халтурка, конечно, вчера обломилась, к маме не ходи! Надо бы позвонить Сенечке, узнать, как он там, не охуел ли от радости!
Леха громко хохотнул от этой мысли. Вот уж фрукт, действительно! Хотя чего жаловаться, раз в неделю бы такому клиенту, как Сенечка, нарисоваться, и все путем, жить можно, даже более чем.
А с Фархадом классно заторчали ночью! Он хоть и нелюдимый, но если его раскочегарить как следует, то вполне нормальный мужик получается.
Леха спустился на первый этаж. Там около почтовых ящиков копошилась соседка, древняя старуха Шаховская, одна из сестер, Леха вечно путал которая.
— Здрасьте, — вежливо поздоровался он, избегая называть соседку по имени.
— Здравствуйте, Леша! — прошамкала старушка. — Вот, видите, опять кто-то ящики поджигает.
Ящики и в самом деле были в плачевном состоянии.
У половины из них отсутствовали замки, и перекосившиеся дверцы неряшливо висели. Примерно треть из них была черной от очередного поджога.
— Я думаю, это Севка Плоткин, сын Кости, ну, который с двенадцатого этажа, — поделился своими соображениями Леха. — Точно он, больше у нас тут некому. Но я его поймаю! Я вам говорю, я его поймаю! Костя нам всем тогда евроремонт сделает!
И Леха снова довольно хохотнул, представив себе, как прижмет Костьку, схватив за жопу его шпанистого сынка.
— А знаете, почтальон-то наш того! — поделился он с соседкой, выразительно тыча куда-то вверх большим пальцем.
— А что с ним? — заинтересовалась старушка.
— Да ничё особенного, медведь его задрал. У нас же тут зверинец приехал на пустырь, так он по пьяному делу к медведю и полез. Ну и кранты. Третьего дня захоронили, — словоохотливо пояснил Леха. — А я всегда грю, ежели выпил, то сиди дома, нечего ходить, нарываться. Правильно я грю?
Леха хотел еще добавить, что, мол, хуже всего по пьяному делу искать на свою жопу приключений, но постеснялся, смолчал из деликатности.
— Как же так! — всплеснула руками старушонка. — Вот несчастье! А такой с виду был приличный молодой человек!
— То-то и оно, — глубокомысленно подтвердил Леха.
— А кто же теперь будет пенсию разносить? — озаботилась соседка.
— Найдут кого-нибудь, — утешил ее Леха. — Не волновайтесь, Всеволдна, без пенсии не останетесь.
— Вы думаете? — все еще сомневалась старушенция.
— Гарантирую! — заверил ее Леха. — Все нормально будет! Как сестра-то?
— Чего? — переспросила соседка.
— Я говорю: как сестра-то, в порядке?
Вопрос этот Леха-Могила задал неспроста. Он надеялся из ответа заключить, с которой из близняшек сейчас беседовал. Но ничего не вышло, соседка не прокололась.
— Благодарю вас, все хорошо, — сказала она.
— Ну, ясно. Привет передавайте. Ладно, Всеволдна, я побег! Бывайте!
И, потеряв интерес к беседе, Леха вышел из подъезда.
Цель у него была вполне определенная. Вернее, две цели. Он намеревался пополнить исчерпавшиеся накануне запасы пива «Балтика». Но перед этим предполагал прокатиться на автобусе, немножко расслабиться.
А то уж дня три, как свербит. Пора уже настала себя потешить.
Подходя к остановке, Леха заприметил цыганку. Она стояла на углу дома и, прислонившись к стене, с пренебрежительным видом лузгала семечки, поглядывая вокруг своими черными цыганскими глазами.
В другое время Леха бы постарался пройти мимо побыстрее, но сегодня, когда еще со вчера так поперло,он был настроен крайне благодушно и вполне расположен поговорить с кем угодно, да хоть с той же самой цыганкой. Гадать он, конечно, не будет, не такой он мудак, а поболтать можно запросто. В конце концов, она тоже человек.
Сделав это заключение, Леха замедлил шаг в ожидании, что цыганка сама к нему обратится. Так и вышло.
— Давай погадаю, дорогой! — предложила она, ловко сплевывая семечную шелуху.
— Семечек дашь? — в ответ озорно спросил Леха, протягивая руку.
— Держи!
Цыганка вынула из кармана пригоршню семечек, отсыпала ему.
Некоторое время оба молча лузгали, исподволь оценивая друг друга.
Леха с интересом разглядывал цыганку. Была она не то чтобы молодая, но зато плотная, мясистая.
Подобные бабы Лехе очень даже нравились, именно таких он старался выбирать на автобусной остановке, чтобы потом ловко приноровиться сзади, подсобить при посадке.
Посадка обычно являлась только началом всей волнующей акции. Дальше важно оказаться на нижней ступеньке площадки, в то время как баба уже стоит на верхней, лучше позиции быть не может. Потом, поднимаясь на верхнюю ступеньку, он как бы случайно ее и прихватывает.
И тут уже держит крепко. Если, конечно, толкучка в автобусе достаточная. А для этого надо просто правильно время выбирать, вот и все.
— Ну так чего, дорогой, будем гадать? — спросила цыганка, которой надоело Лехино разглядывание. — Всю тебе правду расскажу, ничего не скрою.
Леха, однако, все еще раздумывал. Шальная мысль вдруг пришла ему в голову.
А чего бы и не попробовать? В конце концов, чего стесняться, цыганка небось и не такое за свою жизнь слыхала. В крайнем случае, пошлет подальше, невелика беда.
— На хрен мне твое гадание, — лениво произнес он. — Я и сам все знаю. Лучше пойдем за угол, я тебя там пожамкаю. Просто пожамкаю, и все, больше ничего. Денег дам, у меня есть.
Леха выразительно похлопал себя по карману.
— Пожамкаешь? — насторожилась цыганка. — Это как это?
— Да очень просто. Ничего такого, ты не думай. И раздеваться не надо. Так, через одежду.
И Леха сделал пару неуклюжих телодвижений нижней частью туловища. Внутренне же приготовился к тому, что сейчас будет крик и визг.
Но цыганка повела себя неожиданно.
— Понятно, — кивнула она. — А хочешь, дорогой, я тебе зелье дам?
— Какое еще зелье? — нахмурился Леха. — На хуя мне твое зелье?!
— А ты послушай. Зелье-то приворотное! — серьезно сказала цыганка. — Выпьешь его, любая тебе даст пожамкать, сами за тобой бегать будут!
— Врешь! — поразился Леха.
— Дело твое! — пожала она плечами. — Еще ни разу сбоя не было! Это еще бабка моя делала из приворотной травы, которую с Карпат привозили.
Карпаты почему-то Леху убедили. Сам он в Карпатах не был, но в кино как-то видел, только название фильма забыл. Действительно, похоже было, что горы там какие-то особые. И зеленые, это точно.
— Почем? — спросил он.
— С тебя недорого возьму! — душевно сказала цыганка. — Триста рублей всего.
— Двести! — тут же выпалил Леха.
На самом деле деньги у него были, торговался просто по привычке.
— Нет, двести мало, не могу! — покачала она головой.
— Ладно, давай двести пятьдесят!
Цыганка задумалась.
— Так и быть, — решилась она. — Помочь тебе хочу! Вижу, человек хороший! Давай деньги!
— А зелье-то где?
— Не бойся, не обману. Вот твое зелье!
И цыганка, порывшись в складках одежды, извлекла небольшой пузырек с какой-то зеленоватой мутной жидкостью.
— Как его пить-то? — спросил Леха, отдав деньги и получив пузырек.
— Да очень просто. Посмотри, чтобы вокруг никого не было. Скажешь три раза: «Пусть все помнится, все исполнится!» — и залпом выпьешь.
— Пусть все помнится. Все исполнится! — повторил Леха. Как бы не забыть!
— А когда сработает? — спросил он.
— Да почти сразу, минут через десять-пятнадцать. Сам увидишь, средство верное. Деньги еще никто назад не просил.
— А ты где будешь? — все еще сомневался Леха. — Я вон сейчас на пустырь зайду и выпью.
— Боишься, что ли, что я сбегу? — усмехнулась цыганка. — Да не те это деньги, чтоб с ними бегать. Тут я буду, куда денусь. Ну, хочешь, я за тобой пойду, чтобы ты ничего такого не думал?
— Хочу! — обрадовался Леха. — А то еще слова забуду. Или еще чего… Пошли!
— Ладно, ты иди вперед, а я следом. Надо, чтобы в ста пятидесяти шагах никого не было, когда ты зелье будешь пить, понял?
— Да все я понял! Смотри, сбежишь — я тебя найду!
— Сказала, рядом буду. Можешь не волноваться! Сам же потом спасибо скажешь! Иди!
Леха неуверенно сунул пузырек в карман и пошел вперед.
Завернул за угол. Пару раз на ходу оглянулся.
Цыганка не обманула и вправду тащилась следом. Может, и на самом деле зелье сработает.
Вот это будет классно!
И Леха, окончательно успокоившись, опять пришел в превосходное настроение и бодро зашагал к пустырю.
32. Роль
Семен Игоревич Воробчук, он же Сенечка, собственную входную дверь открыл далеко не сразу. Руки у него дрожали, и никак не получалось попасть ключом в замок.
В конце концов все же дверь открылась, и он вошел. Как был, в пальто, уселся на стул в прихожей и долго сидел так, глядя в одну точку.
Семен Игоревич был совершенно убит. Роль, вожделенная роль Пьера Безухова, ему не досталась. Ее будет играть совершенно бездарный артист Максим Фадеев.
Мало того, он вообще не обнаружил своей фамилии в распределении ролей.
А когда попытался заикнуться об этом Эльвире Константиновне, та резко оборвала его, заявила, что разговаривать тут не о чем, это решение худсовета. Как будто он не знал, кто входит в этот пресловутый худсовет и кто там все решает. Как она скажет, так и будет, никто никогда в жизни не решится противоречить.
Спрашивается, зачем тогда было обнадеживать его, предлагать артистам подавать творческие заявки?!
И вообще, этические нормы в театре оставляют желать лучшего, он лично не может с ними согласиться!
Все это Семен Игоревич во внезапном эмоциональном порыве высказал худруку. На что ему холодно было предложено вернуться к своим обязанностям. Тогда-то и произошло непоправимое.