— Нет, не в Бате, впрочем, у нас тоже очень красиво, — рассмеялась Роми.
Незнакомец ответил смешком, — казалось, его позабавила ее попытка уклониться от разговора.
— Вы здесь на каникулах? — спросил он, как бы между прочим.
— Что‑то в этом роде, — отозвалась Роми, тоже насторожившись.
— В этих краях многое можно увидеть и многим заняться, если, конечно, вы собираетесь здесь остановиться, — снова сверкнул мужчина улыбкой.
С трудом, оторвав взгляд от его ослепительно белых зубов, Роми перевела взгляд на крытые бордовой черепицей крыши, постояла, а затем решительно натянула на руки кожаные перчатки.
Этот красавчик явно развлекался беседой с ней. Неужели он лишен здесь женского общества. Сомнительно. И все‑таки было в его повышенном внимании к ней что‑то такое, что настораживало Роми. К тому же они были одни на пустынной дороге, вокруг — ни души, поэтому с ее стороны было бы неосторожностью затягивать разговор.
— Спасибо за совет, — вежливо и холодно улыбнулась она. — Пожалуй, я поеду дальше. Меня ждут. Всего хорошего!
— Счастливого пути, — негромко откликнулся он. — Будьте осторожны, когда едете в темноте.
— Я не собираюсь… — начала было Роми, и спохватилась, чуть не проговорившись, что ночью ехать ей уже не придется, поскольку она достигла цели своего путешествия.
Каков хитрец, однако! — с невольным восхищением подумала она.
— Ночь — вовсе не проблема, — высокомерно бросила она. — Специально для темного времени суток я купила в дорогу довольно мощный фонарь‑ночник и плюшевого медвежонка, чтоб спать было веселее.
Незнакомец снисходительно рассмеялся. Роми взобралась на мотоцикл, спиной чувствуя его взгляд. Небрежно тряхнув густыми темными волосами, она надела на голову шлем и торопливо опустила прозрачный пластмассовый козырек, отвела ногой упор, включила зажигание и, пригнувшись к рулю, на полном газу рванула вперед. В зеркале заднего вида она успела разглядеть, как незнакомец заносит в записную книжку номер ее мотоцикла. Святые небеса! Быть может, он главарь банды, охотящейся за иностранцами на мотоциклах? Роми рассмеялась собственному подозрению и оглянулась, но сквозь облако пыли на дороге уже ничего нельзя было разглядеть.
Она въезжала вверх по холму к поселку и чувствовала, как ее охватывает беспокойство. Ей не давали покоя мысли о матери, Софии Стэнфорд, урожденной Дюбуа. В прошлом, когда в приступе детского раздражения и гнева Роми начинала обвинять мать в том, что она бросила их, отец не соглашался с дочерью. Он говорил, что вся вина лежит на нем, и если София ушла от них, то лишь потому, что он оказался недостаточно хорош для такой удивительной женщины. С годами Роми прониклась тем же убеждением.
Взмыв на гребень холма, Роми оказалась возле каменной средневековой арки, ведущей в поселок. Она подумала вдруг, что мать вспомнила про них только потому, что попала в тяжелое положение, и тут же отогнала прочь такое подозрение. Великодушие, прежде всего, постаралась внушить она себе.
Даже если у мамы финансовые или какие‑то иные трудности, главное, что они снова обрели друг друга, и у Роми появился близкий человек, к тому же женщина, которой она могла доверить самые сокровенные свои тайны. Отцу во многом непонятны ее проблемы… А ей было на что поплакаться: на предрасположенность к полноте, например. Хотя, если разобраться, проблемы с весом у Роми появились в шесть лет, после того, как она осталась без матери и пристрастилась к сладкому, находя в нем утешение от горя и обид, которые преподносила ей жизнь. Впрочем, об этом матери не расскажешь — нетактично как‑никак. Подумает, что Роми ее упрекает…
Кстати, не расскажешь ей и о том, что все эти годы она безумно страдала от нехватки любви, в том числе любви отцовской — Юджин Стэнфорд был слишком погружен в смакование собственного горя, чтобы обращать внимание на то, как страдает его дочь.
Еще Роми могла бы рассказать, как дети в школе обзывали ее пончиком, чем доводили до слез, пока она не научилась обороняться, первой вышучивая себя. Впрочем, и это не избавляло ее от унижений, когда ее последней приглашали в волейбольную команду.
Когда она была подростком, мальчишки не обращали на нее никакого внимания. Никогда Роми не чувствовала себя такой одинокой, как в те часы, когда ее одноклассницы шли гулять со своими приятелями, а она одна плелась домой. Как она страдала от невозможности быть как все! Зато теперь, когда ее фигура стала притягивать мужские взгляды, как магнит, и она могла выбрать себе самого симпатичного партнера, эта сторона жизни утратила для нее всякий смысл.
«Поживешь несколько дней, присмотришься, — словно заново услышала она голос матери по телефону, — а потом, если нетрудно пару недель приглядишь за домом, и пансионом, пока я съезжу к твоему отцу в Англию! Сама понимаешь, я не могу оставить хозяйство без присмотра, а мне так хотелось повидаться с Юджином!»
Снова и снова вспоминая этот неожиданный звонок, перевернувший ее с отцом жизнь, Роми въехала на пустынную, мощенную булыжником главную площадь поселка. Со смешанными чувствами в душе она прислонила мотоцикл к массивной каменной колонне, поддерживавшей крышу какого‑то приземистого здания. Мать сказала ей, что на площади оставляют свой транспорт все без исключения жители поселка, поскольку большинство улиц непригодны для проезда. К тому же в Ла‑Роше никто никогда и ни у кого не крадет, так что Роми могла не беспокоиться за свою железную лошадку.
С площади она направилась на поиски улицы Жанны д'Арк.
Роми шла, озираясь по сторонам, и каждую минуту ждала момента, что одно из окон распахнется, и она увидит в нем мать. Окна, однако, оставались мертвыми, и Роми почувствовала, что начинает все больше и больше волноваться.
Прошло полчаса. Выбившись из сил и упав духом, Роми брела по каменным ступеням узкой улицы, больше похожей на гигантскую лестницу. Куртку она сняла и перебросила через плечо.
Она не представляла, что ей делать, потому что обошла весь, как ей показалось, поселок, но совершенно тщетно. Волной накатывались приступы головокружения, короткая, выше пояса блузка прилипла к телу, ноги гудели от усталости, а в придачу ко всему прочему отчаянно сосало под ложечкой.
Улица неожиданно вывела ее на центральную площадь, где стоял уже знакомый ей «ситроен» с откидным верхом. Роми почувствовала, как ею овладел мистический ужас.
— Прямо наваждение какое‑то! — пробормотала она, инстинктивно прижавшись к стене.
Хозяин «ситроена», уже без пиджака, в одной лишь белоснежной рубашке брел в направлении чугунных ворот замка. Точнее, не брел, а размашисто, со странно угрюмым выражением на лице шагал вперед, готовый, казалось смести со своего пути все, что попадется под ноги.
Какая перемена в манерах! — с удивлением подумала Роми. Ни тебе прежней обходительности, ни элегантности, ни шарма — совершенно другой человек! Человек, которому совершенно не хочется довериться, могла бы добавить она.
В руке у него был массивный железный ключ, и Роми догадалась, что он, должно быть, живет в Ла‑Роше или квартирует у кого‑то из местных жителей. Она тут же воспряла духом, а вдруг он знает, как можно отыскать в этом лабиринте узких средневековых улочек Старую Кондитерскую?
Решительно отойдя от стены, Роми крикнула:
— Эй, можно вас на минутку!
Широкие плечи мужчины на минуту замерли, и «знакомый» незнакомец повернулся к ней.
— Опять вы? Какой сюрприз! — сказал он, хотя, судя по голосу, ее появление вовсе не явилось для него неожиданностью.
— Действительно? — преувеличенно громко засмеялась Роми и с надеждой спросила: — Скажите, вы… вы живете здесь?
— Что‑то в этом роде, — уклонился мужчина от прямого ответа.
Один — один! — констатировала Роми. Незнакомец платил ей той же монетой, что и она ему час назад.
— Я ищу… Старую Кондитерскую.
— Понятно.
Роми беспомощно заморгала. Этот малый, казалось, наслаждался ее беспомощностью и спокойно, не торопясь, выуживал из нее интересующую его информацию.
— Мне нужен дом на улице…
— …Жанны д Арк.
— Точно. Я обошла все закоулки, но не обнаружила ни улицы, ни нужного мне дома. Вы не в курсе: может быть, кто‑то поснимал все указатели?
Роми заправила за ухо выбившуюся прядь волос и дружелюбно улыбнулась, ожидая ответа. Загадочная улыбка на лице мужчины сменилась торжеством.
— Неужели никто так и не подсказал вам дорогу? — спросил он невозмутимо.
— А у кого мне было спросить? — удивленно спросила Роми. — Я не то, что человека — ни одной собаки не встретила. Можно подумать, поселок вымер. А если бы кто и попался мне навстречу, так я все равно не говорю по‑французски. Когда я ехала сюда, я не думала, что в столь маленьком поселке можно заблудиться.
— Считайте, что вы попали в дорогое вашему сердцу средневековье, — усмехнулся мужчина. — Хочу вам сообщить, что Старая Кондитерская расположена по соседству с пансионом для отдыхающих и живет там хозяйка этого пансиона. Вы намереваетесь остановиться в одном из ее коттеджей?
— Нет, я остановлюсь у нее самой, — честно, как на духу, сообщила Роми. — Хозяйка пансиона — моя мать.
— Понятно! — коротко кивнул он, словно это снимало все вопросы.
— Мать ждет моего приезда и, наверное, уже начала беспокоиться…
— София Стэнфорд? Начала беспокоиться? По поводу кого‑то, кроме нее самой? Бога ради, не смешите меня! — отозвался незнакомец.
— Вот именно, беспокоится! — Роми почувствовала себя задетой за живое. — А почему бы и нет?
— Такая чувствительность совершенно не в стиле этой особы.
По спине Роми пробежал холодок. Что он мелет? — с возмущением подумала она и сдержанно сказала:
— Между прочим, вы на редкость грубо себя ведете, месье.
— Сознаюсь в таком грехе, но ничем помочь не могу, — не смутившись ни на йоту, ответил он.
Роми вдруг осенила догадка.
— Так вы знакомы с Софией Стэнфорд? — пробормотала она.
— Скорее, знаю ее, а это, согласитесь, не одно и то же, — как‑то чересчур задумчиво ответил он. — Так вы — ее дочь?
Роми смутилась, не понимая, как ей следует вести себя в отношении человека, не считающего нужным скрывать своего враждебного отношения к ее матери.
— Роми Стэнфорд! — после короткой паузы представилась она.
— Клод.
— Клод… — повторила она. — Выходит, вы все‑таки француз?
— А вы сомневались?
— Да, мне показалось…
— Нет, я чистокровный француз.
Клод явно не относился к тем людям, которые рассказывают о себе первому встречному. Так кто же он, в конце концов? Может быть, француз из Луизианы?
— Мне показалось, что вы не очень‑то доброжелательно относитесь к моей матери, — осторожно заметила она.
— Вам это не показалось.
У Роми застучало сердце от волнения, настолько откровенным было выражение неприязни на лице ее нового знакомого.
— Мне жаль, что вы с ней в плохих отношениях, — тихо сказала она, нервно сжимая и разжимая пальцы.
— Плохие, — это еще мягко сказано. Я бы назвал наши отношения враждой, — хладнокровно уточнил Клод.