Люк и Ямина испуганно отпрянули друг от друга.
Узнав профессора, Ямина хотела подойти поздороваться, но Люк рассвирепел не на шутку. Он схватил профессора и стал трясти.
— От вас нигде не скроешься, шут вы этакий! — рассерженно твердил он. — До вас не доходит, что вы мешаете? Оставьте Ямину в покое раз и навсегда.
Профессор Лабонн начал громко кричать.
— Ради Бога, он же нажалуется на вас дяде Генри, — тихо просила Ямина, пытаясь разнять их.
— Пусть жалуется, — шипел Люк. — Я совсем не прочь выкинуть его за борт.
— Ну хватит! — Ямина энергично оттащила Люка в сторону и стала успокаивать профессора: — Дорогой месье Лабонн, я…
— Дорогой месье Лабонн, — кричал возмущенно Люк. — Вы называете этого навязчивого типа вашим дорогим месье Лабонном?
— Мой дорогой профессор. — Ямина не давала вывести себя из равновесия. — Забудьте этот незначительный инцидент, я очень прошу вас!
— Я сделаю все для вас, — произнес француз. — Но для этого субъекта абсолютно ничего! — С этими словами он быстро удалился прочь.
— Он испортит нам жизнь! — с горечью прошептала Ямина.
— Пусть! — засмеялся Люк и привлек ее к себе. — Самое главное — он убрался!
Она начала дрожать в его объятиях и не могла понять, от страха это или от возбуждения.
— Мне нужно что-нибудь выпить, — промолвила Ямина.
— В моей каюте. — Люк заботливо повел ее мимо каюты дяди Генри. — У меня холодильник набит шампанским.
Однако шампанским Ямина смогла насладиться лишь за полночь. Как только они оказались в каюте, Люк потерял власть над собой. Он заключил Ямину в объятия и начал осыпать ее лицо поцелуями.
— Пожалуйста, любимая, — шептал он снова и снова, — поцелуй меня, я так стремлюсь к тебе, так хочу ощущать твою близость, прикосновенье твоей кожи, я без ума от тебя!
— Люк, — Ямина смеялась от счастья, — у нас достаточно времени!
— У меня больше нет ни секунды. — Он взял ее на руки и понес в спальню. Опустил на кровать и начал торопливо раздевать. Красный бант полетел в одну сторону, туфли — в другую. — Если ты… — стонал Люк, прижимаясь лицом к ее плечам и вдыхая аромат ее тела. — Я умру от желания!
Ямина помогла ему расстегнуть молнию на платье, так как в нетерпении он начал срывать его.
— Дорогой, не торопись, — тихо уговаривала она Люка. — Мы одни, и все время наше.
Свет лампы, стоявшей рядом с кроватью, отражался в его зеленых глазах, когда он склонился над ней, расстегивая бюстгальтер.
— Ты прекрасна, — шептал Люк, возбуждаясь. — Я так сильно хочу тебя, знаешь, ты отняла у меня разум.
— Нет, — улыбалась она.
— Да, да, да. — Его губы нежно касались ее груди.
— Ты у меня тоже, — простонала Ямина, когда его губы коснулись сосков. — Ты тоже!
Она была почти нагая, и Люк любовался ею.
— Скажи, что все это правда. — Он так сильно обнял девушку, что она едва перевела дыхание. — Скажи, что это не сон, что ты хочешь быть моей, что ты любишь меня, — умолял Люк.
— Я люблю тебя, я сгораю от желания, я хочу быть твоей, — шептала она.
— О, как я люблю тебя, ты околдовала меня с первого взгляда, — бормотал он ей на ухо. — В Вашингтоне ты стояла, как сказочная принцесса, и я уже тогда знал, что ты должна быть моей, что я буду любить тебя.
— Ты дурачок, — вздыхала Ямина. — Романтик, сумасшедший, сентиментальный чудак.
— О нет, — говорил он, нежно целуя ее груди, плечи, бедра. — Я жесткий, неумолимый, холодный бизнесмен.
И хотя тело Ямины было напряжено и она вздрагивала в его объятиях, эти слова заставили ее рассмеяться.
— Холодный? Ты романтичный, чувствительный, и это мне нравится. Не пытайся обмануть меня.
— Подожди, пока не узнаешь меня поближе. — Его поцелуи становились более страстными.
— Надеюсь узнать тебя так близко, как никакого другого мужчину на свете. — Она всем телом прижалась к нему.
Больше они не могли говорить и отдали себя во власть своим желаниям. Ее тело горело от его поцелуев. Его нежность разбудила доселе неведомые ей чувства, которые Ямина хотела дарить лишь ему одному. В ней бушевали страсть и бешеное желание, нежность и готовность отдаться только Люку, разбудившему эти дремавшие в ней сокровенные чувства. Она ждала его всю свою жизнь, Люк был ее счастьем и ее судьбой.
Он снял с нее трусики, и Ямина, нагая, лежала рядом с ним. Его руки гладили ее бедра, нежно раздвигая колени.
— Раздевайся, — шептала она, — я жду тебя. Иди ко мне!
Люк заключил ее в объятия, она подалась ему навстречу и обхватила руками за шею. — Пожалуйста, — молила Ямина, — сейчас, я больше не выдержу! — У нее перехватило дыханье, когда он вошел в нее. Ни с одним мужчиной Ямина не чувствовала себя столь раскованно. Какая-то неистовая сила, поднимавшаяся из глубин, заставила ее взлететь, а после, тихо вскрикнув, она буквально растворилась в Люке. Люк застонал и, содрогаясь, вжался в ее тело.
— Это должно кончиться, чтобы снова появилось желание, — прошептала Ямина, когда все было позади.
— Это повторится и будет еще прекрасней, — обещал Люк. — Я так люблю тебя!
— Я тоже люблю тебя, мой нежный, сумасшедший, романтический возлюбленный, — промурлыкала Ямина, ласкаясь. — В этой кровати я останусь навсегда. Скажи это дяде Генри, когда он будет выгонять тебя с корабля.
— Если он выгонит меня, я возьму тебя с собой!
— Не получится. Я останусь в этой кровати и умру, вдыхая твой запах и аромат нашей любви.
— Ты же хотела пить. Открыть шампанское? — спросил Люк, нежно гладя ей спину.
— Да, у меня жажда. Но эту жажду не сможет утолить шампанское.
— Всему свой черед. — Люк спрыгнул с кровати, чтобы принести шампанское и бокалы.
— Сколько я выиграла? — сонно спросила Ямина.
— Десять тысяч пятьсот пятьдесят долларов.
— Оставь их себе, ты стоишь десять…
— Ты очень добра, — рассмеялся Люк. — Профессору Лабонну заплатила бы столько же? — Он открыл шампанское и наполнил бокалы.
— Если бы любила так же, как тебя. — Ямина села на кровати. — Но я случайно люблю тебя, а не профессора Лабонна, и не злись на него.
— Я не злюсь, просто ревную, — заявил Люк. — Твое здоровье, принцесса. A votre santé, mon bébé!
— Он, собственно, очень мил, и не передразнивай его! — Ямина подняла бокал и чокнулась с Люком. — И он достаточно знаменитый художник. Я должна быть польщена, что нравлюсь ему.
— Ты нравишься всем мужчинам, у которых есть вкус, и мне придется сражаться с ними.
— Пей, любимый, ревность очень низменное чувство.
— Ты будишь много низменных чувств во мне. — Он взял бокал у нее из рук. — Это, например…
— Ты, ты… — Но она не смогла протестовать. Люк приник к ее губам. И Ямина отдалась ему, как в лихорадке.
Это было пиршество чувств, праздник страсти. Они, не стыдясь, позволяли друг другу все, так как были предназначены друг другу судьбой. Они предавались своей фантазии, и она вела их к неизведанным еще вершинам наслаждения.
— Где бокал? — простонала Ямина. — Шампанского! Или я сгорю!
Выпив шампанского, они погрузились в волшебный сон.
Пробудившись среди ночи, Ямина прильнула головой к плечу Люка и почувствовала его нежные руки на своей груди.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
— Я тоже люблю тебя, дорогая, — ответил Люк.
— Любимый. — Ее руки скользили по его спине. Ямина не могла себе раньше представить, что мужчина может быть так красив. Она гладила его бедра, прижавшись щекой к груди. Этот мужчина стал ее жизнью, любовью, он поднял ее на вершину блаженства, которого она раньше не испытывала…
Счастливая девушка снова погрузилась в сон.
— Ты же на борту, дорогая!
— Я имею в виду на борту у дяди Генри! Он удивится, не найдя меня в нашей с ним каюте.
— Он догадается, ты же взрослая женщина!
Когда она открыла дверь ванной, Люк снова с силой привлек Ямину к себе, но девушка ловко увернулась и, несмотря на его протесты, быстро оделась.
— Будь же благоразумен, — строго сказала Ямина, но глаза ее сияли. — Я должна идти. Дядя Генри наверняка сердится на меня.
Люк страстно поцеловал ее на прощанье. Наконец она высвободилась из его объятий.
— Одевайся и поторопись, я сейчас вернусь, и мы позавтракаем, иначе я умру с голода. Пока.
Ямина была уже в коридоре, когда Люк вспомнил:
— Подожди, ты забыла деньги! — Он вошел в каюту и вернулся с толстым конвертом. — Твой выигрыш. Ты расскажешь об этом дяде Генри?
— Ах, деньги, про них я совсем забыла.
— Что-то не так? — спросил Люк, так как она не торопилась брать конверт.
— Нет… — Ямина запнулась. — Но у меня такое чувство, что дядя Генри не обрадуется.
— А почему?
— Не могу тебе объяснить. Это просто предчувствие. — Она покачала головой.