– Энн, я и миссис Катерленд будем очень рады, если ты поедешь с нами. Я думаю, проблем с твоим оформлением не будет. У тебя, правда, нет специального образования, зато немалый опыт. Работа, моя девочка, в самом деле лучшее лекарство, как ни банально сие звучит. Глостера ты можешь взять с собой.
Энн тогда слушала его и испытывала щемящую благодарность за участие к ней и заботу. Оказывается, кому-то есть до нее дело. Она снова поедет на Восток, увидит в январе ярко-голубое небо, красный песок, окунется в привычные занятия. Но потом в голову ей пришли совсем другие мысли…
В музее она прямо прошла в кабинет, узкий, с высоким окном. Мистер Катерленд ждал ее, большой, грузный, он поднялся ей навстречу, протянул руки.
– Милая моя девочка, я так рад, что ты держишься молодцом. Вид у тебя бодрый, боевой.
Энн от души была благодарна ему за эти слова, хотя подозревала, что сказал он их не совсем искренне.
– Надеюсь, ты захватила с собой все документы, Энн? – продолжал он. – Сейчас ты пройдешь к моему секретарю…
Его светло-голубые глаза излучали готовность помочь дочери своего друга. Он снова повторил, что ее присутствие на раскопках будет очень кстати, что она составит компанию миссис Катерленд, что ее помощь будет весьма полезна.
Энн слушала его, не прерывая. Но едва он замолчал, как она подняла на него свое ясные карие глаза.
– Мистер Катерленд… Я очень признательна вам за ваше предложение, но не смогу его принять. Не сочтите меня неблагодарной. Я прекрасно понимаю, что я не такое уж приобретение для экспедиции. Без образования, без специальных знаний…
– У тебя пятилетний опыт работы! – воскликнул мистер Катерленд. – Ты не должна себя недооценивать.
– Но главное даже не в этом… – продолжала Энн. – Я поняла, что меня не так уж влечет археология. Это было папино дело, и я ездила с ним, потому что была нужна ему. Для него я делала бы что угодно. Но сейчас мне придется подумать, что я из себя представляю на самом деле, найти что-то свое…
Она не могла себе представить, как поедет на раскопки без папы. Все будет, как обычно, – красный песок, палатки, гортанные голоса рабочих, траншея глубиной в два метра, которую копаешь чайной ложкой… не будет только папы! Она не должна подвергать себя такой пытке.
И еще… Это она ни за что не скажет вслух, потому что никто не поймет, даже добрый мистер Катерленд, ведь у него никогда не было собаки… Глостеру уже девять лет, он плохо переносит смену климата, у него начинается одышка. В прошлом году на раскопках в Александрии с ним случился тепловой удар.
Она подняла глаза. Мистер Катерленд смотрел на нее с нескрываемым недоумением.
– Но, Энн… Что же ты тогда собираешься делать? Ведь тебе придется подыскать какое-нибудь занятие. Видишь ли, я в курсе твоих финансовых трудностей.
– Это не страшно, – поспешно ответила Энн. – Я найду какую-нибудь работу здесь, в Лондоне. Я не белоручка. Потом… Джон должен вот-вот найти покупателя, готового приобрести Лорел-Лодж, пусть и за не очень высокую цену.
– Но не пойдешь же ты в домработницы! Найти работу, не имея специального образования, не так легко. Ты, моя малышка, витаешь в небесах. Прости, дорогая, но тебе не приходилось сталкиваться с бытовыми проблемами… Несомненно, вариант, который я предлагаю, самый лучший.
Энн почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Ей деликатно указывали на то, что она – ничтожная неумеха и пропадет без посторонней помощи. Что самое обидное, дело, скорее всего, обстоит именно так. Ей дают шанс укрыться под крылышком заботливого мистера Катерленда. Но не почувствует ли она себя бедной родственницей? А если житейская борьба в самом деле не для нее, нежного цветка, окруженного с рождения заботой и любовью отца? Так что же, признать свое полное ничтожество?
В ней вдруг заговорило что-то похожее на гордость.
– Поймите, мистер Катерленд… Мне ведь уже двадцать четыре года. Денег на первое время хватит. Я должна сама научиться заботиться о себе.
Она сказала это и сама себе удивилась – вроде бы слова должны были прозвучать совсем другие. Неужели кукла решилась выглянуть из коробки? Ее тут же охватила паника. Ей, и правда, не приходилось решать бытовые проблемы, папа и ее шотландская няня Эдна Босуорт надежно ее опекали. Энн вдруг со стыдом поняла, что продолжает в глубине души рассчитывать на Джона и даже на тетю Мириам!
Но разве она жила с папой из соображения удобства? Нет, они любили друг друга и значили друг для друга так много, что ей не было никакого смысла жить отдельно, как живет подавляющее большинство девушек ее возраста. Она не избегала самостоятельности, ей просто хотелось быть рядом с папой, ведь она была нужна ему, а он ей.
Мистер Катерленд снова заговорил, и Энн встряхнула головой, чтобы сосредоточиться на его словах.
– Я не стану давить на тебя, Энн. На случай, если ты все-таки передумаешь, позвони в течение ближайшей недели.
Его голос звучал участливо и обеспокоенно, но Энн вдруг показалось, что она уловила в нем нотки облегчения. Конечно, она избавила его от обузы. И все-таки он очень добрый человек.
– Спасибо, мистер Катерленд. Вряд ли я передумаю. Пожалуй, мне пора идти. Большой привет миссис Катерленд.
Она протянула руку.
– Мы еще увидимся до нашего отъезда, – сказал он, вместо рукопожатия по-отечески обнимая ее.
Энн сбежала вниз по лестнице и вышла из здания. Что же, можно поздравить себя, она сказала красивые слова, под стать своим любимым литературным героиням, которые, оставшись одни в суровом мире, отважно боролись с трудностями.
Но Энн не чувствовала себя ни отважной, ни героиней. Гордые слова, которые она произнесла, не принадлежали ей, они были чужими, вычитанными в книжке. Она снова почувствовала, как ее охватывает паника, которая оттеснила на второй план даже томительную тоску.
Энн перешла Блумсбери-стрит, вошла в маленький сквер и присела на свободную скамью. Купить газету, начать просматривать объявления? Может быть, Джон поможет ей устроиться на работу? Но ведь он не предложил ей помощь в этом отношении. Он страшно разозлится, узнав, что она отказалась поехать с мистером Катерлендом.
Энн сосредоточенно разглядывала носки своих замшевых сапожек. Вот бы уехать с Глосси в тихую провинцию, поселиться в маленьком коттедже, увитом плющом. Присматривать за детьми в детском саду… Для этого необходимо специальное образование. Да и хочется ли ей этого? Но не пора ли думать не о том, что хочется, а о том, что приходится. Бедная куколка, которую выбросили из атласной коробки…
2
– Энн Салливан!
Энн вздрогнула от неожиданности и вскинула голову. Перед скамейкой стояла высокая молодая женщина с хозяйственной сумкой, в потертом твидовом пальто. У нее были волнистые волосы оттенка старой бронзы, небрежно завитые и растрепавшиеся, черные глаза, ярко накрашенные губы.
– Нэнси! – Энн порывисто встала.
– Давно тебя не видела. Что здесь делаешь?
– Ах, Нэнси…
Нэнси Смит была школьной подругой Энн. Последние годы они виделись редко. Зимы Энн с отцом проводили на раскопках, в Лондон возвращались летом. Последний раз Энн созванивалась с Нэнси полгода назад. Подруга показалась ей погруженной в свои домашние заботы. Их связывали только воспоминания о детской дружбе… Тогда особого желания встретиться не возникло ни у одной.
Муж Нэнси собирался открыть свое дело, после того как ему пришлось уйти из фирмы, где он работал. Какие-то там у него случились неприятности, Нэнси не стала особенно об этом распространяться. У них был маленький сын и престарелая бабушка, которая жила отдельно и упрямо не хотела переезжать в пансион, куда пыталась ее определить Нэнси. Энн было несколько неловко перед старой подругой – она чувствовала себя слишком благополучной по сравнению с ней.
– Рада тебя видеть, Энни. Я все жалела, что тогда мы так и не встретились. Я думала, ты уехала с отцом в Египет…
– Я не уехала и не уеду, – проговорила Энн. Нэнси вгляделась в ее лицо и подхватила под руку.
– Что-то случилось?
– Случилось, – пробормотала Энн. – Умер папа… в прошлое воскресенье.
У Нэнси округлились глаза.
– Прости. Это произошло внезапно? Ты, кажется, не упоминала, что он болел…
На Энн надвинулась свинцовое облако, жесткая холодная рука потянула вниз сердце. Опять придется все объяснять. Она рассказывала о смерти отца знакомым, пришедшим на похороны, тете Мириам. Впрочем, Нэнси не виновата, это вполне естественно – спросить, почему человек умер.
– Давай присядем где-нибудь, – предложила она устало.
– Идем вот сюда, в кафе.
Они прошли вниз по улице, зашли в первое попавшееся кафе и заказали по чашке чая. Энн обхватила ледяными ладонями горячую чашку и уставилась на золотисто-коричневую жидкость.
– Папа почувствовал себя плохо внезапно. Сердечный приступ… Его отвезли в больницу прямо из музея. В сознание он так и не пришел… Через две недели мы должны были ехать на раскопки в Иерусалим.
Она произнесла это скороговоркой, потом подняла глаза. Нэнси смотрела на нее с сочувствием, Энн даже показалось, что в глазах у нее блеснули слезы.
– Дорогая моя… – Нэнси сжала ей руку. – Я понимаю, какое это для тебя горе. Я же знаю, кем был для тебя отец.
Горло Энн сжал спазм, она потупилась, глотая слезы. Нэнси явно не знала, что еще сказать. Еще со школьных лет энергичная, крепкая, беззаботная, она привыкла относиться к хрупкой, серьезной, болезненной Энн покровительственно. Ей было искренне жаль подругу. Не будь они в людном месте, она обняла бы Энн и погладила ее по голове, такой та казалось сейчас жалкой и поникшей, маленькой, как девочка. Энн самой хотелось, чтобы Нэнси это сделала, хотелось уткнуться головой ей в плечо и дать волю слезам. Может быть, Нэнси пригласит ее зайти к ней домой? Энн хорошо помнила ее небольшую, уютную, хотя и не блиставшую хирургической чистотой квартирку в Найтсбридже. Но приглашения не последовало.
– Что же ты сейчас намерена делать? – поинтересовалась Нэнси после тягостной паузы.
– Прежде всего, искать работу.
– Ты права, сидеть дома одной нелегко, даже если нет необходимости зарабатывать на хлеб. Найди себе какое-нибудь занятие по душе. Кажется, ты когда-то увлекалась фотографией?
Нэнси привыкла считать ее обеспеченной. Она не знала, что Энн придется именно зарабатывать себе на хлеб, речь идет не просто о хобби для времяпрепровождения. Только тут Энн обратила внимание, что подруга, никогда не отличавшаяся аккуратностью, накрашена более небрежно, чем всегда, и между ее бровями залегла не просто морщинка, а глубокая складка. Нэнси явно что-то угнетало.
– А как ты поживаешь?
Нэнси прерывисто вздохнула.
– У нас сейчас трудный период, Энн. Лео не повезло с партнером, и он потерял почти все деньги. Но главное – Генри предстоит операция.
Генри, шестилетний сын Нэнси, родился с пороком сердца. Некоторые люди с подобным заболеванием вполне благополучно доживают до глубокой старости, но мальчику несколько месяцев назад стало хуже. На очередном обследовании, которое должно состояться через неделю, должен был окончательно решиться вопрос об операции. Операция дорогостоящая, а с деньгами в семье как никогда туго. К тому же у бабушки прогрессирует склероз. Нэнси рассказала это в скупых словах, без излишнего драматизма. Некоторую сумму обещали дать родители мужа из Шотландии, но они – простые фермеры, много им не выкроить.