Вдруг Семенов понял, что его тогда толкнуло хватать Филатова и бежать без оглядки: раскаленный бок той самой бочки, раскаленный настолько, что вспыхнула промасленная Венина рукавица...
А в объяснении напишешь это? Недоверчиво улыбнутся, у страха глаза велики - скажут... Ну, такое обвинение вряд ли кто бросит, а что про себя подумают?
Несмотря на терзавшую его боль и мрачные мысли, Семенов улыбнулся: вспомнил, как на одной станции первачок разжигал непослушный газовый камин, плеснул в него бензин и в полминуты сгорела жилая палатка с раскладушками и личными вещами. Первачок был совсем зеленый, ребята его пожалели и попросили то дело замять. И акт был написан такой: пожар - дело рук медведя, следы которого в изобилии петляли вокруг палатки. Видимо, медведь хотел в палатку заглянуть, дернул за меховой полог и опрокинул камин. Поверили тому акту или не поверили - другой вопрос, но первачок был спасен и в последствии очень неплохо отработал свой грех - Саша Бармин...
Основная часть бочек с топливом находилась в отдаленном месте, и теперь, когда дизельная взорвалась, главных опасностей оказалось две.
Ветер нес, швырял в сторону кают-компании жар и пылающие осколки, и половину людей Семенов оставил здесь с наказом поливать стены водой и из огнетушителей. А остальных повел к сугробу, куда стекал ручей горящего соляра. В сугробе, накрытом брезентом, находились баллоны с кислородом, ацетиленом и пропаном, и, если они взорвутся. Льдина взлетит на воздух, как корабль, в пороховой погреб которого попал снаряд.
Сначала выстроили цепочку с ведрами и пытались сбить пламя водой - куда там, будто не воду, а масло в костер подливаешь! Тогда Семенов сорвал брезент и швырнул его на подступавший огонь, который стал задыхаться и дал людям выигрыш во времени. Баллоны весили килограммов под девяносто, но их отбрасывали словно спички: опасность была слишком очевидной, и силы людей удесятерились. А огонь подмял под себя брезент и побежал следом, настигал и лизал языком стальные тела баллонов, и люди хватали их, оттаскивали еще на метры и сантиметры, - и так до тех пор, пока огонь не остался без пищи.
Тогда Семенов оглянулся и увидел, что Кирюшкин со своей группой отстоял кают-компанию, издыхающий огонь ничего не мог поделать с мокрыми стенами. Но один огненный ручей подполз и принялся за аварийный склад у тороса, а другой украдкой подбирался к волокуше, на которой стояли два запасных движка. Семенов - бегом туда, но Бармин намного его опередил, впрягся в волокушу и, как трактор, увел от огня бесценные движки.
И в ту же секунду в аварийном складе взорвались три канистры с бензином. Вспыхнул трехметровый торос, и горящая многотонная глыба голубого льда словцо увенчала столкновение противоположных стихий - огня и воды...
Все это продолжалось от силы минут пятнадцать, прикинул Семенов. А точнее можно спросить у Кости Томилина, он знает, сколько длилась та пленка. К обеду, как раз перед тем, как дизельная запылала, он принес в кают-компанию транзисторный магнитофон, запустил на полную мощность любимые всеми записи Аркадия Райкина, и весь пожар прошел под раскаты хохота. А Костя никак не мог прекратить это кощунство, потому что таскал бочки и баллоны. А когда отгремел последний раскат, огонь обессилел и над станцией воцарилась тишина.
Соляр прогорел, ветер стих, и яркое летнее солнце осветило Льдину. Майна, образовавшаяся на том месте, где стояла дизельная, еще дымилась, снег под ногами почернел от копоти; оранжевая змея кабеля, тянувшаяся от бывшей дизельной, щетинилась лопнувшими жилами, повсюду валялись бесформенные осколки, пустые ведра и беспорядочно разбросанные баллоны, бочки.
Первым делом Семенов установил наличие людей: все живы. Травмированных было много, но больше по пустякам: Дугин вывихнул палец.
Осокину прожгло щеку, Груздеву, который выбежал на пожар без шапки, подпалило шевелюру, слегка пострадали от огня Томилин и Рахманов. Некоторые работали в воде, другие в суматохе проваливались в снежницы - тем Семенов велел немедленно переодеться и выпить спирту.
Больше всех досталось Филатову. Пока горело, никто не обращал внимания на его руку, а кончился пожар - ахнули: кроваво-черная пятерня без кожи...
Вновь, в который раз за три зимовки, Филатов не давал Семенову покоя. Плюс-минус, актив-пассив... не послужной список у этого парня, а путаная бухгалтерская ведомость! То: "Кому это надо, кто нам за это спасибо скажет?", то - с головой в огонь.
Поняв, что заснуть ему не удастся, Семенов оделся и пошел в медпункт. Филатов лежал на нарах, лицо его резко осунулось, а рука, на которую Семенов старался не смотреть, лежала поверх белой простыни. Рядом сидел Томилин, а Бармин хлопотал над чаем.
- Чай, кофе, Николаич?
- Давай кофе. Что на радиостанции. Костя?
- Нормально. Личных радиограмм две штуки за вахту, Веню, - он кивнул на Филатова, - с рождением поздравляют.
- В субботу за ужином всей станцией чествовать будем, - уловив многозначительный взгляд Томилина, сказал Семенов.
- Учитывая обстоятельства... - начал Томилин и продолжил морзянкой согнутым пальцем по столу.
- Вымогатель, - засмеялся Семенов, - Саша, нам по двадцать пять, Вене пятьдесят... Твое здоровье, Веня.
- Спасибо. - Филатов чуть улыбнулся. - Вот док грозится через две недели на работу выгнать. Не брешешь?
- Через две недели? - возмутился Бармин. - От силы десять дней, симулянт несчастный!
- Вот видите, - обрадовался Филатов. - Брехун, конечно, а все равно приятно. "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман", - как сочинил один умный человек. Вы-то как, Сергей Николаич?
- На конкурс красоты не собираюсь, а в больничном доктор отказал.
- Не поволоки вы меня тогда, - сказал Филатов, - некого было бы с рождением поздравлять.
- Сочтемся славою, Веня.
- Моя вахта была.
- В том, что мачта упала, твоей вины нет.
- На кого ж собак будут вешать?
- Как положено, на начальника.
- Это несправедливо.
- Не беспокойся, шея у меня тренированная, выдержит... Очень болит?
- Откричался, терпеть можно... - Филатов заговорщически переглянулся с Барминым и Томилиным, приподнялся на локте и вдруг горячо выпалил: - Сергей Николаич, давайте простим Осокина, а?
От неожиданности Семенов дернул себя за подбородок и вскрикнул от боли.
- Проклятье!.. Договорились вы, что ли?
- Нет, Сергей Николаич, вы послушайте, - страстно продолжал Филатов, - мы не договаривались, только одно дело Осокину по морде врезать, а другое ребенку... Как палачи... Пусть у меня рука отсохнет - не могу!
- Температуру мерил, Саша? - Семенов с тревогой посмотрел на пылающее лицо Филатова.
- Тридцать восемь, - кивнул Бармин. - Но не в этом дело, Николаич. Костя, просвети начальника.
Семенов стал читать протянутый Томилиным листок: "Осокину Виктору Алексеевичу. Дорогой папа у нас большая радость про тебя очерк районной газете знатный земляк с фотографией нас все поздравляют мы с мамой очень тебя любим гордимся - твоя Наташа".
- Такие дела, Николаич, - озадаченно проговорил Бармин.
Семенов молча закурил.
- Серге-ей Николаич, - совсем по-детски протянул Филатов, - девчонка-то в чем виновата? Ей-то за что?
- Дядя Вася у него вчера был, - вставил Томилин. - Говорит, что...
- Знаю, - с досадой сказал Семенов. Взял радиограмму, вновь прочитал. Неплохого адвоката он заполучил, сукин сын... Ты-то как считаешь, Саша?
- Насчет ребенка Веня прав. Представь себе, возвратится с клеймом... Я бы на его месте лучше с головой в воду. Надо прощать.
- Сегодня он себя не жалел, в пекло лез, - добавил Филатов. - Костя с ним был, спросите у него.