— Ах, и тогда его светлость, выпустив ветры, поклонился королеве, которая после этого сказала ему:
.
— Достаточно. Нет сил.
Лорд Оксфорд, как и следовало ожидать. По крайней мере никто не обращал на него внимание во время действия. Бен пожал плечами. Милорд (несмотря на свое долгое затмение) не переносил темноты. Всегда хотел быть в центре внимания.
— Что такое, свет! — Слишком резкий. Де Вер не слишком умело распоряжался своим голосом: тот устремлялся вниз и пронзительно визжал, как гобой из пересушенного тростника; зато свет мгновенно даровал ему титул лорда: весь в шелку, с головы до ног. Бен, стоя рядом со сценой — между тем миром и этим — разобрал его на составные части. Его костюм был разбазаренным имением — на его отделку ушли загоны для овец, сараи и луга; его пуговицы привели к лишенным черепицы стропилам — их медь стала золотом, словно родилась в алхимической печи; каждая перчатка — деревушка; да, даже духи стоили бенефиция. Полы сюртука, как сука спаниеля, шляпа как раковина устрицы — если бы у устрицы были перья, — и воротник, как у Зимы в маске. Колец больше, чем зубов. Так многое облегает его. Не человек, а гриб-дождевик: нечто, обтянутое кожей. Но бледное и непрерывно курит.
Он встал, его последний мальчик рядом. В одиночестве: никто из свиты не последовал за ним.
Бормотание в публике, тень шипения.
И в артистической уборной, что-то вроде сдавленного мяуканья от поэта, который попытался было высказать что-то в экстазе, но остановил сам себя.
Актеры полностью овладели собой. Мертвый Венеция, красный как роза, подавил хихиканье —
...
Низкий гром.
—
. Через год или два станет юношей, и либо с ним подпишут контракт на подмастерье, либо выкинут из театра. Хороший голос, но с заметным уэльским произношением. Не такой симпатичный, как его приятель. Этому нужен грим: лицо бледное, узкое, бело-коричневое — терновник, но не совершенный, с коричневатым оттенком — и черные как смоль волосы, дыбом. Глаза, если бы не были красными от слез, хорошие и добрые: зимнее море. В них ярость.
Бену, чтобы войти, пришлось пригнуться, и все равно он задел несколько полу-кукол.
— Извини. Я ворвался к тебе, когда ты плакал.
Море вспомнило про свое горе.
— Они врут. Клянусь гвоздями Христа, он невиновен. Его оклеветали. Он не...
Прямо.
— Не убил себя? Я не Провидение и не могу взвесить его душу; тем не менее я не доверяю мнению законников.
— Вы верите мне?