Если бы ей платили за то, что она читает рукописи по дороге на работу и обратно, она бы давно сказочно разбогатела. Сегодня перед ней лежала история торговца оружием, написанная одним телепостановщиком. Постановщик был необыкновенно талантлив и имел поразительное чутье на то, что может вызвать интерес публики, и Анни боялась, что он отнесет свою рукопись в другое агентство раньше, чем она убедит его подписать контракт с ними. Тем более что его последняя книга стала бестселлером. Что-то о королевском семействе. Однако история о продаже оружия странам Персидского залива была не такой захватывающей, как тот роман о скандале. На слове «скандал» ее мысли перенеслись в Лондон, и она крепче сжала пакет с бутсами. Как же ее угораздило оставить фотографию в чемодане? Она представила, как Том бредет по улицам Оксфорда, держа перед собой фотографию, на которой она вместе с Джорданом, и ей захотелось разрыдаться. Сколько лет ей удавалась эта роль — обычной, целиком поглощенной своими заботами женщины. Она проверяла уроки у детей, следила за тем, чтобы холодильник всегда был набит и живая изгородь у дома была точно в рост человека. На свое прошлое она навесила столько замков, возвела над ним такую сложную конструкцию из похожих на правду выдумок, что считала, что прошлое уже никогда не всплывет. А то, что память не оставляла ее в покое, это вопрос другой, это касается только ее. И не должно отразиться на Томе. Он ведь такой у нее чистосердечный и бесхитростный. А в детстве он был таким очаровательным, так радостно ей улыбался, что в самые тяжелые минуты ей сразу становилось легче. Даже период, когда на лице подростков выступают прыщи, природа милостиво сделала для него очень коротким. Ему пока везло — перед ним открывались все двери — и друзей, и нужные для будущей карьеры — как по мановению волшебной палочки. Видимо, люди интуитивно чувствовали в его личности очень здоровую основу. И все же он так еще молод… И может наделать немало глупостей.
Поверил ли он в ее объяснение относительно фотографии? Как всякая хорошая ложь, оно было почти правдой. Когда ей было шестнадцать, парень, которого звали Джонатан, пригласил ее поиграть в теннис. Ее мать заставила ее тогда сделать немыслимо сложную прическу, которую еще и лаком опрыскали, но Джонатан здорово был ошарашен. Она не представляла, как надо вести себя с парнями, и была жутко застенчивой. Он быстро выиграл у нее одиннадцать матчей и вызвался отвезти ее домой, поблагодарив за игру с такой холодной учтивостью, что она до сих пор помнит, как она обиделась. Но Тому знать это совсем не обязательно. И про то, что эта фотография была сделана совсем не на Мальте. Теперь она отчетливо ее вспомнила. Она и сейчас до последней минутки помнила тот день, как, впрочем, и предыдущую ночь, да и все, что было у них с Джорданом. Всякий раз, когда она видела его лицо на фотографиях в газетах, такое знакомое и одновременно вроде бы и не его, ее мучил один и тот же вопрос — помнит ли он ее еще? Или забыл?
Автобус уже подъезжал к остановке. Она поспешно сложила рукопись и убрала ее в сумку. «Все будет хорошо», — сказала она себе. Том молод, полон энергии, впереди бурная студенческая жизнь. Скоро ему будет не до какой-то старой фотографии.
Анни направилась по привычной дороге к «Ковент-Гардену». «Смит энд Робертсон» было одним из небольших литературных агентств, в этом районе Лондона издавна обосновались различные издательства. «Смит энд Робертсон» размещалось на полпути между крытым рынком и Страндом. Оно занимало три верхних этажа викторианского особнячка. Когда-то старый Смит очень предусмотрительно купил этот дом. Естественно, в здании не было лифта.
А стиль пятидесятых годов, пожалуй, понравился и голубям, которые ворковали на его выступах как безумные, падая иногда от восторга с ненужных теперь труб. Кое-кто из местных жителей постоянно жаловался на этот район — полно туристов и бродяг и сувенирных лавок, а пакет молока или шампунь купить негде. Но Анни обожала здесь бывать. Где же вы можете приобрести издание Гиббона девятнадцатого века и тут же — открытки с бюстом Мадонны, попробовать множество самых разных кушаний, научиться танцевать за несколько фунтов или внезапно натолкнуться на Мэгги Смит или Паваротти собственной персоной — и все это на протяжении всего полмили? Да и ежедневные пробежки вверх и вниз по лестнице в три этажа помогали Анни держаться в форме.
У дверей офиса Анни набрала код и вошла внутрь. В приемной было еще пусто. Анни любила приступать к работе рано, до того, как начнут трезвонить телефоны. Но секретарши были уже на месте. Салли была новенькой. Она выросла на австралийской ферме и, видимо, потому была немногословной. Обычно она коротко бросала «хелло» и снова утыкалась в бумаги. Она была очень исполнительной, и на просьбу Анни отослать по почте пакет с бутсами кивнула, не раздумывая.
— Джек уже здесь, — сказала Салли. — Он хочет видеть тебя в половине десятого.
— Ox, — произнесла Анни.
— И еще, — Салли широко улыбнулась. — «Эс. Вэ» притащил свой последний кирпич. — Анни резко повернулась.
— Почему ты сразу не сказала? Где он? Ты читала его? Как он?
Салли подняла руку как дорожный полицейский.
— Это творение — на твоем столе. Я туда даже не заглянула. Чтобы оно было в первозданном виде.
Анни, снимая на ходу пальто, поспешила к себе, к своему столу. Как всегда, на нем лежали три папки. На папке с самыми неотложными делами лежала тоненькая папочка с прикрепленной запиской: «Все в порядке? Себастьян». Анни улыбнулась. Себастьян Винтер, ее Великая Надежда. Как же он любил дурачиться!
Два года назад она предложила ему попробовать свои силы в беллетристике. Ему было всего тридцать, но он уже вел свои колонки в нескольких престижных газетах и написал три документальные книги, но Анни чуяла, что этим его таланты не исчерпываются. Она попросила его придумать что-нибудь эдакое, и после долгого молчания он принес наметки своей будущей повести — что-то вроде боевика времен второй мировой. Дальше последовал героический период в ее жизни — она убеждала, уламывала, умоляла, просила, льстила, наконец, только чтобы он принес ей первые сто страниц. В прошлом июле на ее стол легли заветные сто страниц с запиской, что автор уверен в провале. Она читала начало повести весь вечер, и ее все больше охватывало ликование — верный бестселлер. Она схватилась за телефонную трубку и вытащила Себастьяна из постели, ибо звонить ему она кинулась уже за полночь. Но с творческой удачей можно поздравить и в первом часу ночи, не дожидаясь утра. На следующий день они в обеденное время вместе отметили удачное начало шампанским. Анни возвращалась в офис под заметным хмельком, и желудку ее было уже не до чьих-то творческих удач. Если подобные излишества будут повторяться, придется менять профессию.
Новость о новой книге просочилась, и к сентябрю ее уже осаждали книгоиздатели, жаждавшие взглянуть на рукопись. Они вернулись из отпусков и хотели начать работу с какой-нибудь сенсационной книги, которая бы укрепила их репутацию. Анни затеяла тогда еще одну азартную игру — зная, что интерес к книге очень силен, устроила аукцион. Аукцион растянулся на целых четыре дня, а когда наконец завершился, оказалось, что финальная цена вдвое выше, чем в самых смелых ее мечтах. Как она и предполагала, британская фирма перепродала права на публикацию своим американским партнерам.