Она присела за столик в гостиной и взяла оставленный кем-то помятый экземпляр «Gazette de Lausanne» 8 . Странно, что газету не убрали, отметила она: за порядком тут следят в оба. В дверях возникла бульдоголицая дама — не забыть бы к ней обращаться по всей форме, если вообще когда-нибудь выпадет обратиться. Дама, облаченная в черное платье на любой случай и сменившая синюю вуаль с бантиками на черную с кое-как приклеенными блестками, воздела трость и произнесла «А!». Эдит с вопросительной улыбкой предъявила газету. Мадам де Боннёй кивнула и двинулась вперевалку сквозь чащу свободных стульев и столиков. Эдит пошла ей навстречу, но мадам де Боннёй продвигалась на удивление быстро, и Эдит успела миновать всего два столика.
— Merci 9 , — сказала мадам де Боннёй, снова воздев палку.
— Je vous en pris 10 , — ответила Эдит и вернулась к своему столику. То были первые слова, что она произнесла после прибытия.
Откинувшись на спинку кресла и закрыв на секунду глаза, она дала волю ужасу перед неизбежным вечером. Она вообще не любила есть на людях, даже когда была не одна. С легкой дрожью она вспомнила последнюю такую трапезу перед вылетом из Англии. Ее литературный агент, Гарольд Уэбб, пригласил ее на ленч. Он хотел подбодрить ее, что было очевидно, заверял, что полностью на нее полагается, и даже сообщил о своем намерении выбить под ее следующую книгу аванс покрупней.
— А эта история развеется как дым, — сказал он, в первый раз зажигая на ее глазах сигару.
Мягкий человек ученого склада, он не любил встреч и переговоров, которыми был вынужден заниматься по долгу службы, и тем не менее заказал для них столик в ресторане, который выглядел как настоящий собор и где завсегдатаи священнодействовали, склоняясь над поданным им чудом природы, и отважно набрасывались на прихотливо закрученное рыбное филе, каковое, похоже, было в меню самым простым блюдом. Эдит жалела, что принесли «Перье» — от этой минеральной воды ее неизменно пучило, — и мрачно уставилась в никуда. Разговор не клеился.
— Мне нравится сюжет новой книги, — сказал Гарольд после затянувшегося молчания. — Хотя, должен признать, на рынке романтической беллетристики наблюдаются изменения. Теперь молодым администраторшам, которые читают «Космополитен» и носят «дипломаты», подавай секс.
Не получив ответа, он погонял вилкой по тарелке с гарниром вырезанный в виде ракушки кусочек моркови и, покончив с этим, вернулся к своей теме:
— Что она берет с собой, когда едет по делу в Брюссель?
— В Глазго, — поправила Эдит.
— Что? А, ну конечно. Но она в любом случае хочет убедиться, что свободная женщина ведет интересную жизнь. Ей нужно, чтобы ее женскому тщеславию льстили, когда она лежит одна в своем гостиничном номере. Ей подавай чтение, которое бы отражало ее жизненный стиль.
— Гарольд, — сказала Эдит, — я просто не знаю никого, кто бы имел жизненный стиль. Что это значит? А то, что все ваши вещи куплены в одно и то же время и в лучшем случае лет пять тому назад. И вообще, раз уж она такая свободная, почему бы ей не спуститься в бар и кого-нибудь там поклеить? Уверена, такое вполне возможно. Просто большинство женщин этого не делают. А почему? — спросила она с внезапно вернувшейся к ней самоуверенностью. — Потому что, когда доходит до дела, они предпочитают старую сказку. Каждой из них хочется верить, что ее в наилучшем виде, за замкнутыми дверями и как раз тогда, когда она совсем потеряла надежду, отыщет мужчина, который исколесил континенты и махнул рукой на самые соблазнительные перспективы, лишь бы ее получить. Ах! Если б все это было правдой, — сказала она, тяжело вздохнув и насадив на вилку ломтик киви, который так и остался торчать на зубьях, пока она думала, опустив голову.
А в ней и вправду много чисто блумсберианского 11 , решил Гарольд, глядя на ее впалые щеки и поджатые губы.
— Что ж, дорогая моя, вам виднее, — согласился он, не желая расстраивать ее сверх того, что она уже пережила из-за тогдашней истории. — Мне просто показалось, что…
— Какая из сказок действует на воображение всего сильнее? — продолжала она с легкой истерикой в голосе, отчего он незаметно дал знак официанту принести счет. — Про черепаху и зайца, — решительно заявила она. — Ее очень любят, особенно женщины. Обратите внимание, Гарольд, в моих книгах герой достается девушке скромной, эдакой серенькой мышке, тогда как надменная соблазнительница, с которой он предавался бурной страсти, терпит поражение и сходит со сцены, чтобы уже не вернуться. Всякий раз побеждает черепаха. Разумеется, это неправда, — сказала она шутливо, но твердо и не заметила, как ломтик киви упал с вилки назад на тарелку. — В действительности, конечно, победа всегда за зайцем. Неизменно. Посмотрите по сторонам. Я, во всяком случае, утверждаю, что Эзоп поставлял свои сочинения на черепаший рынок. Это ясно как день! — воскликнула она звенящим от волнения голосом. — У зайцев не остается времени на чтение. Они все силы отдают борьбе за победу. Сказка утверждает обратное, но лишь по той причине, что именно черепаха нуждается в утешении. Как кроткие сердцем, которые унаследуют землю 12 , — добавила она с улыбкой, помолчала, обратилась к тарелке, покончила с едой в один присест и откинулась на спинку стула, продолжая перебирать в уме свои доводы.
Сразу видно профессорскую дочку, подумал он, однако решил, что довольно скоро она снова примется за работу и, вероятно, представит после перерыва очередную непритязательную, но достаточно ходкую книгу.
— Разумеется, — произнесла Эдит, бросив в чашку кофе несколько кубиков сахара, напоминающего цветом соли для ванной, — вы можете возразить, что заяц способен поддаться на сказки черепашьего лобби, стать рассудительней, осторожней — одним словом, действовать осмотрительнее. Но заяц всегда верит в собственное превосходство, он просто-напросто не воспринимает черепаху как достойного противника. Поэтому-то он и выигрывает, — заключила она. — Я хочу сказать — в жизни. А в художественной литературе — никогда. По крайней мере, в моих книгах. Интимная изнанка жизни слишком ужасна, чтобы я допускала ее в свои сочинения. Да моим читателям она и не нужна. Понимаете, Гарольд, они у меня, в сущности, целомудренные. С их точки зрения — смоей точки зрения, — все эти взыскующие оргазма девушки со своими деловыми «дипломатами» могут убираться куда подальше. О них должным образом позаботятся. Не бывает рынка без торгашей.
— Вижу, вы снова становитесь сами собой, — заметил Гарольд, отсчитывая стопку банкнот.
— Спасибо за ленч, Гарольд, — сказала Эдит, когда они вышли на людную улицу. Предстоящая разлука с его милой и необременительной участливостью теперь огорчала ее сильнее, чем раньше. Ему единственному было доверено поддерживать с ней связь, когда она отбудет. Он был единственным — ну, почти единственным — человеком, кто знал, куда она отправляется. К сожалению, не он один знал, чем вызван ее отъезд. Она умоляюще посмотрела ему в глаза, понимая, что он выложил гору денег за ленч, после которого через час почувствует голод. У нее же аппетит пропал, пропал напрочь. Последнее время еда не имела для нее никакого значения, потому что и сама она утратила значение в собственных глазах.