Никаких вопросов, никаких обвинений или упреков. Лишь любовь и поддержка.
Я смотрю на ее лицо, доброе, родное, и окончательно и бесповоротно понимаю, что это невозможно.
— Все в порядке, — выдавливаю я наконец. — Мама, мы с Люком не ссорились. Свадьба… состоится. — Я тру лицо руками. — Знаешь, я выйду на улицу. Подышу.
В саду двое садовников поднимают головы от работы и здороваются. Я слабо улыбаюсь в ответ. Нет, это уже настоящая паранойя: мне кажется, что моя тайна так велика, что скрыть ее просто невозможно. Все вокруг наверняка видят, как тайна лезет из меня, как огромной надписью висит над моей головой:
Я планирую другую свадьбу. А РОДИТЕЛИ — ни сном ни духом.
Да, я в курсе, что влипла. Да, знаю, что я дура. Да пошли вы все, не видите, что ли, в каком я раздрае?!
— Привет, Бекки!
Подпрыгнув от неожиданности, я оборачиваюсь. У ограды в соседском саду стоит Том и скорбно смотрит на меня.
— А, Том!
Я пытаюсь скрыть свое потрясение. Черт возьми! Выглядит он плачевно: бледный, несчастный, выряжен во что-то несусветное. Не то чтобы Том отличался стилем в одежде, но вместе с Люси какой-никакой лоск он обрел. И волосы так не торчали. Но теперь они снова засаленные, и одет он в коричневый джемпер, который Дженис подарила ему на Рождество лет пять назад.
— Мне так жаль, что…
— Чего уж там.
Ссутулившись, Том оглядывает садовников, суетящихся у меня за спиной.
— Как подготовка к свадьбе? Продвигается?
— А… прекрасно. Пока все так, на бумаге. Что-то сделать, что-то проверить… что-то… уточнить.
Ага, к примеру, на каком континенте выходить замуж. Рехнуться!
— Вспоминаю, как мы готовились к нашей свадьбе. — Том покачивает головой. — Как будто миллион лет прошло.
— Том… — Я закусываю губу. — Мне очень жаль. Давай сменим…
— Знаешь, что самое худшее? — Том пропускает мои слова мимо ушей.
«Твои волосы», — едва не брякаю я.
— Самое худшее — я думал, что понимаю Люси. Что мы понимаем друг друга. Но все это время… — Том лезет в карман за платком, сморкается. — Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что к этому все и шло.
— Правда?
— Да. Я не придавал значения мелочам.
— Например? — осторожно спрашиваю я. Как бы только не выдать, до чего мне любопытно.
— Ну… — Он задумывается на миг. — Например, Люси все твердила, что застрелится, если ей еще хоть минуту придется провести в Рейгете.
— Ничего себе. — Я несколько ошарашена.
— И та истерика, которую она закатила в мебельном магазине…
— Истерика?
— Принялась вопить: «Мне двадцать семь лет! Мне двадцать семь лет! Какого черта я здесь делаю?» Ее охранники унимали.
— Ничего не понимаю. Она же любила Рейгет! Вы оба казались такими… — «Самодовольными» — самое подходящее слово. — Такими счастливыми!
— Счастливыми мы были до тех пор, пока не распаковали все свадебные подарки, — задумчиво произносит Том. — Но потом… Она как будто огляделась вокруг и поняла… что отныне это — ее жизнь.
И то, что она увидела, ей не понравилось. Включая меня, надо полагать.
— Том…
— Она стала твердить, что ее тошнит от пригорода, что она хочет пожить настоящей жизнью, пока молода.
А я все думал: дом только что перекрасили, новую оранжерею строим — не время переезжать… — Взгляд у Тома совсем жалкий. — Послушать ее надо было, верно? Может, и татуировку стоило сделать.
— Она хотела, чтобы ты сделал татуировку?
— Ей под пару.
Люси Вебстер с татуировкой! Даже смех разбирает. Но я смотрю на несчастное лицо Тома, и меня охватывает злость. Ладно, за все эти годы не раз случалось, что мы с Томом не ладили. Но такого он не заслужил. Он такой, какой есть. А если Люси не была с ним счастлива — какого черта лезла за него замуж?
— Том, ты не должен винить себя, — твердо говорю я. — У Люси, похоже, свои тараканы в голове.
— Ты думаешь?
— Конечно. Ей повезло с тобой. Она дура, если этого не признает. — Повинуясь порыву, я перегибаюсь через изгородь и обнимаю его.
— Ты всегда понимала меня, Бекки.
— Что ж, мы достаточно долго знаем друг друга.
— Никто не знает меня так, как ты.
Руки его все еще лежат у меня на плечах, и я отступаю на шаг, якобы для того, чтобы указать на дом, где мужчина в комбинезоне красит оконную раму.
— Видел, что затеяли мама с папой? Спятить можно.
— Да уж. Я слышал, фейерверк будет. Ты, наверное, на седьмом небе.
— Ага, дождаться не могу, — машинально бормочу я.
Эти слова я произношу каждый раз, когда кто-то упоминает о свадьбе. Но теперь я смотрю, как меняется мой старый, родной дом — словно красотка, наносящая макияж, внезапно осознаю, что действительно этого жду.
Жду, когда увижу наш сад весь в воздушных шариках, маму — принаряженную и счастливую. Когда буду готовиться у себя в спальне, за своим туалетным столиком. Прощаться с прежней жизнью. Не в безликом номере отеля… а здесь. В доме, где я выросла.
В Нью-Йорке мне такая свадьба казалась нелепой. Мелкой и скучной по сравнению с блеском «Плазы». Но теперь уже нью-йоркская роскошь становится нереальной. «Плаза» ускользает, точно экзотический далекий праздник. Ничего не скажешь, это было занятно — играть роль нью-йоркской невесты-принцессы, пробовать роскошные блюда, обсуждать шампанское и цветочные украшения ценой в миллион долларов.
Но правда такова: мое место здесь. В этом английском саду, который я знаю всю свою жизнь.
И что же мне делать?
Неужели я собираюсь…
Невероятно.
Неужели я на самом деле прикидываю, не отменить ли ту пышную свадьбу?
От одного предположения мне становится зябко.
— Бекки? — врывается мамин голос в мои мысли. Мама стоит в дверях кухни. — Бекки! Тебя к телефону.
— Иду. Кто это?
— Некто по имени Робин. Том, дорогой, привет!
— Робин? — Я озабоченно морщу лоб. — Какой еще Робин?
Не припоминаю никаких Робинов. Разве что Робин Андерсон из «Ежемесячных инвестиций», но я с ним почти не была знакома…
— Фамилию, боюсь, я не разобрала, — говорит мама. — Но она очень приятная. Сказала, что звонит из Нью-Йорка…
Робин?!
Меня точно парализует. От страха я буквально примерзаю к ступеням крыльца.
Робин звонит… сюда?
Так не должно быть. Робин не из этого мира, она принадлежит Нью-Йорку.
— Твоя подруга? — невинно спрашивает мама. — Мы так хорошо поболтали о свадьбе…
Земля качается у меня под ногами.
— Что… что она сказала? — лепечу я.