»
А дальше Фриш ставит меня в тупик, заявляя: «Для исповедальной литературы (максимальная искренность по отношению к самому себе) повествование от третьего лица более плодотворно».
«Почему знаки разочарования – в противоположность высокомерию, которое может позволить себе любое заголение, – всегда нескромны, например, поздний Жид: он пишет не более нескромно, чем Жид ранний, но в своем разочаровании он кажется нескромнее».
Письмо читательницы из провинции:
«7.11.87.Умерла моя бабушка. Жила далеко от нас, была вообще-то человеком не нашей семейки. Меня сильно не жаловала: «Дюже языката!» В наследство от нее остался один рассказ. Он не должен пропасть. Сама я успешно смиряю зуд творчества литературного. Но «пепел стучит», и приходится посылать наследство Вам. Чувствую, что это не совсем тема Конецкого, но личные пристрастия – вещь тяжелая, – не отодвинешь.
Время событий – начало лета 1945 года. Бабке – 38 лет, вдова с 1943 года. Еле дожили до победы, голодали, болели. Сама бабушка в 1944 году высохла до того, что моя шестнадцатилетняя мама носила ее, тридцативосьмилетнюю, на руках. Но постепенно перемоглись, стало к лету лучше. Вы знаете цену этому «лучше» 1945 года.
К бабушке пришла подруга. Муж подруги только вернулся, привез трофейные тряпки из Германии.
Все голы, надо перешивать на детишек.
У моей бабки была швейная машинка. Ценность, сами понимаете, великая. Уберегли кормилицу. Подруга (за эксплуатацию механизма и в утешение) принесла туалетное трофейное мыло. Тогда бабушка, не откладывая, стирает этим мылом свою в некотором роде единственную рубашку.
Позже она не распространялась на этот предмет. Но, Виктор Викторович, что такое батистовая рубашка, четыре года береженная для мужа? Или, может, даже просто память о их счастье. Они очень любили друг друга. Бабушка сдержанная, властная, с темными глазами и бровями. Дед, по рассказам, – веселый, душа всех компаний.
Итак, рубашка постирана пахучим туалетным мылом – висит во дворе, девчонки – в летней кухне, взрослые бабы поют, кроят, шьют. Тут случается банальное «вдруг» – стащили с веревки белье.
«Существует трагическое в повседневности, нечто гораздо более печальное глубокое и присущее нашему существованию, чем трагизм великих событий».
Простите, Виктор Викторович, но эта цитата призвана вдохновить Вас на очень сложное дело. Надо рассказать о Плаче по исчезнувшей рубашке. Это был страшный плач, первый прилюдный плач после гибели мужа, помнимый потом ею долгие годы. Она рассказала о нем только через десятилетия, а была не из тех, кто упивается нарядной печалью. Простая женщина, может быть, и сама не поняла, что заставило выть посередь двора ее дочерей и счастливую подругу. Наверное, весь трагизм великих событий выплеснулся в эту бытовую сценку.
Опасаюсь, что эта смесь косноязычия и велеречивости не вдохновит Вас на выполнение социального заказа. И все же жаль, если письмо затеряется. Казахская ССР, г. Гурьев.Ольга Артамонова».
Не потерялось.
У эстонского народа есть легенда о том, что души их древних предков всегда уходили только на Север. У эскимосов есть похожая легенда. Когда в зимнем черном небе полыхает полярное сияние, то это в небесах, в зените, возле Полярной звезды веселятся и пляшут веселые пляски души их предков.
Современный ученый и писатель не верит в духов, но относится к легендам, мифам, фантастическим сказаниям очень серьезно.
«Промысловиками китобойной флотилии „Дальний Восток“ добыт абсолютно белый кит. Старший научный сотрудник ТИНРО, молодой ученый В. Латышев, находившийся в этом рейсе на флотилии, рассказал: „Встреча с легендарным китом произошла в Тихом океане. Под вечер на горизонте китобои заметили скопление китов. Среди темно-серых плыл белый кит.
Точный выстрел гарпунной пушки – и белая громада на лине. Наконец лебедки втянули на слип белоснежную тушу. Лишь кое-где тело кита кровоточило от присосок огромных кальмаров… На земном шаре животные-альбиносы хотя и встречаются, но довольно редко, – читаю я дальше рассказ молодого научного работника В. Латышева, и сердце мое закипает бессильной ненавистью к нему. – Это белые вороны, воробьи, соболи, камчатские лисицы“.
За этими мертвыми газетными строчками я вижу, как в океан опускается солнце. Низкие лучи золотят зыбь. Волны темно-сини, густы. Над океаном пахнет рыбьей, странной жизнью. Стадо китов провожает светило на ночной покой. Среди стада плывет красавец. Один на десятки тысяч, быть может, последний в мире герой легенд – Белый кит, внук Моби Дика.
Гарпунер идет к пушке, ему убить Белого кита – раз плюнуть: море спокойно, а мерцающую белую цель видно и под водой. Вокруг десятки других китов, целое скопление – перевыполняй план. «Белого! Белого!» – орет Латышев. Хлопает выстрел. Внука Моби Дика надувают воздухом, и вот туша уже на слипе, а на туше стоит Латышев, и со всех сторон щелкают фотоаппараты.
Зачем Латышев убил Белого кита?
Легенда, миф – аккумулированный опыт наших лучших предков.
Когда Латышев полез фотографироваться на «белоснежную тушу», он топтал ногами своих предков, их фантазию и мужество.
Когда люди еще могли создавать легенды и мифы, они шли на Моби Дика с гарпуном в руках.
Если латышевым хочется убивать белых китов, пускай поедут туда, где и сегодня люди бьют кита с вельбота, – к чукчам и эскимосам Уэлена. Пускай живут там и выслеживают Белого кита, как выслеживал его Ахаф. Тогда я поверю, что Латышев ученый, а не мещанин, что ему необходима какая-то истина, скрытая под белой кожей внука Моби Дика».
Это из моей старой книги «Соленый лед».
Через двадцать лет получил письмо:
4.24.11.84.Пишет неизвестная Вам женщина – Ильина Людмила Васильевна с тем, чтобы попросить совета и помощи. Я работаю младшим научным сотрудником во ВНИИ охраны природы и заповедного дела МСХ СССР вот уже одиннадцать лет. Пришла сюда работать сразу после окончания университета. Специальность моя – биогеограф. Мне 35 лет, у меня прекрасный муж и двое детей. Сама я москвичка, но обстоятельства сложились так, что последние 4 года мы с семьей живем и работаем в Смоленской области на научном стационаре от нашего института. Мой муж-зоолог и я, вместе ведем одну тему по дичеразведению, занимаемся тетеревиными птицами. Работа очень интересная и нужная, но, к сожалению, тему эту закрывают – считают, что не перспективна, да суть не в этом.
Начальником нашего стационара или НЭБ (научно-экспериментальная база) является Латышев Владимир Михайлович. Вы помните его? Лучше бы мне напомнить Вам о другом каком-нибудь человеке – прекрасном и добром, поблагодарить за то, что прочитали о нем в Ваших рассказах. Но о добром, наверно, не стала бы писать, и это естественно. А тут – зло – и нужно с ним бороться!
Так вот об этом человеке – окопался он тут вот уж 10 лет, на этом месте уютно и спокойно. Бьет теперь не китов, но все же бьет – постоянно, методично, профессионально.
Стационар «Смоленский» представляет собой маленький обособленный городок среди леса – 4 домика и хозяйственные постройки. 255 км от Москвы по Минскому шоссе и еще 14 км в сторону, на берегу реки Вязьмы – места красивые – грустная Смоленская сторона. Вот тут и обосновался этот мерзавец, я не боюсь его так называть. Теперь клянусь Вам самым дорогим, что у меня есть, – здоровьем моих детей, что все, что здесь написано, – правда!
Так вот в этом прекрасном месте, под такой вывеской процветает теперь убийца Моби Дика.