Но это будет потом — а сейчас четыре тысячи людей и столько же лошадей горели заживо посреди поля. Этот огонь было не потушить и не сбить. Зелье горело столько, сколько положено, и потухало лишь прогорев до последней капли. Горело, постепенно прожигая живую плоть до костей…
Из лагеря же все это не было видно — виделось только огромное облако смоляного дыма, накрывшее и полки, и поле до самого ручья. Многоголосый крики был слышен — да вот что он значил — непонятно.
Что делать? Оставшиеся в лагере гадали — слать подмогу или нет. Пока гадали, проклятые камнеметные машины выбросили следующую порцию камней. Не прицельно — а по всей площади лагеря. На кого бог пошлет. Много на кого послал — тут и там раненные, убитые, а больше всего, как обычно, коням досталось. У которого нога покалечена, у которого — ребра проломлены.
Получалось, что те два полка, что исчезли в дыму, до того берега не добрались — или бьются, или перебиты.
Эх, мало послали. Ну, четыре на подмогу уж всяко довольно будет. И поскакали четыре полка в неизвестность, в расползающееся по полю облако дыма.
Два полка в лагере остались — охранный и резерв, да еще несколько сот человек от первого полка — те, кого варвары добить не успели.
…
Если орденские офицеры слабо понимали, что, собственно, происходит — то Румата и совет войска понимали это просто прекрасно. Им совершенно не нужно было ни о чем гадать. Вестовые и наблюдатели исправно докладывали о происходящем и вся картина была перед ними — на карте с разноцветными камушками и ниточками.
Вот лагерь противника с двумя боеспособными полками и остатками еще одного — уже небоеспособного.
Вот еще два полка, которые гонятся за варварской конницей, удирающий к верхним бродам. Их уже можно во внимание не принимать. На полпути они окажутся зажаты между ручьем и каменистыми языками предгорий. Там их остановит основательно укрепившаяся «холопская» пехоты, усиленная ландскнехтами и расставленные на позициях метательные машины. Попав под «перекрестный огонь с флангов», как сказали бы в земном XX веке, они попытаются отступить — но путь назад им отрежет «шахматный строй» ландскнехтов. Тут и варвары перейдут в контратаку — ударив отступающим в спину…
Главные события разворачиваются на подступах к катапультам. Два полка можно тоже не принимать во внимание — те немногие, что избежали огненных снарядов, будут добиты лучниками на подступах к ручью.
А из четырех полков, что идут тем двум на подмогу, не менее половины до ручья доберутся. И не только доберутся, но и на эту сторону ручья перейдут — если только не бросить им навстречу «холопскую пехоту», усиленную варварами. Что будем делать? Сражаться?
Нет, — качает головой Румата, — всех отвести назад. Катапульты — бросить. Пусть переходят. А вот обратно за ручей им уже не уйти.
Пока они будут разрушать катапульты и искать, куда же делся противник — пусть «огнеметчики» развернут свои легкие машины на новых позициях, а с мельницы им пусть подвезут нужное количество горшков с зельем.
Времени хватит. Ведь что будет делать орденский командир на этом берегу, в сайве? Вышлет по двум дорогам разведку, по полсотни — но к этому готовы лучники с отравленными стрелами. Не вернется его разведка. А тут как раз и «огнеметчики» приготовятся. Горшки по навесной траектории летят, им сайва не помеха.
Что орденский командир будет делать? Правильно, обратно через ручей отступать. Вроде бы на свою сторону. А чтобы совсем не скучно было — протянем-ка мы на броде колючую проволоку, так удачно придуманную отцом Кабани. Ряда этак в четыре. Интересно посмотреть, как они через такую проволоку переправятся — особенно если с этой стороны лучники будут стрелять им в спину, а на той стороне их наша пехота встретит…
…
Солнце подкатилось к полудню — тусклое, как глаз снулой рыбы, оно едва пробивалось сквозь сплошную пелену наплывающего густыми волнами дыма. В воздухе летала копоть, оседая на все вокруг — на землю, на людей и лошадей. За ручьем, который был совершенно невидим в густом дыму, горела сайва. И горело мясо — много мяса. Откуда-то издалека доносился лязг оружия, стоны, ржание коней… Потом все надолго стихло.
В орденском лагере Ордена изнывали от смрада и от неизвестности.
Что с ушедшими полками? Догнали ли варваров? Добрались ли до катапульт? Наверное, добрались — раз больше не летят камни. И что? Непонятно…
Тем временем, судьбу этих последних полков решал совет войска. Остальные свою судьбу уже нашли. В поле и в лощине у предгорий, вокруг ручья и в сайве лежали тысячи орденских бойцов — побитые камнями, сожженные, изрубленные, поколотые, пораженные отравленными стрелами. Совет колебался — пока потери войска Хозяйки по сравнению с потерями Ордена были невероятно, сказочно малы. Но всем было понятно — если столкнуться с остатками кавалерии ордена в открытом бою, в поле, больших потерь не избежать. Но не оставлять же здесь, у себя под носом, более 4000 бойцов врага.
Все смотрели на Румату — что скажет Светлый, то и будет.
— В открытом поле биться не будем, — сказал тот наконец, а после паузы добавил, — но и орденцев не выпустим.
Молчал совет почтительно. Молчали вольные капитаны и выборные, молчал Верцонгер. Молчал отец Кабани. Молчала Кира. На их глазах творилось чудо.
— Сколько у нас возов? — спросил Румата.
— Сотен двадцать наберется, — уверенно сказал один из выборных.
— Хорошо. Настилайте переправу, запрягайте быков и все на ту сторону. Дон Пина, переправляйте своих ландскнехтов, обеспечьте охрану переправы с той стороны. Верцонгер, дон Пага, кавалерию тоже на ту сторону, организовать разъезды, за орденским лагерем следить со всех сторон. С основными их силами в бой не вступать. Только с их разъездами — если таковые появятся. Отец Кабани, на последние возы погрузите огнеметные машины и снаряды для них. Распорядитесь, чтобы катапульты прикатили от верховий на старую позицию. Что — пожар в сайве? Возьмите тысячу человек. Если надо — возьмите две. Пять. До заката катапульты должны стрелять со старой позиции. Все. Выполняйте.
… К вечеру пелена дыма отчасти рассеялась и здесь орденских бойцов ждал плохой сюрприз. Их лагерь был окружен кольцом возов, за которыми виднелись группы слаженно перемещающихся вооруженных людей.
Предприняли было попытку атаковать тремя сотнями — да не тут-то было. Конный строй был разрежен огневыми снарядами, а на подходе к возам — осыпан отравленными стрелами. Назад вернулось меньше двухсот бойцов.
Еще раз попытались — доскакали, несмотря на обстрел, до линии возов, но были отброшены ландскнехтами.
Солнце между тем клонилось на закат. И тогда заговорили катапульты. Каменная шрапнель с математической точностью ложилась внутри круга возов, методично перемалывая людей и коней… К ночи все было кончено.
Румата уселся на один из возов, снял шлем, увенчанный бычьими рогами, вытер лоб, и спокойно произнес.
— Все. Мы победили. Дон Пага, отправьте вестового к отцу Кабани, пусть остановят катапульты. Здесь больше не в кого стрелять.
Подошли двое «холопских» тысячников — из тех, кого он натаскивал последние дни. Они переминались с ноги на ногу, потом один, что помоложе, спросил:
— Скажите, Светлый, мы не ослышались? Это уже победа? В орденской армии двести сотен с лишним…
— Было, — поправил Румата, — теперь нет. Эта армия более не существует. До утра ваша задача построить людей, определить потери, позаботится о раненых определить куда-нибудь пленных, обеспечить порядок, выставить охранение. Остальным бойцам обеспечить отдых, кормежку и пиво — но в меру. Ни одного пьяного чтобы не было. Хорошенько запомните — мы выиграли сражение, а не войну. Война еще впереди. А я хочу спать. И не вижу никаких причин это откладывать.
Так завершилась первая битва войны, которая войдет в здешнюю историю под названием «война летнего солнцестояния».
Впрочем, не только в здешние учебники. Происходившие здесь события имели значение и для множества людей, никогда не видевших ни здешней земли, ни здешнего солнца…
…
Было очень кстати, что в завершающим этапе сражения, Кира не участвовала. Так что теперь Румата имел возможность спокойно выбрать место, где можно без помех поговорить с Бромбергом.
Бромберг, видимо, тоже ждал — так что включился через пару секунд после вызова.
— Я уже знаю, — сказал он вместо приветствия.
— Думаю, в институте тоже уже знают, — заметил Антон.
— О сражении. Но не о вашей выдающейся роли в нем. Впрочем, часов через двадцать — тридцать будут знать. Тогда соберут чрезвычайный совет. Будут долго мусолить эту тему, говорить умные слова и так далее. Дадут кому-то поручение проверить факты, уточнить обстоятельства и так далее. В общем, как я и говорил, это займет дней десять. Вопрос в том, какая позиция в итоге возобладает. Решат сразу вас выкрасть — или сначала ограничиться беседой. Я попробую сделать так, чтобы предпочли беседу. Надеюсь также, что они решат не ставить в известность КОМКОН, а делать вид, что ничего особенного не происходит. Базисная теория феодализма, крестьянские войны и далее в том же духе. Сор из избы никто выносить не любит. Есть, конечно, риск, что КОМКОН и без них узнает. Раннему средневековью не свойственны тактические приемы Наполеона Бонапарта — это общеизвестно. Стоит самому зеленому юнцу в КОМКОНЕ увидеть снимки этого сражения — и он срочно побежит докладывать начальству.
— Что тогда? — спросил Антон.
— Тогда уже безо всяких бесед и уговоров.
— Понятно. И что делать?
— На Саракше небезызвестный Каммерер умудрялся бегать от Сикорского несколько месяцев, — заметил Бромберг, — хотя Сикорский очень хотел его поймать. И не только бегать, если вы помните. Об этом не принято говорить в КОМКОНЕ, но фактически, Каммерер, тогда еще сопляк двадцатилетний, сделал Сикорского. Можно сказать, победа нокаутом.
— То Саракш, — буркнул Антон, — милитаризованная индустриальная культура образца середины земного XX века. На коптере куда попало не полетишь и где угодно не сядешь — раздолбают в два счета. А здесь — культура аграрная, образца VII века. Прилетай, кто хочешь, забирай, что хочешь.
— Вот и они так думают. Что прилетай, кто хочешь. Что забирай, что хочешь.
— А что — не так?
— Ну, — пожал плечами Бромберг, — вам лучше знать. Вы по своей профессии ближе к активным операциям.
— Какие тут активные? — Антон усмехнулся, — Сбросят обычное спецсредство Ди-400 — и все сразу пассивные. На 6–8 часов. Сам так делал. И со мной так делали. Так что знаю этот прием со всех сторон.
— И всегда срабатывало?
— Не всегда. Есть несколько психотропных препаратов, которые блокируют действие Ди-400… Айс, вы молодчина! Как все просто! Хотя… Не могу же я или мои… телохранители все время ходить обкуренные. А когда все это понадобится, я не знаю.
— Я буду знать, — заметил Бромберг, — но только если заниматься вашим делом будет Институт. В КОМКОНЕ у меня таких источников информации нет. Так что ваша задача, Антон, облегчить для Института выбор в сторону решения проблемы собственными силами.
— Хотел бы я знать, как.
— Очень просто. Сделать следы ваших впечатляющих военных успехов менее заметными.
— Извините, Айс, но я, наверное, тупой. Вы о чем?
— О трупах. О сорока с чем-то тысячах трупов.
— Двадцати с чем-то, — машинально поправил Антон.
— Да нет, сорока. Трупов лошадей это тоже касается.
— Ясно. И как быстро все это надо…
— Сейчас, — перебил Бромберг, — немедленно. До восхода солнца. Сможете?
— Смогу, — уверено ответил Антон, после некоторой паузы, — а в чем смысл?