Все посмотрели на Василия как на неоправданного гуманиста, но спорить не стали. Он сам знает, что делает и куда всех ведет. Но когда Настя начинала оправдывать при мне такое поведение моего друга, мне приходилось с ней вступать в довольно неприятные споры.
- Настюх, ты просто не знаешь их жизни в бараках. Было бы у нас персонала побольше, может мы бы смогли побороть их внутреннюю градацию, когда самые сильные начинают эксплуатировать слабых.
Обжаривая мне, сохраненные с осени, кабачки со специями на ужин, Настя, только напоминала:
- Это тоже самое, что глядящие делают с остальной страной. Эксплуатируют слабых. Почему в лагере должно быть по-другому?
- Потому что мы делаем это чтобы поднять нашу страну, а они просто из лени и нежелания работать. - Сказал я довольно жестко, не забыв отметить, что не первый раз употребляю «мы» ассоциируя себя уже полностью с глядящими.
Не один и не два раза Сергей пытался переломать хребет устоявшимся порядкам в бараках. Он вылавливал таких вот «блатных» и избавлялся от них, отправляя в район. Но на их место приходили новые и так далее. Серега терпеливый человек, но даже он с грустью улыбался, когда Василий спрашивал его, почему на просеивание посевного материала из девятого барака хоть и пошли все, работали реально не более восьмидесяти процентов по заявлению охранения. В очередной раз, получая указание победить эту внутреннюю иерархию, Сергей отвечал «есть» и очередные грузовики с отловленными «блатными» уходили в район. Приезжали новенькие, и начиналось все по-старому. Систему, сложившуюся среди заключенных победить без полной замены контингента казалось уже невозможным. Но больше всего расстраивало Серегу, что абсолютная копия этой ситуации существовала и в женских бараках. Он там даже браться не знал за что.
Руслан заместитель начснаба, в чьем ведомстве находились кухни и продсклады, предлагал кормить только тех, кто работает, но над ним только посмеялись, как над самым наивным среди нас. В общем, выбор был невелик. Оставлять как есть, вяло пытаться вылавливать тех, кто жил за счет других, либо вводить такую жесточайшую дисциплину, от которой, учитывая огромные возможности, народ просто весной свалит от нас куда подальше.
В один из вечеров, когда, не смотря на лежащий кругом снег, уже отчетливо пахло весенней свежестью, я спросил у Василия:
- Слушай, а это вообще нормально, что мы с тобой бывшие заводские работяги стали тюремщиками?
Мы пили подогретое Настей в кофейной турке вино и, стоя на крыльце, смолили далеко не табак, уж не знаю где раздобытый Василием.
- Нормально. - Ответил, даже не думая Василий. Затягиваясь дурманом, он посмотрел на чистое с редкими облаками вечернее небо и добавил: - Уж лучше мы…
- Это я понимаю, что уж лучше мы… - сказал я и чуть не закашлялся очередной раз, вдыхая в себя наркотический дым. Поборов спазмы в горле я сказал: - Просто странно…
Выкидывая еще довольно неплохой окурок, Василий грея руки о железную кружку с вином сказал:
- Меньше думай о всякой фигне такой. Просто делай что должен. И не парься. Пойдем в тепло, стоять тяжело.
В тепле стало не только тяжело стоять, но и говорить. Укоризненно улыбаясь с наших блаженствующих физиономий, Настя сказала:
- Вась, ты же сейчас опять в лазарет пойдешь… охрана тебя таким увидит весь завтрашний день будут обсуждать в каком ты состоянии был.
Не обращая внимание на нетерпимое от других «Вась», наш полковник только рукой махнул, и вяло сказал:
- Я умею держать себя в руках.
- Даже чересчур. - Согласно кивнула Настя. - Вы с Алинкой уже полгода вместе, а ты ее все по баракам да в лазарете держишь.
- Ей осталось три месяца. - Сказал он твердо. - Потом, захочет, останется со мной… не захочет, что ж, пусть едет к себе, если там лучше. Обращаясь ко мне, Настя спросила:
- А если бы я была на месте Алины, а ты на месте Васи, ты бы так же меня мурыжил по баракам? Я ответил честно:
- Нет. Я бы тебя всяко вытащил к себе и поффигу, кто что говорит. Кривясь в усмешке, Василий сказал нравоучительным тоном:
- Не быть тебе начальником лагеря.
- Да и, слава богу… - замотал я одурманенной головой.
- Да не понял ты… - сказал Василий. Он, смотря только на Настю, обращался все-таки ко мне: - Понимаешь… Это даже не то, что все должно быть по правилам… Это даже не какая-то моя, блин, правильность… просто… Это жизнь. В ней есть некоторые условия, правила. Блин, как язык то заплетается… правила, вот… Которые кстати помогли мне не сгинуть даже после Последней ночи.
- И что это за правила? Мучить любимых по баракам? - спросила Настя, внимательно изучая лицо Василия. Дурман как-то неправильно подействовал на мои мозги, и отчего-то ревность кольнула мне в груди. Настя никогда так вот в мое лицо с интересом не смотрела. А от него ждала словно открытия, откровения какого-то. Но Василий поднялся и, прижимая палец к губам, сказал:
- Тсссс. Не буду говорить. Зря вообще начал.
- Ну, скажи! - потребовала Настя. Она посмотрела на меня, ища поддержки, и сказала: - Тёма всю ночь спать не будет мучиться начнет… и я голову сломаю, что же такое таинственное ты хотел сказать.
Посмотрев на меня, словно оценивая, я, вообще, способен не спать, и мучится ночами, Василий сказал:
- Да ну глупости все это… Кое-как мы на пару уговорили его сесть обратно на стул и рассказать.
- Понимаете… только никому. А то подумают, что полковник того … сбрендил.
- Да не тяни ты. - Попросил я. Меня уже начинала смешить эта детская серьезность и таинственность.
Василий посмотрел куда-то вверх в недавно мной лично выкрашенный потолок и сказал:
- Вся наша жизнь… это что-то типа рынка. За все надо платить. Но не деньгами или нервами… А не поверите чем… - он замолчал не в силах кажется подобрать слова. - Черт, даже не знаю, как сказать-то. В общем, надо постоянно выбирать… постоянно. Выбирать людей… выбирать дело, это понятно. Но иногда чем-то приходится жертвовать. И часто принеся в жертву этой жизни свою любовь… буквально отказавшись от нее, расставшись через надрыв души, ты получаешь что-то такое взамен… Или наоборот… обретя свою настоящую любовь можно потерять все остальное. Блин, Настюх, Темка, я пас… я не смогу объяснить… не в том состоянии. Вы не поймете, а главное не поверите… Это реально слишком серьезно, чтобы в нашем обдолбанном состоянии о таком говорить. Там не обмануть. Там не приврать или привесить… что-то очень точное определяет нашу жертву и награду за нее… это не только о любви. Это обо всем. Словно вечный торг. Я отказываюсь от этого, а получаю то… у меня забирают это, но дают что-то другое. И обмен на первый взгляд может показаться неравным, но я давно понял, что он всегда до грамма взвешен. Забрав у тебя все, кто-то там… он даст тебе какое-то великое знание и понимание…
Он еще что-то пытался связно объяснить нам, но потом словно очнувшись, наотрез отказался продолжать этот разговор. Поднялся и ушел в лазарет к своей красавице. Уже поздно ночью, лежа в нашей постели уставшие от ласк, мы пришли к выводу, что полковник то наш, конечно хороший парень, но как-то у него что-то не то с головой. Ну, не может же он серьезно говорить о таких вещах. Обнимая друг друга мы так и не нашли кто и чем из нас пожертвовал обретя друг друга…
Сон двенадцатый:
Я был удивлен, увидев себя самого сидящим в каком-то супер-пупер кабинете в странном мягком и удобном кресле. Передо мной стоял стол с абсолютно мне непонятной техникой. Только что за плоская вертикально стоящая штуковина я не сразу, но осознал. Это был компьютерный монитор. Только я никогда в жизни не видел, что бы электроннолучевые трубки могли бы уместиться в такое невеликое расстояние. Я с интересом нагнулся и посмотрел на экран, на котором смешно прыгал какой-то зайчик.
От моего разглядывания техники меня отвлекло тактичное хмыканье за спиной. Я повернулся резко и увидел стоящего у дверей мужчину в строгом костюме и с интересом разглядывающего меня самого.
Мужчина прошел через кабинет и, обогнув мое кресло, занял место напротив меня перед монитором.
Оставив в сторону прозрачную папку с какими-то бумагами, мужчина склонился немного над столом и стал пристально разглядывать мое лицо.
Заметив его серо-зеленые болотного цвета глаза, я откровенно перетрухнул. «Северянин» пришло мне на ум. В нашей стране цвет глаз был преимущественно карим с различными оттенками вплоть до черного, и любой другой цвет выдавал в человеке либо иностранца, либо смесь. Хотя и рожденные от браков с другими нациями дети в основном рождались с темными глазами. Как говаривал один мой знакомец: «Слишком сильный ген». Передо мной сидел либо северянин, либо удачная помесь.
- А вы кто? - странно выпячивая челюсть, через это довольно продолжительное молчание, спросил мужчина. Я представился и мужчина сказал:
- А как вы сюда попали?
- Не знаю. - Честно признался я.
Словно задумываясь о чем-то своем, мужчина откинулся в кресло и посмотрел в потолок. Он молчал, а я не знал, что мне делать или хотя бы куда деть руки.
- Может вас совесть мучает? - выдвинул странное предположение незнакомец.
- Да нет… не особо. - Сказал я пожимая плечами.
- Тогда дважды странно. Ну, ладно. Пойдемте, я провожу вас обратно. У меня скоро встреча, но не с вами.
Он поднялся, и я с сожалением тоже выбрался из такого удобного для меня кресла. Выйдя в недлинный светлый коридор, мы пошли по нему, минуя массу закрытых дверей.
- А там что? - спросил я нагловато.
- Тоже самое… - ответил мне мужчина без пояснений и даже не обернувшись.
Дойдя до одной из предпоследних дверей по правую руку, он открыл ее и приглашающим жестом указал мне входить. Но я не вошел… точнее не вышел.
Улица, с бегущим по ней тихо шуршащими колесами машинками, сразу показалась мне абсолютно чужой. Как и запах. А уж когда по странной, возвышающейся над дорогами и тротуарами конструкции пробежал какой-то недлинный, в несколько вагончиков, поезд я окончательно шарахнулся назад в коридор и сказал мужчине:
- Я не оттуда! Закрыв дверь и посмотрев внимательно на меня, мужчина спросил:
- А откуда тогда вы?
Я попытался вспомнить все, что знал о своей стране и коротко изложить это мужчине.
- Не продолжайте. Я понял… - морщась, сказал он. - Ну, так и что? Разве здесь хуже?
- Ну, уж нет… я хочу домой. К Насте.
- К кому? - не понял мужчина.
- К жене! - сказал я, уже нисколько не смущаясь своего положения и своего местонахождения.
- Понятно. - Кивнул мужчина: - А зря. Ведь, по сути, человеку все равно где жить. Все равно кто у него жена. Все равно даже как он умрет и где. Только вот сами люди не все это понимают…
- Нет, уж. - Сказал я, понимая, что Настя мне не все равно. Да и смерть бывает разная.
- Ну, как хотите. - Сказал мужчина, и ничего больше не говоря, пошел по коридору в кабинет который мы недавно покинули.